Ветер Легенд

Костер весело трещал, а пузатый чайник, в котором начинала закипать вода, глухо загудел. — Готово, — удовлетворённо улыбаясь, Орофин снял котел с огня и разлил кипяток по небольшим глиняным чашкам. Аромат заварившихся трав, собранных Афэйри еще до Исхода, приятно коснулся обоняния друзей. В небе сияли сотни звезд, а где-то в далеке загадочно ухала сова. Тихо шелестели травы, стрекотали сверчки и только лишь пламя костра говорил о присутствии здесь кого-то кроме зверей. Захрустело походное печенье, и какое-то время троица молчала, наслаждаясь вкусом свежезаваренного чая и сытного, очень сладкого печенья. — Итак, — Орофин прищурился, разглядывая в карту окрестностей (которая, к слову, почти полностью состояла из одного белого пятна), — сейчас мы здесь, — он ткнул пальцем чуть севернее линии, обозначавшей берег. Еще несколько дней двигаемся на запад, если там все еще будет тянуться равнина — установим указательный камень и вернемся назад. — Может нам повезет наткнуться на что-то интересное? — прозвучал из темноты голос Афэйри. Она была из авари, так что ее речь можно было с легкостью различить, по акценту, даже не видя ее саму. — Тогда мы наконец-то утрем нос Денетору, — озорно отозвался Орофин, растянувшись в траве, — он-то в прошлый раз до берега моря на востоке добрался. Когда мы уходили собирался продолжить разведку вдоль найденного им берега, — последнюю фразу следопыт сказал донельзя нудным тоном, видимо подражая голосу того самого Денетора. Афэйри захихикала, Гладваэтор улыбнулся, но тут спохватился Орофин. — Дайте мне уголек! Срочно! Я забыл ту рощицу, которую мы вчера нашли нанести на карту, — синда судорожно оглядывался по сторонам. — Держи, — Афэйри протянула ему маленький кусочек угля, который каждый из следопытов носил с собой, на случай если придётся отмечать что-то, и он, резко схватив его, принялся дополнять карту. Несколько минут было очень тихо. Гладваэтор глядел в огонь, наслаждаясь пляской язычков пламени, а затем перевел взгляд на Афэйри. Она сидела, слегка наклонив голову и нахмурив брови, что-то бормоча себе под нос. Даже после довольно продолжительного знакомства, нандор не переставал удивляться той странной задумчивости, в которой та прибывала почти все время. Нет, это не мешало ей быть бесценным членом их отряда, но в моменты, когда эта задумчивость овладевала подругой полностью, она неузнаваемо менялась. Именно в один из таких вечеров, Гладваэтор в полной мере ощутил бездонную пропасть между их народами, которая углублялась и расширялась с каждым днем, тысячелетия до этого. — Готово! — вскрикнул Орофин. Он сложил карту в мешок и объявил, — а теперь — спать. Кто первым стоит в дозоре? — Я, — Гладваэтор улыбнулся, видя недоумение на лице друга, — Просто хочется посидеть в тишине и покое, подумать. — Мыслитель, — проворчал синда, — Прямо Румиль из Тириона… — через несколько минут Орофин уже спал, лежа на спине. В его глаза отражалось пламя костра, но как-то помутнено, из-за пелены сна, застлавшей их. Афэйри тоже спала, укутавшись в плащ. Рыжие волосы отражали свет огня, а от того казались бронзовыми, придавая своей хозяйке ореол необычной красоты. Гладваэтор несколько раз слышал, как Орофин восхищался красотой их подруги. Нет, бесспорно, она была довольно милая, но красивой нандор бы ее не назвал. Костер потихоньку догорал, оставляя лишь тлеющие угли. Ночная тьма не мешала ему оставаться на стороже — ведь он, как все квенди, прекрасно видел в темноте. Сотни звуков, мягких, шелковистых ароматов, загадочные тени в роще на юге, и умиротворяющее стрекотание сверчков навивали пасторально-светлое настроение. Вот такие моменты — наполненные сильным, неподдельным светлым чувством Гладваэтор считал самой лучшей частью жизни разведчика. Он продолжал наблюдать, но мысли его уносились далеко-далеко… Нандор встрепенулся, когда уже почти свалился на землю. Да, что говорить, вкусная еда, свежий воздух и усталость нагоняют сонливость даже на квенди. Гладваэтор потянулся, разминая чуть затекшие руки, после чего подбросил в начавший затухать костер немного хвороста. Луна уже взошла из-за горизонта, осеняя все мягким сиянием, кроны деревьев в небольшом лесочке на юге казались отлитыми из серебра. В воздухе витал аромат свежести, земля отдыхала от дневного зноя. Гладваэтор сидел, вглядываясь в темноту, мыслями уносясь в прошлое. В какой-то момент, со стороны даже могло показаться, что он вовсе уснул, но тут далекий крик ночной птицы нарушили торжественное умиротворение ночи, и нандор сбросил с себя окутавшую его полудрему. «Скоро пора уже будить Орофина, — отметил про себя Гладваэтор». Собственно, именно это он и сделал спустя несколько минут. — А… — пробормотал синда, — Да, встаю… Впрочем, уже через довольно непродолжительное время, он окончательно проснулся, и заняв место Гладваэтора, который, тем временем, отвернувшись спиной к костру, уснул. Утро для нандора началось довольно рано. Когда его растолкала Афэйри, солнце еще не встало, и только-только светало. Засыпав тлеющие угольки землей, друзья довольно быстро собрались. Шли в один за другим, впереди, как всегда, Гладваэтор. Они удалились от места стоянки на приличное расстояние, в то время как горизонт едва начал заниматься рассветным пламенем. — Итак, — впервые за это утро заговорил Орофин, все еще не полностью проснувшись, — куда теперь? — На северо запад, — опередив нандора, ответила Афэйри, — и ты спрашиваешь это каждое утро. — Разве? — изумился он, — Не помню. — Орофин, — хохотнув, встрял Гладваэтор, — не лги так нагло! — Что? Ах, да… — нандору было очень забавно видеть друга столь озадаченным, — Точно. Следующие несколько часов они проделали в молчании. Солнце уже окончательно поднялось в небо, постепенно приближаясь к полудню. Постепенно, вокруг становилось не просто тепло, а жарко. На лбу у нандора выступила испарина. Друзья пару раз останавливались, пуская по кругу флягу с водой. Вокруг простиралась равнина, лишь изредка на горизонте появлялся холм или роща, так что Гладваэтор часто доставал компас, проверяя, не сбились ли они с пути. После пятнадцатого раза, Орофин не выдержал. — Гладваэтор! — одернул он друга, когда тот придирчиво осматривал карту. Насладившись тем, как нандор вздрогнул от неожиданности, синда продолжил, — если ты не перестанешь постоянно трогать этот несчастный компас, то я начну беспокоиться, что мы заблудились. — Умолкни, Орофин, — устало отмахнулся он. — Он прав, — поддержала синдара Афэйри, — конечно, важно не сбиваться с пути, но это уже начинает пугать… — А, хорошо, ваша взяла, — махнул головой Гладваэтор, пряча компас в нагрудный карман. Время все близилось к полудню. Уже было по-настоящему жарко, ремни от рюкзака за спиной ощутимо натерли плечи, а катившийся градом пот застилал глаза. Вокруг все также расстилалась бесконечное травяное море. Орофин громко сопел, иногда сквозь зубы, бросая ругательства. Пусть сквернословит, подумал нандор, тем дольше продержится. Самым неприятным было то, что стоянку все равно негде устроить — ни деревца, ни холмика поблизости, вообще ничего, только просторная степь. Где-то в далеке поднималась пыль, но Афэйри успокоила их, сказав, что это лишь дикие кони, явно не направляющиеся в их сторону. Они вновь остановились, делая по нескольку глотков воды, затем секундная пауза и дальше, в путь. Гладваэтор внезапно почувствовал, ощутимый удар по лбу. Вскрикнув, он остановился, схватившись за голову. — Что случилось? — обеспокоенно спросил Орофин. — Не знаю, — боль утихла, но сквозь ткань перчатки, нандор чувствовал что-то влажное. Медленно отведя ладонь ото лба, он замер в изумлении. На темно-коричневой перчатке остался развод какой-то странной, желто-зеленой жидкости. — Хм! — Орофин хмыкнул, сдерживаясь, но затем смех вырвался, и он согнулся пополам, давясь от хохота. — Что там? — раздраженно спросил нандор. — Кажется это жук, — сказал Афэйри, подходя ближе к другу, — Да, определенно, жук, — рукавом она вытерла все, что осталось от бедного насекомого со лба Гладваэтора. — О, Валар… — отдышавшись, просипел Орофин, — «Увенчанный букашкой»… это останется надолго… — качая головой, бормотал он. Затем синда наткнулся на недовольный взгляд друга и снова едва не разразился приступом неудержимого смеха. — Все? — зло поинтересовался тот, — В таком случае идем дальше. Я не хочу свариться здесь заживо. Прежде чем продолжить путь Гладваэтор, все же, еще раз сверился с компасом, но Орофин был слишком увлечен, сочиняя шутки о жуке, «павшем в неравном бою с черепом жестокого квенди», так что никто не обвинил его в паранойе. Теперь нандор больше старался смотреть не под ноги, а вперед. Конечно, это должно было предотвратить очередную, весьма неприятную встречу с слишком быстро летающими букашками, но больше всего Гладваэтору хотелось увидеть хоть какое-нибудь место, где можно было бы отдохнуть. Сегодня почему-то было жарче обычного, так что даже привыкшему к дальним переходам нандору становилось тяжело идти. Судя по сосредоточенному молчанию Афэйри, тому, что Орофин перестал посмеиваться и вновь начал сквернословить, его друзья также были совершенно не против привала. Внезапно, на горизонте, словно услышав мысли нандора, показалась тонкая, черная полоса, походившая то ли на горы, то ли на лес. Злость, раздражение отступили, в Гладваэтора будто бы вдохнули второе дыхание. Но друзьям он пока что не стал ничего говорить. Солнце уже миновало зенит, слепя глаза ярким светом, однако нандор старался не упускать из виду увиденное им в далеке. Постепенно, Гладваэтор, перед темной громадой возникла тоненькая светло-синяя лента, все увеличивающаяся с каждым шагом. Тогда же, все это заметил Орофин, громко вскрикнув: — Смотрите! — он указал пальцем вперед, не прекращая бега, — Там лес! И река! — Вижу! — радостно отозвалась Афэйри. «Ну и глаза у него, — подумалось нандору, — эх, молодёжь…». Он улыбнулся. Вскоре и сам Гладваэтор стал различать кроны деревьев, стволы, словно стеной тянувшиеся от края до края горизонта, а синя ленточка рядом, преобразилась в широкую реку, истинное величие которой понемногу открывались ему. Дневное светило все явственнее склонялось к западу, а лучи его сменяли белоснежные плащи, на изысканные мантии из червонного золота. Лес, по мере приближения к нему друзей, становился все грандиознее. Но подлинная красота открылась им только лишь, когда они взошли на небольшой холмик, стоявший близко к реке. К тому моменту, солнце окончательно из ярко-белого стало золотым, трава, в таком свете казалась чуть темнее, чуть загадочнее, но ее очарование мгновенно померкло в глазах друзей, когда они увидели лес и реку. Кроны деревьев, сплетавшиеся воедино, словно бы образуя невероятных размеров кровлю, которая, вместе с тем, каким-то чудом пропускала свет. Стволы, походившие на колонны какого-нибудь неохватного подземного чертога, но в сотни раз более красивые, корни, переплетавшиеся между собой, и, из-за неровного света под плотной лиственной крышей, казавшиеся тысячами змей, сцепившихся в страшной битве. А река… у Гладваэтора, поначалу просто не хватало слов, что бы передать свое восхищение. Она казалась потоком расплавленного золота, перемешанного с горным хрусталем. Блики солнца играли на торжественно-медлительном потоке, струившемся мимо них, все дальше, дальше на юг, как маленькие дети иногда играют с неторопливыми, старыми гончими псами. Нандор без труда мог различить рыб, снующих у самой поверхности, а чем глубже, тем мутнее становилась вода, скрывая от глаз дно. От реки веяло свежестью, прохладой, а из леса доносился аромат пышного травянистого ковра. Друзья стояли молча, боясь разрушить магию момента. Каждый из них всеми фибрами души ощущал то необычайное сплетение величия, торжественности, нежности и хрупкости, царившее сейчас. — Ат вэниэ ма сунти… — на своем языке прошептала Афэйри. Нандор удивился: он впервые слышал, что бы их подруга говорила на родном аварине. Пусть сказана была эта фраза в порыве восхищения, пусть сказана она была очень тихо, но трепетное восхищение, до этого безраздельно захватившее души друзей, отступило, Гладваэтор глубоко вздохнул. Как же он был счастлив только что! Возможно, именно для того что бы переживать подобные моменты ему и стоило жить. — Да, — проговорил Орофин, — подумать только… Денетор желчью изойдет, когда увидит, что мы нашли! Афэйри недовольно фыркнула, а вот нандор лишь улыбнулся. Какой смысл укорять Орофина, за то, что он такой, какой он есть? Так что вместо ироничного замечания, он лишь одобрительно кивнул, по-прежнему не сводя взгляд с горизонта. Солнце уже стало понемногу скрываться за линей горизонта, и алое пламя охватило край небосклона.