Разрушь меня

У человека — большая тень, а у цареубийцы — тени нет. Джон никто, ничто, никогда, пробитое сердце кленовым цветком, он втирается в строки пыльной истории, как «бастард, клятвопреступник, враг». Ты убил её, да? Соврал сам себе, неумело и глупо, пробуя на язык вязкую горечь. Ты врал и ей — гадко, прямо в лицо, разжевал слова о любви, пропитал их ядом и потерянным смыслом. «Так правильно» — это ты повторял, смывая кровь. «Так надо» — вторили тебе. «Это, хорошо, Джон» — но что теперь «хорошо»? За ребром — кленовый расцвет. Тот меч убил двоих, так, чтобы наверняка, ни жалел ни её, ни, тем более, тебя. Трёшь глаза, и цепочка мыслей тебя приводит к тому дню: Тебе страшно, о как же, седьмое пекло, страшно, ты ступаешь в непроглядную тьму. Пепел падает на носки сапог, падает на сальные кудри, на одежду и ресница, но не на неё. Её пепел не касается, обходит стороной, боится. Она притрагивается подушечками пальцев к этому Железному Трону, улыбается глазами, и ты задумываешься, всего лишь на секунду, Джон, на одну чёртову секунду «я не могу, не могу, немогунемогунемогу». Горло першит, ты давишь улыбку в ответ, слабенькую, шаткую, как и слова Тириона, Сансы, кто там ещё, блять, против неё? Долг — смерть любви, ты же помнишь? Шаги тяжёлые, вымеренные таким глухим отчаянием, застёгнутым на все пуговицы, затянутым потуже, лишь бы никто не услышал. А она красивая, с этим её красивым голосом, красивыми мечтами, которых ты не заслуживаешь. У Дейенерис Таргариен — большая тень. Долг — смерть любви? Слова Тириона стучат в голове, долбят по вискам, отскакивают от стен этого чёртового замка и врезаются в оголённые нервы, натянутые до предела. Она тёплая, даже горячая, бьётся в эйфории своей победы, а ты признаёшься ей, Сноу, признаёшься в том, что она — твоя королева. Семи королевств, пепла, сердца, чего угодно, но твоя. Тебе нужно это сказать, Джон, очень нужно, потому что рукоять сжигает кожу на руке до костей. Как же страшно, как же, чёрт возьми, больно. Долг — смерть любви. Но твоя смерть — любовь.