***
Ветер налетал на людей, высаживающихся из лодок на берег, поднимал волны, из-за которых моряки, бывшие на веслах, начинали неистово ругаться. Впрочем, они делали это без особого энтузиазма или задора, с каким сквернословили в начале похода, а скорее по привычке. «Они вообще все, словно выцвели, — отметил про себя Камаэлан». Флот из девятнадцати кораблей прибыл на север. Лютые бури, подлые скалы и людская глупость сделали свое дело, унеся бессчетное множество жизней. И если поначалу Камаэлан считал, сколько же людей он потерял после прошлого шторма, то ближе к концу пути перестал обращать на это какое-либо внимание. Ему было важно, что бы до севера добрался хоть кто-нибудь. «Да, выцвели. Как старые ткани». Поселенцы, отправлявшиеся из Тельмара, погибли в волнах жестокого моря. Вместо них сейчас были совершенно другие люди. Кто они, отдельное ли племя, народ, Кам еще не знал. Но это точно были не тельмарины — принц был уверен. Тельмарины, узнав, что их попутчики погибли, могут проронить слезу, тельмарины плачут и молятся богам, когда шторм налетает на корабль, они кричат от боли, когда канат, с жестким свистом вырывается из рук, сдирая с ладоней кожу. А эти люди ни делали ничего такого. Волны забрали еще одно судно? Несколько печальных взглядов, скупое «жаль» — вот их ответ. Шторм на корабле? Все, как один, под жестоким ливнем, не страшась смерти, сражаются за свои жизни на палубах кораблей, помогая экипажам. Боль? Раны? Смерть? Ответ их — тихая ругань и наскоро наложенные повязки. Но не крики. «Или огрубели, как кожа, по которой часто били плетью, — думалось принцу, — именно, скорее как кожа». Камаэлан стоял на мостике корабля, наблюдая за тем, как лодки за поселенцами, одна за другой, причаливают к берегу. Все необходимые распоряжения были отданы, капитаны его флота точно знали, что делать, а потому, у князя впервые, за долги недели появилось время подумать, никуда не торопясь и никуда не спеша. Два года прошло, словно две вечности — стоило ему посмотреть назад, в прошлое, он видел лишь лица колонистов, моряков, капитанов, неистовства бури, дикие, неизвестные никому земли и темноту глубин океана. А где-то там, за ней, за этой пеленой лежала его прошлая жизнь. Но ныне она была подернута туманом, и Камаэлану порой казалось, что это была вовсе не его жизнь, а чья-то другая. Количество людей на побережье росло. Пора бы ему отправляться. Первыми высадились немногочисленные колонисты с оружием, на случай, если бы с суши началась немедленная атака. Но, все было тихо. А значит Камаэлану пора вести за собой. За эти два года он привык быть первым. Кто толкнет речь, когда отчаяние охватило сердце людей? Кто железной волей поведет за собой суда, аккуратно по краю чудовищного шторма? Он и только он. Камаэлана даже называли, иногда «вождем», забывая про ставший ненужным, будто драгоценности мертвецу, титул. Принц спустился по лестнице, едва заметным кивком ответив на уважительное «милорд» со стороны стоявших на палубе моряков. — Зажигай сигнальный огонь! — скомандовал Камаэлан, — пора начинать высадку. Яркий, красно-оранжевый пламень заполыхал на мачте флагманского корабля и почти мгновенно на всех остальных судах зажглись его бессчетные отражения — приказ разнёсся по всей эскадре.***
На юге в Тельмаре почти всегда можно было увидеть закат солнца, насладиться тем, как догорает дневной свет, угасая за горизонтом. Но здесь, на севере, все было совершенно не так — темнело постепенно, просто все вокруг становилось все более черным и все менее серым. Когда высадка была окончена, и поселенцы организовали, передовой лагерь на берегу, уже изрядно потемнело, и зажжённые факелы светились ярче в сгущавшемся мраке. — Сколько нас здесь? — Камаэлан обвел взглядам лагерь. Люди лежали у костров, закутавшись в плащи, или, просто поплотнее прижимаясь друг к другу, в попытках согреться. — Двадцать две сотни, милорд, — ответил капитан одного из кораблей, Мираз, ставший за время похода правой рукой принца, помогавшей ему в управлении флотом. — А тех, кто может работать? — князь махнул головой в сторону, указав на болезненно-худого мальчишку, прижавшегося к матери. — Здесь все могут работать, милорд, — они шли мимо костров, иногда останавливаясь. — Даже такие, как тот? — с иронией в голосе спросил принц. Мираз предпочел промолчать. Да и что он мог сказать? Что больше половины кораблей ушло ко дну, вместе со всеми, кто был на них? Что многие умерли в дороге от истощения? Камаэлан знал это. И, хоть принцу было страшно признаваться в этом себе самому — но ему было все равно. Поначалу новость о каждом погибшем судне, о трупах, выброшенных за борт ранила его. Камаэлан боялся не оправдать доверия людей, оказаться не таким, каким должен быть настоящий предводитель. Но потом страх ушел, и вместо него наступило безразличие. Люди не бунтовали, люди шли за ним — и Камаэлан вел их. Его беспокоила судьба каждого поселенца в этом лагере, пока он был жив. А мертвецы принца не волновали. — Есть опасность вспышки Красного Кашля, милорд, — глухо, словно из-под толщи воды, сказал капитан. — Я знаю, Мираз, — спокойно ответил Камаэлан, — я знаю. — И… что вы прикажете делать в связи с этим? — несколько ошарашенный капитан задал этот вопрос после небольшой паузы. — Как велика опасность? — вопросом на вопрос ответил принц. — Пока что не очень, — пусть он и привык к тому, что за последние шесть месяцев Камаэлан практически не проявлял эмоций, Мираз ощутил неприятный холодок, пробежавший по спине. Это безразличие пугало. — Вот пока что я ничего делать и не буду, — юноша остановился, — а когда опасность повыситься… я убью всех, кто будет болен. — Милорд, — вкрадчиво заговорил капитан, пораженный жестокостью своего предводителя, — это может спровоцировать бунт — Да неужели? — пожал плечами Камаэлан, входя в свою палатку, — Сильно в этом сомневаюсь. Не забывайте, капитан, мне уже приходилось убивать за время этого похода, — сказав это принц, скрылся за тканевым пологом. Вздохнув, капитан ушел прочь. Его пугала произошедшая с принцем перемена. Раньше он как будто бы горел изнутри, легко срывался на крик, постоянно кипел энергией, раздражался, злился, хохотал — и все это в полную силу. А теперь он был словно выгоревшая трава — бесцветный, спокойный и помертвевший. Войдя внутрь, Камаэлан сделал несколько шагов вперед и буквально рухнул на толстое меховое одеяло, служившее ему постелью. — Как же я устал… — прошептал он. Сколько боли, сколько эмоций, сколько страданий… Как же это утомляет. Настолько, что даже нет сил оставаться человеком.***
Утро началось рано — всю ночь Камаэлану снился какой-то однообразный, жуткий кошмар, густой и вязкий, как болото. Он открыл глаза, и еще немного полежал на жесткой земле, потирая лоб. Тело болело, но чувствовал принц себя намного лучше. Встав, Камаэлан отряхнулся, поправив одежду, слегка пригладив растрепавшиеся ночью волосы, и вышел на улицу. Лагерь просыпался. То тут, то там уставшие мужчины, с бронзовыми от загара лицами, вставали, разводили огонь, собираясь приготовить поесть себе и своим семьям. Видя Камаэлана, они кивали, приветствуя его. Разгорался день, но солнце по-прежнему было скрыто за тучами, и небо оставалось светло серым, как за много дней до того. С кораблей выгружали доски, инструменты, ткани — сегодня начиналось строительства нового поселения. Камаэлан надеялся, что они успеют построить хоть что-то, пока погода не испортилась и не пошел снег. Принц командовал разгрузкой. Он отобрал десяток крепких поселенцев, которые, забирал груз с лодок, вынося его на берег. Мираз, по приказу, Камаэлана, распределил оставшихся колонистов на группы, каждая из которых должна была получить какое-то количество материалов и столько-то инструментов. Во главе каждой группы стоял старший, которому была вручен кусок коры, с нацарапанным на нем списком необходимого. Камаэлан наблюдал за работой, торопя отстающих, приободряя уставших криками. Несколько раз ему приходилось самому по колено входить в воду, помогая упавшим грузчикам вставать. Да, ему, как принцу, пожалуй не стоило этого делать, но он знал — люди это видят и это воодушевляет их. Юноша как раз растолковывал одному из старших, куда ему со своим людьми надо идти, когда здоровый детина, вынесший очередную связку досок на берег, рухнул на песок. — Не могу! — крикнул он, — Не могу! Лучше бы я сдох в Тельмаре! — Что с тобой, парень? — Камаэлан подошел к нему. — Это все ты виноват, — зло бросил поселенец, глядя на принца с земли, — ты повел нас сюда, что бы мы замерзли на хер! Заманил обещаниями, рассказами о свободной земле… А где она, твоя земля, а? — спросил крестьянин, поднимаясь на ноги. Он был на две головы выше Кама и шире его в плечах, а в голосе сквозила черная злоба. Камаэлан испугался — но ровно на мгновение. — Вот она, — махнул рукой Камаэлан, — вот она твоя земля! Иди и возьми ее! — принц начинал кричать. — Дык тяжело же… сложно… — бугай сразу стушевался, испугавшись гнева Камаэлана и возможного наказания, — а обещал же… — Тяжело?! — взревел принц, — А разве я обещал, что будет легко? — Нет, — поселенец уже жалел, что вообще начал это разговор, — но говорил, воля будет… — Так вам что б воля или что б просто? — принц огляделся по сторонам, почувствовав на себе сотни взглядов. Он замолчал. В воздухе царила абсолютная тишина. Весь лагерь, все двадцать две стони людей, слушали его, затаив дыхание, — Я говорил о свободе, но не о том, что получить ее будет легко. Нищенствовать в Тельмаре — вот что легко. Недовольный поселенец давно уже скрылся среди прочих колонистов, но Камаэлан не заметил его исчезновения. Он ощутил невероятный прилив сил, будто бы отрываясь ногами от земли. Все эти люди слушают его, ждут, что же он дальше скажет. И Камаэлан продолжал. — Вы будете страдать, бороться здесь каждый день, вы будете терять своих детей и возлюбленных, погибать от усталости, замерзать, — принц чеканил слова, словно бы выбивая их на гранитной плите, — но я Князь Тельмара, сын Каспиана Четвертого, Камаэлан, клянусь, вы больше никогда не познаете рабства. Никогда! Ветер завывал над морем, хлесткими ударами проникая под плащи и накидки. Ни единого звука не раздавалось в долине. — Те из вас кого не устраивает такая жизнь, могли остаться на юге. А сейчас у вас нет выбора. Камаэлан перехватил взгляды, полные животного отчаяния, брошенные в сторону судов. — Корабли пойдут на доски, — жестко сказал Камаэлан, — все что не будет потрачено на строительство, сгорит. — Почему?! — выкрикнул кто-то из задних рядов. — Мы здесь навсегда! — лицо принца исказилось от высокомерного гнева, — И дороги назад не будет. Ни для кого. Поселенцы стали расходиться, вполголоса обсуждая приказ Камаэлана. Многие были им недовольны, но он вселил веру в сердца людей. Веру в то, что их страдания не напрасны. Веру в то, что они, как сказал принц, здесь навсегда останутся здесь, строя свою собственную, жестокую и прекрасную свободную жизнь.