***
— Запомни, салага, мы не полиция корпорации. Никакой крутой брони, забудь. Привыкай к весу своего кевларового жилета. Ремни, застежки и пластиковые бронепластины препятствуют свободному движению рук, натирают различные места и утяжеляют ноги. Руки не могут эффективно использовать оружие, ноги не гнутся и мешают бегать и лазать. Никакой поддержки с воздуха, никаких чистых районов с модными ресторанчиками. Только обгоревшие улицы, дурные районы, разбитые тачки, и дома с пустыми, словно глазницы мертвеца, окнами, из которых тебя так и норовят застрелить перевшитые панки. Этот город — джунгли, набитый хищниками, и ты в ней лакомая добыча. Здесь, ты можешь полагаться лишь на себя и своего напарника. То есть, меня... О, боги, ты меня вообще слушал?! — кулак с размаху врезался в клаксон патрульного автомобиля. Молодой парень лет двадцати, подпрыгнул на месте, пробудившись ото сна, который напустил на него наставник. Наивный взгляд и глупая улыбка на розовощекой физиономии, возможно, могла очаровать и обезоружить наивные девичьи сердца, но против сержанта подобный трюк не сработает. Что уж говорить об уличной психованной шпане, только и мечтающей нашпиговать кого-нибудь свинцом из АК-47. — О чем я только что говорил, офицер? А, не важно… — поспешил он прервать его едва не начавшийся лепет. Попытка под любым предлогом сбежать от бумажной работы в участке и развеяться, совсем недавно казалась ему отличной идеей, и вот уже час, как их стандартное патрулирование обернулось в поиск двух подозреваемых. Согласно разосланным по всем постам ориентировкам разыскиваются два номада ставшие зачинщиками беспорядков в японском квартале. Оказав сопротивление органам правопорядка, они лишь усугубили свое положение. Раздалась раздражающая трель рации, от чего парнишка, едва заметно, но все же вновь дернулся в кресле. С этим парнем явно что-то не так. Он трясется от каждого шороха, но способен заснуть, как младенец при патрулировании этих улиц. Уму непостижимо, как он вообще продержался на испытательном сроке, дослужившись до звания офицера полиции. Совпадения это или нет, но сержант и его подопечный, получили повышение в один день. А это в свою очередь означало, что сержант в нагрузку должен был получить в свое подчинение взвод из восьми человек и именно новоиспеченный офицер Томас Спейд, стал первым в списке, кого зачисли в этот самый взвод. Приложил ли здесь руку сам дьявол, но Спейд, так и остался единственным человеком в его подчинении. — Я отвечу, — догадался, наконец, он. — Пост семнадцать-десять, офицер Спейд на связи. — Доложите статус, — прорвался голос сквозь треск помех. — Мы находимся на переулке Меррит и Купер-стрит. Продолжаем патрулирование. Подозреваемые не обнаружены. Прием. — Вас понял. Центральная[3], конец... — Да вот же эти мудазвоны! — вскрикнул сержант, резко крутанув баранку бронированной машины влево. Колеса с пронзительным верещанием, достойным взбесившейся циркулярной пилы, заскрежетали о дорожную поверхность, поднимая клубы дыма нагретых покрышек. Томас протестующе крякнул, голову тряхнуло о боковое стекло. — Чего расселся? Доложи центральной! — Я пытаюсь. При виде мчащегося четырехколесного хищника, от плотного мрака, что обитал в подворотнях Найт-Сити[4], отделились две тени. Свет фар урывками вылавливал силуэты, не желавшие становиться частью этого мира, словно бы они пытались вернуться в лоно тьмы. Наконец, погоня завершилась, и беглецы были зажаты в угол. Сквозь завесу дождя и мрачных теней, показались двое: мужчина и женщина, коренастый здоровяк и хрупкая дюймовочка. Взгляды пересеклись, и ничего хорошего в них не было. Узкий разрез глаз, нависавший над массивными скулами амбала, казалось, сузился в тонкую полоску. — Ты связался с центральной? — неожиданно для себя, спросил шепотом сержант. — Нет, — безжизненно донеслось в ответ, словно откуда-то издалека. Но он не услышал его ответа. Все звуки мира померкли, уступая первенство чему-то новому. Все тело сковало легкостью, бурливший некогда в крови адреналин испарился. Пришло спокойствие и безмятежность. Он и не помнил, когда ему было так хорошо. Двое за окном лобового стекла, что мокли под дождем и слепли от автомобильных фар, казалось, ощущают те же самые чувства. Никто не двигался. И тут наступило невероятное. В голове заиграла дивная музыка. Нет, она была и прежде с ним, вместе со всеми ними. Просто он еще не понимал, чему же уступили все звуки этого мира. По щеке предательски скатилась слеза, улыбка облегчения прорезала губы. Что с ним такое? Почему ему так хорошо? Почему так хочется плакать? Но ни что не могло длиться вечно. Музыка оборвалась, принеся боль и горечь досады. Проснулись прежние звуки: дождь, жестоко барабанящий по крыше старого автомобиля, рация, гадко издававшая свою трель. Офицер, что сидел по правую руку, уронив лицо на ладони, рыдал, завывая об утерянном чувстве. Шелохнулись, словно пробудившись от спячки, и двое преступников. Черты лица бугая опасно обострились. Неуловимым движением, он выбросил правую руку вперед, и та в мгновение ока, преобразилась в неуклюжую пушку. Брыкаясь, словно дикая лошадь, оружие стало изрыгать пламя, в надежде пробить лобовое стекло. Тщетно. Оно покрылось сетью трещин, но не поддалось под напором раскаленного свинца. Израсходовав обойму, здоровяк, закрыв лицо руками и выставив вперед кибернетическое плечо, прыгнул навстречу кирпичной кладке стены. Препятствие было смято, словно возведенное детской рукой из набора кубиков. Он рухнул на землю и покатился по ней, давя телом осколки кирпича. Его спутница юркнула за ним, скрывшись в проеме. Сержант как безумный, выскочил из патрульной машины, на ходу доставая из кобуры пистолет. Напарник, на удивление, не отставал. Вскочив с места, он, высоко подняв над головой табельный пистолет, выкрикивал что-то нечленораздельное. Копы скользнули во тьму узкого переулка, но тут же были прижаты огнем. Условия для перестрелки были не лучшие. Прячась в укрытии и прерываясь на слепую стрельбу по мелькающим теням, сержант, тяжело дыша, отметил, что ему не помешало бы отточить свои навыки стрельбы. Попадания происходили на удивление редко. Однако и с той стороны атаки были не прицельны. Они все ждали, когда кто-то из копов откроется. После череды беспорядочной пальбы, новичок смело выглянул из-за мусорного контейнера, служившего укрытием, и произвел несколько уверенных и одновременно безрассудных очередей. С того конца переулка послышались крики боли. Лицо офицера озарило зловещей улыбкой, словно кричащее: «Попал! Попал!» Сержант, за эти короткие минуты погони и перестрелки, не мог узнать своего напарника. Убедившись, что стрельба прекратилась, копы покинули свои укрытия, несясь на встречу раненого преступника. Вокруг тела, корчившегося от боли, расползалась лужа крови, смываемая дождем. Над поверженным стоял худой, высокий и угловатый как грабли, молодой человек. Голубые глаза, сквозь растрепанные непогодой мокрые волосы, с грустью взирали на прибывших копов. Губы едва заметно дрогнули в подобии улыбки из-под подковообразных усов. Это не те, за кем они гнались. — Лааайт! — взревел раненый, дергая ногами, словно крутя невидимые педали. — Дай мне транквилизатор, дай мне транквилизатор, черт бы тебя побрал! Зови «Травма Тим»[5]! — Ты меня разочаровал соло[6], — ответил Лайт. — Не можешь справиться с возложенной на тебя обязанностью. — Я подыхаю… Не успел соло договорить, как в руках Лайта сверкнул ствол. Пуля пробила отверстие точно между глаз бедолаги. — Брось оружие! — выкрикнул сержант, направив оружие на новоиспеченного преступника. — Все в порядке, господа полицейские, — обезоруживающе улыбнулся Лайт. — Я репортер, вот мой пропуск, - ткнул он дулом пистолета в грудь к приколотому бейджику. — Ваши ребята побежали вон туда. — Салага, оформи его, а я за ними. — Прошу, не называйте меня так, сэр, — голос напарника дрогнул, похоже, мальчишка-офицер, которого он знал, вновь вернулся. Сержант развернулся и бросился вслед за беглецами, ощущая, как тело наливается пробуждающейся музыкой силой.***
О, одинокий бог, даруй мне свою стойкость. О, праматерь и всеотец, очисти мой разум от скверны. О, восставшая из Хаоса, укрепи мою душу, хоть и не достоин я. Я раб твой, и слуга. Склоняюсь, у подножья твоего, чьи ветви накрывают тенью мир, Рассыпав семена свои рождающие завтра. Славься, пастырь титанов.
Изношенные легкие мерно втягивали воздух в себя, выгоняя наружу тревогу липкой паутиной облепившей внутренности. Здесь он был не просто чистым, он был иным. Словно кто-то забыл захлопнуть за собой ветхую дверь прошлого, откуда сквозило наэлектризованное жизнью течение воздуха, врезавшееся прямиком в грудь. Загрязненный воздух улиц, уже насквозь пропитался смертью и злобой. Здесь же царила жизнь, и царствие его, слабым биением колыхало воздух. С крепкой, обвитой сталью имплантов шеи, свисало бесчисленное множество цепочек и ожерелий, оканчивающиеся несметным количеством религиозных символов, среди них были: шестиконечная звезда Давида, исламский полумесяц и звезда, буддистская дхармачакра, египетский анкх, христианский крест, индуистский аум, сикхская кханда, оккультная пентаграмма, печать Бафомета, инь и ян даосизма, синтоистский хорин-римбо. И среди всех этих символов, выделялся лишь один — сдвоенный желудь, подвязанный красной лентой. Литания не прекращала срываться с его уст, и каждая строчка дергала струны давно потерянной души. Он нашептывал свое имя, выслушивая в тишине отзвуки. Ответа не было. Но поиск приносил покой, даруя хрупкую цель, что отделяла жизнь тонкой нитью от забвения в смерти. Прошло довольно много времени, прежде чем бог принял его в свое сердце. И теперь, он чувствовал, что частичка его силы теперь прибывает с ним везде, где бы ни находился. — Я закончил, — выдохнул он, и голос его эхом разнесся по залу, многократно усилившись. — Кого ты привел Д’Артаньян? — Друга, Атлас. Друга, — донеслось в ответ. Атлас тяжело вздохнул, встал с колен, отряхнув крошки земли и сухие листья, и, натянув капюшон на голову, почтенно отступил на три шага назад. Обернувшись, его взгляд уловил на вершине ступенчатой каменной чаши амфитеатра, чья поверхность была покрыта тонким одеялом мха и плесени, две фигуры. Огромные черные линзы киберимплант, служившие ему ныне глазами на восковой маске лица, с легкостью сфокусировалось на гостях. По левую руку от Д’Артаньяна стоял мужчина внешне походящий на старика. Его атлетическое телосложение и прямая гордая осанка были полной противоположностью грузной, лишенной легкости, сутулой, но при этом грозной фигуре его спутника. На вдумчивом обветренном лице читалось знакомое чувство смятения. — Что это за место? — наконец сорвался с губ гостя, давно назревший вопрос. — Это храм. Приблизься ко мне. Но ступай легче, ибо это священная земля. Блондин оглянулся на Д’Артаньяна, словно выискивая в его глазах немое одобрение, но тот лишь с ухмылкой сатира взирал на то, что захватило их внимание. На самом дне чаши амфитеатра, стоял одинокий, необъятной ширины исполин, неуклюже раскинув сотни веток, что подпирали недосягаемый потолок. Неподвижный, он всем своим видом показывал, как тесно ему в бетонной клетке. Извилистые корни, выпиравшие из земли, словно коленные суставы, готовы были в любой момент прийти в движение, и гигант мог, расправив плечи, сбежать из заточения. Спускаясь все ниже, Блондин ощущал, как неведомая прежде сила, накатывавшая на него редкими волнами, теперь готова была обрушиться на него сокрушающим цунами. Столь ничтожным он казался перед этим дубом. Достигнув углубления древней арены театра, Блондин, словно лишь сейчас обратил внимание на Атласа. Это могло показаться безумием, но дуб, словно пытался незаметно дотянуться до фигуры под деревом своими листочками, а ветки цеплялись за одежды, не желая отпускать. — Подойди ближе, не бойся. Одинокий бог в своей великой мудрости направил тебя сюда. Протяни руку и коснись. Блондин испытывал целую палитру эмоций. Часть его ощущала неизмеримую глупость и камерность происходящего театра абсурда. Какая сила дернула его последовать за абсолютно незнакомым человеком в заброшенное здание дурного района? Ради чего? Ради пары фанатиков пляшущих под деревом, будто фавны из сказок? Однако он не мог противиться, тому, что чувствовал на протяжении всех этих лет. Все сходилось в этой точке, здесь и сейчас. Протянув руку и увидев одобрительный кивок от киборга, ладонь соприкоснулась с шершавой поверхностью коры. Глубоко внутри, где дремал надломленный тяжестью времени дух, там, где тьма сдавливала в удушающих объятиях все его существо, забрезжил свет. Лучи мягко легли, отгоняя мрак, и там, где прежде холод сковывал уставшее сердце, воспылало пламя. Все заколыхалось. Освободилось нечто, дремавшее годами. Оно распрямилось и начало расти. Разума коснулась музыка, что звала его из забытых снов. Смертный пред силой этой, абсолютно беззащитен. Но сколь долго бы он не вглядывался в бездну, бездна вглядывалась в него в ответ. Блондин, разродившись диким воплем, отпрянул от дуба. — Что ты видел?! — вцепился железной хваткой в руку Атлас. Не дыша, Блондин обернулся к нему, уставившись слезящимися глазами: — Она нас ненавидит… Грохот слетевшей с петли двери, раздался громом по всему амфитеатру. Тяжело дыша, в помещение влетели двое: амбал, что был на голову выше Д’Артаньяна, и миниатюрная девушка. Оглядываясь по сторонам, гости, словно ожидавшие иную картину, отличную от данной, топтались на месте. Наконец, здоровяк принял решение, и, выстрелив имплантированной в руку пушкой в воздух, выплюнул слова: — Кто из вас клоунов объяснит, где здесь, мать вашу, выход? Ты, жирный, приступай! Бугай приблизился в плотную к Д’Артаньяну прижав еще раскаленное дуло к его подбородку. Послышалось неприятное шипение и тонкая струйка дыма, новорожденной змеей, взвилась по лицу вверх, опаляя аккуратно отстриженную бородку. Пухлые губы скривились в подобии улыбки, от лицезрения стойкой маски невозмутимости на лице Д’Артаньяна. На округлой, иначе и не назовешь, морде, вероломно ворвавшегося гостя, сверкнул свирепый взгляд узких глаз. Густая, золотистого цвета, львиная грива, еще больше придавала его внешности животные черты. — Богохульство! Кто дал вам право врываться в святые чертоги, с оружием в руках?! — громыхнул, прежде не поднимавшийся выше шепота, голос Атласа. — Ба! Железный человек! — Китаец, хватит. Валим, — вступилась молчавшая ранее его напарница. — У нас легавые на хвосте, если ты не забыл. Китаец обжег ее взглядом, но та стойко выдержала его. Она смотрелась словно Давид, выступивший против Голиафа. Волосы ее выглядели так, словно о голову разбилась синяя птица. Бледная кожа, строгий взгляд, выглядывающий из под тонких бровей, был обрамлен безумным макияжем, расплывшимся из-за дождя. — На чем я остановился? — отвернувшись от спутницы, сказал он. — Ах, да, железный человек хотел любезно показать нам выход. Я прав? — Я сказал никакого оружия. Атлас несколькими невероятно быстрыми шагами сократил дистанцию между ним и вооруженным гостем. Направленное на него аугментированное дуло конвульсивно дернулось, сложившись в исходное положение руки. — Кого хрена?! — воскликнул Китаец, как тут же тело его вздрогнуло от судорог, повалившись на колени. — Что ты сделал? — Всего лишь преподал урок. — Пусти его! — воскликнула девчонка, выставив вперед винтовку. Атлас перевел взгляд с Китайца на нее и Д’Артаньян почуяв неладное вступился: — Стой, хватит! Было поздно, старинный друг влез в голову и к ней, подчиняя своей воле чужое тело. Пальцы разжались, винтовка повисла на ремне тяжелым грузом. Конечности скрючило, глаза налились кровью, губы застыли в немом крике, изрыгая из себя булькающие позывы утопленника. — Атлас! Прекра… — горло сдавило, и он умолк. Округлые линзы киборга сверкнули недобрым взглядом. Д’Артаньян ощутил, как в голове что-то щелкнуло, а тело налилось свинцом. Дышать становилось все труднее, из глаз брызнули слезы. Атлас. Только не снова… Все закончилось, так же быстро, как и началось. Жадно глотая ртом воздух, он упал на четвереньки, поднял голову и увидел, как над распростертым на полу телом киборга, стоял Блондин. Опустив виновато взгляд, он до сих пор сжимал в воздухе кулак. В напряжении, что волнами шли от него, читалась сомнение в проделанном поступке. — Вовремя, — откашлявшись, произнес Д’Артаньян, натягивая на себя фирменную улыбку. Ничего не ответив, Блондин расправил, наконец, сжатый кулак в ладонь. — Полиция Найт-Сити, руки вверх! Никому не двигаться! На пороге стоял еще один непрошеный гость. Поборник закона оглядывал всех недоумевающим взглядом. Дуло табельного кольта медленно, указующим перстом, скользило по каждому из присутствующих в амфитеатре. Глубоко посаженные глаза под сдвинутыми бровями, источали угрозу. Однако, под всей напускной грозностью, проскальзывали нотки растерянности от увиденного. Волевой подбородок, заросший щетиной, дрогнул в недосказанном вопросе. Все внимание теперь было приковано к гиганту, что подпирал собою купол. — Все в порядке капитан… — Сержант, — строго поправил его полицейский. — Прошу прощения, — Д’Артаньян, держа руки вверх, осторожно приблизился к гостю. — Я просто хочу сказать, что здесь не на что смотреть. Абсолютно. Можно я… — Нельзя, — отчеканил сержант, видя, что толстяк тянется рукой во внутренний карман куртки. — Никто не сдвинется с места, пока я не выясню, что вы делали в компании двух беглых преступников. Китаец начал приходить в себя, и тихо рыча, словно раненый зверь, встал на четвереньки. Полицейский, недолго думая, ударил преступника ногой по лицу. — Лежать! — взревел сержант. — Сэр, я всего лишь хотел показать вам документы, заверяющие, что данная территория является частной собственностью, и, врываясь сюда, вы нарушаете закон. — Здесь — я закон! Не нарывайся, иначе я и тебя заберу с собой. — Не думаю, — ехидно улыбнувшись, мотнул головой Д’Артаньян. — Вряд ли вы захотите иметь дело с корпорацией. Услышав эти слова, китаец приподнявшись на локтях, сплюнул Д’Артаньяну под ноги, жутко оскалив пасть в кровавой улыбке. — Так-так, что тут у нас? «Задержание по горячим следам. Содействие бродяг по задержанию преступников» Звучит суховато, может: «Полицейский произвол»? — Офицер, почему подозреваемый не в наручниках, и что вы здесь делаете?! — Сэр, он пошел прямо за вами. — Спейд, нерешительно держа на прицеле журналиста, растерянно оглядывался по сторонам. — Могли бы мы заснять момент задержания? О, до чего же здесь волшебный фон! — не унимался репортер, высматривая в объектив камеры удачный план. — Черт, что тут со связью? Не могу выйти в прямой эфир... — Какое любопытное сравнение, — донесся голос отдающий металлом. — Бродяги… Мне нравится, как это звучит. С пола медленно, нарочито с механической точностью, встал Атлас. Отряхнувшись, он поправил капюшон на голове. Глазные линзы пришли в несогласованное движение, словно у хамелеона, выслеживающего сразу несколько целей. — Полицейские, журналист, номады, соло… Действительно — бродяги. Так таков твой выбор? — задумчиво обратился киборг в пустоту. — Салага, сейчас же арестуй этого оператора и двух беглецов. А ты — железка, у меня к тебе отдельный разговор. Ты зарегистрирован?[7] — Сэр, хватит меня так называть… — вставил Спейд. — Прошу прощения, — откашлялся Д’Артаньян, — я являюсь его психологом. Хочу вас заверить, что мой пациент прошел регистрацию и наблюдается у меня раз в неделю. И, если вы дадите мне еще один шанс, то вместе с документами на собственность, из-под куртки я достану свое удостоверение. Что скажете? — Медленно, — сдался сержант полиции. Новоявленный психолог плавным движением извлек из кармана удостоверение и небольшой планшет. Тем временем, офицер, совладав с собой, заковал в наручники журналиста, и переключился на бесчувственное тело девушки, которая, в отличие от своего спутника, все еще лежала не приходя в себя. Сержант, опустив пистолет, внимательно изучал документы, не забывая бросать свой взгляд то на присутствующих, то на гигантское дерево, ставшее безмолвным свидетелем произошедшего. — Эй, а ты кто? — сержант, не скрывая своего раздражения, вернул планшет и документы, к которым нельзя было подкопаться, переключив внимание на того, кого ранее не замечал. — Всего лишь старик, констебль, всего лишь старик… — беззвучно ответил Блондин. — В участке разберемся. Пакуем и этого. — Друзья, постойте. — Атлас встал между Блондином и сержантом. — Все мы здесь оказались не случайно. Каждый откликнулся на зов. И теперь, когда наши нити судьбы пересеклись в одной точке, обратной дороги не будет. — Эй, ты, как там тебя? — окликнул сержант Д’Артаньяна. — Дай мне хоть один повод, чтобы я не забрал и твоего пациента. — Просто выслушайте его. — Вы станете слушать этого киберпсиха? Похоже, я здесь единственный, у кого остались мозги, — зло выплюнул Китаец. — Прошу простить мою последнюю выходку, — отвесил поклон Атлас. — Но Вы меня вынудили прибегнуть к силе. Так же хочу сказать, что я не держу зла на Вас, — киборг обернулся к Блондину, которого уже заковывал в наручники офицер полиции. — Центральная… центральная, как слышите, прием? — не прилагая сил для вслушивания болтовни киборга, сержант пытался выйти на связь и вызвать подкрепление, но ответом ему послужил лишь треск радиопомех. — Дерьмо! Связи нет. — А я вам говорил… — откликнулся репортер. — Так, салага… офицер… выводим наружу подозреваемых и попробуем выйти на связь там. — Прежде чем вы уйдете, каждый должен получить дар, — Атлас загородил собой выход. — Это символ того, что наши судьбы отныне связаны, и каждый из вас был отмечен одиноким богом. Киборг приблизился к сержанту и, выудив из внутреннего кармана плаща маленький холщевый мешочек, аккуратно достал оттуда дубовый желудь. Атлас протянул дар, но полицейский даже не шевельнулся, уставившись в его большие глазные линзы. Наконец, не выдержав игру в «гляделки», сержант выхватил желудь и швырнул его о стену. Этот цирк начинал действовать ему на нервы. — Еще одна подобная выходка, и общаться ты уже будешь с психо-отрядом[8]! — процедил сквозь зубы сержант. Ничего не ответив, Атлас переключил свое внимание на офицера. Тот, однако, тут же принял дар, избегая обжигающего взгляда наставника. Желудь тот час исчез в пространстве нагрудного кармана. Миниатюрная девушка, что стала приходить в себя и едва державшаяся на ногах даже при помощи офицера, не могла принять дар самостоятельно, впрочем, как и другие задержанные. Не дожидаясь новой выходки киборга, сержант дал сигнал офицеру и тот, повел вперед Блондина и девушку. Китайца и репортера он взял на себя, двинувшись в сторону выхода. Остановившись в дверях, сержант в последний раз окинул взглядом причудливое помещение, что скрывалось в непримечательном ветхом здании. Киборг и его психолог стояли на фоне огромного дерева, которое, как заметил он лишь сейчас, излучало неестественное свечение. Все, что он услышал и испытал, по дороге сюда, было ничем иным, как игрой воображения. И точка. Как только полицейские и их задержанные скрылись за дверью, Атлас приблизился к Д’Артаньяну и умоляюще прошептал: — Ричард, помоги мне. Я хотел их убить. Всех. Не дай мне вновь сорваться…