Аккерман

      Там, где спала она, отныне спит её послед. Там, где ела она — ест её послед. Мадам Изольда — высохшая старуха. Она хлюпает, когда пьёт суп из глиняных тарелок. Её глаза, блеклые и недобрые, гуляют по голым лодыжкам Кушель, по её плоской заднице, прыщавому лбу и жёсткой косе. О, мать её была краше, но знает ли эта старая проститутка об этом? А сама Кушель? Она, согнувшись, стояла перед ней и молчала.       — Что, наигрались тобой? — прохрипела Изольда, облизывая сухие губы. — Со всеми так.       Кушель продолжала молчать. Она была белой. Белее заснеженных холмов наверху.       — Чё молчишь? — рявкнула старуха. — Пришла ко мне! Мне не на что кормить тебя!       Девушка осела на ступеньку, опустила глаза, стала ковырять заусенец на пальце.       — Мадам… — голос её был таким тихим, что старой проститутке пришлось привстать, лишь бы её расслышать. — Я готова на любую работу в этом доме…       — О, волю твою сломал мужик! Мужлан! — она всплеснула руками и засмеялась. — Хочешь стать шлюхой, да? Кому ты такая нужна? Тощая и уродливая девка, причём порченная! А ведь хвасталась как, что уходишь, обидела меня! Всех вас спустят с небес. Покатают, спустят, и пойдёте вы, твари, раздвигать ноги!       Встав и взяв клюку, она подошла к Кушель и ударила её по голове своей морщинистой рукой. Девушка упала, лбом прижалась к холодному дереву и даже не попыталась встать. Изольда смотрела на неё сверху вниз, затем ткнула своей палкой ей в рёбра и прошипела:       — Ты у меня будешь работать и день, и ночь. Я напомню тебе, какого это — жить среди себе подобных.       Потом она ушла. А Кушель осталась лежать на лестнице. В голове её был Шарль и их небольшая квартира на окраине Сины, где она ему варила посмертную уху. Когда он отпустит её? Она думала о нём ежедневно и еженощно, и во снах своих видела свою жизнь с ним: она ждёт ребёнка, чистит яблоки на шарлотку, мурлыкает в унисон звону церковных колоколов, а он, рыжий, высокий, крепкий, мнёт её уставшие плечи и шею. «Я безмерно люблю тебя» — шепчет он, сухими губами целует её загривок: «Ты — мой Рай».

ты — мой солнечный путь, моя дорога к Раю.

      Когда он умер, она работала на его фабрике. Когда фабрика закрылась, работы в городе не осталось. Она спустилась вниз, чтобы снимать самое дешёвое жильё и застряла здесь — полиция оцепила входы и выходы из подземелья из-за Потрошителя.

я приведу тебя к Раю, когда ты заберёшь меня из Ада.

      Неудача за неудачей, горесть за горестью. Мытьё полов не приносило ей достаточно денег, чтобы жить, а брат не смог о ней позаботиться. Он относился к ней осторожно, но видел её недоверие и будто бы чувствовал, что нет в ней, такой недовольной, ничего от Аккерман. Он ушёл от неё и оставил её, потому что что с ним, что сама Кушель будет голодной. Или он просто сомневался в их кровном родстве? Все, кто не был похож на идеал его семьи ему были противны. Даже он сам.       Кенни уронил голову на руки, глубоко вздохнул. Кушель где?

822.

июль.

      Пыли так много. Она оседает на крыши, на окна, заползает внутрь тесных комнат. Спать тяжело и дышать тоже. Тяжело открыть глаза, тяжело стоять. Подгибаются колени. Дом Изольды такой большой, но в нём так тесно! И так страшно! Её пугал вид красных ковров, прожжённых, выцвевших; её пугали картины с обнажёнными женщинами, красивыми и не очень; её пугал резкий запах старушечьих духов — она чувствовала по запаху, как далеко или близко находится мадам.       Месяц назад Кушель вернулась в бордель, чтобы напроситься к старухе в поломойки. В итоге она стала шлюхой. Её первый рабочий день наступил через неделю. Будучи некрасивой, она гуляла между диванов и старалась поговорить с кем-либо, но мужчины были ослеплены совсем юными девочками с румяной мягкой кожей и не хотели её покупать.       — Я говорила тебе, что тебя здесь не ждут, — ругалась старуха утром, когда другие спали. Кушель придерживала её за локти, чтобы довести до круглого обеденного стола. — Ты уродина! Никто не хочет трахать уродин!       Если тебя бьют по правой щеке, подставь левую. Она внимала каждому её гадкому слову, чтобы смягчить гнев старой женщины; и задыхалась от её резкого запаха.       Наконец, сев, Изольда приказала Кушель набить ей трубку. Она наблюдала, как быстро работают её костлявые пальцы. Потом она прикурила и стала спокойнее. Её глаза прищурились, дыхание стало ровным. Девушка стояла возле неё, наблюдая, как глубокие морщины разглаживаются на её зелёном лице.       — Ты не должна быть здесь, глупая девчонка. Ты родилась на поверхности. Ты расцветёшь только под солнцем.       — Мне нужна работа, мадам. Я приложу все силы, чтобы остаться здесь.       — Смешная! — Изольда загоготала, подавилась дымом и со злостью хлопнула её по рукам. — Я вышвырну тебя, если в июле ты не начнёшь работать!       Все девушки здесь слишком ярко красили ресницы и губы. Треть того, что им платили, они отдавали на одежду, на косметику. У Кушель не было никаких денег, чтобы купить себе хотя бы тюбик помады; но даже в самой густой тени есть человек с светлым сердцем — Марсия стояла за стеной, мыла голову в тазу с серой от песка водой и подслушивала их. Ближе к вечеру, когда дом готовился к открытию, она завела Кушель в свою комнату и предложила её накрасить.       Комната Марсии была больше других и лучше. Здесь были дорогие подарки её постоянников: жемчуга, книги с картинками, чистое покрывало и зеркало в дубовой раме. Она бережно относилась ко всему, что принадлежало ей или могло бы принадлежать; а ещё она была немолода. Почти всю свою жизнь она прожила тут, у Изольды под юбкой, и помнила всех, кто здесь работал или кто сюда приходил.       — Ты похожа на мою давнюю знакомую, — женщина подвинула стул к столу и пригласила Кушель сесть. — Она так же сильно не нравилась Изольде по началу. Она называла её уродливой и обещала выгнать.       — Я действительна некрасива.       — Все мы прекрасны. Особенно, когда за нами ухаживают, — она обошла её, встала за её спиной, взяла её за плечи и улыбнулась. — Я помогу тебе здесь прожить. А ты будешь отдавать мне часть своей выручки, пока я не уйду отсюда.       Тем же вечером Кушель купили.       А утром, когда лоскуты из пройм в потолке заползла в её узкую коморку, она лежала в мокрой постели и рассматривала картину с рыжей девушкой, надкусывающей сочное яблоко. Отчего жизнь к ней настолько несправедлива? И кем были её родители? Обычными людьми? Нищими плебеями? Аристократами? Она зарылась лицом в наволоку подушки, зажмурилась, представляя себя крошечным ребёнком в руках своей матери, красивой или не очень. Призрак Нерии был где-то неподалёку.

***

      — Как ты нашёл меня?       Квартира эта пропиталась кислым запахом мочи. Кенни, кривясь, нараспашку открыл окна, впуская уличную свежесть, затем обошёл ветхое кресло и сел напротив сморщенного человека. Старик опирался руками о подлокотники. Голова его висела. У него не было сил, чтобы посмотреть внуку в глаза.       — Как ты, дедуль? Можно прикурить?