Ветер Легенд

Город шумел. Корабли, казалось, царапали мачтами небо, а люди, бесконечным потоком шедшие на них, походили на муравьев, суетясь и бегая как они. Флот из сорока кораблей уходил на север. Колонисты шли целыми семьями, женщины несли на плечах детей, мужчины — неподъемные мешки с добром, медленно поднимаясь по трапам кораблей, под окрики капитанов и корабельной команды. Многие капитаны ворчали, что их суда пойдут ко дну, перегруженные бесполезным барахлом, которое тащили на себе поселенцы, а потому все, что было, по их мнению, лишним на борту, выбрасывалось обратно на берег. Людям это не нравилось и то тут, то там на палубах разгорались яростные, словно абордажные схватки, споры. Камаэлан стоял у самого края причала, заложив руки за спину и наблюдая за погрузкой. На лице князя Тельмара лежала печать какой-то тоски, а в глазах плясали отблески далёких пожаров, бушевавших в его душе. Моряки, стражники, грузчики, поселенцы, солдаты, вся эта масса людей, заполонивших причал, сейчас была ему ближе, чем кто бы то ни было в мире. Ведь они, верил Камаэлан, испытывают тоже, что и он, и так же разрывает надвое печаль и нетерпение. Печаль — от расставания с родным домом, с родиной, а нетерпение — от желания поскорее отправиться в путь. Нельзя сказать, что принц так уж сильно ошибался. Действительно, многие, особенно поселенцы, тосковали по родной земле, но еще большая их часть боялась предстоявшего путешествия, боялся дальней дороги, неизвестности, и это страх был очень силен. Но они оставались тут, на корабле, потому что, в Тельмаре их не ждало ничего другого кроме нищеты, голода и смерти. А неизведанные земли, не смотря на то, что они внушали им ужас, могли дать шанс на новую жизнь, которая будет лучше прежней. — Расступись! — где-то там, в толпе, разнесся луженый голос королевского гвардейца, — Расступись! Государь идет! Люди, толкая друг друга, падая с ног, отходили с пути процессии, а те, кто был недостаточно расторопен, получал пинки от рослых стражей, шедших перед королевской семьей. Наконец, из-за пестрой толпы показались начищенные до блеска панцири воинов короля, шедших плотным строем. Они подошли почти что в плотную к Камаэлану, и лишь после этого их ряды расступились. Почти тут же на принца, запищав, налетела Нимрэ. — Братик! — она вцепилась в него, уткнувшись лицом в плечо, — Зачем? Камаэлан совладал с собой, и ответил, облизнув мгновенно пересохшие губы. — Так надо, — голос его был тихим, напряженным, — Да и, кроме того, — он постарался говорить чуть веселее, — я же не навсегда ухожу. Я еще обязательно вернусь, — Кам нежно погладил сестру по спине. Она ничего не ответила, лишь пару раз всхлипнула. Удивительно, как легко с нее слетели все те дворцовые манеры и этикет, которым принцессу обучали чуть ли не со дня рождения. Нимрэ резко отстранилась, пристально посмотрев на брата. — Ты вернешься? Когда? — Камаэлану стоило огромного усилия не отвести взгляд. Не скажет же он ей, что на самом деле планирует навсегда остаться там, на севере. Что бы навсегда спрятаться от себя, от своей грешной страсти. — Через несколько лет, после того как дела будут более-менее налажены, — как можно более беззаботным тоном, ответил принц. — Я буду ждать, — ответил Нимрэ, еще раз прижавшись к нему, а затем, чмокнув в щечку, отошла. На мгновение, Кам подумал, что забудет, как дышать. — До встречи, брат, — к нему подошел Кавейн, протянув руку Высокий, темноволосый, гордый, — такой же, как и их отец, только много моложе. — Прощай, — Камаэлан пожал протянутую ладонь. Наследник сжал ее с такой силой, что Камаэлан понял — не будь он, в отличие от Нимрэ, столь сильно связан правилами этикета, что тоже бросился бы ему на шею. Ну, или заплакал бы. — Мы расстаёмся на долго, — заговорил Кавейн, отпустив руку брата, — возможно на десятилетия. Но я верю, что когда мы вновь встретимся ты скажешь «эти годы я потерял не зря». Я верю в тебя, Камаэлан, — он положил ему руку на плечо, и Кам почувствовал, как глаза противно защипало, — и если тебе когда-нибудь понадобиться моя помощь, мой совет или моя жизнь, то ты ее получишь, — голос Кавейн задрожал, — я люблю тебя, брат. — Я тоже, я тоже, — Камаэлан сам, не выдержав, обнял старшего брата. Их объятия были не долгими, а потом Кавейн отстранился и отошел, незаметным движением рукава утерев проступившие слезы. Сердце у Кама заболело от осознания того, что они больше никогда не увиться с братом. Никогда. Слово, как приговор, эхом звучало в ушах князя. «Так надо, — подумал он, скрипнув зубами, — ради блага дома Каспианингов, ради всей нашей семьи». Какими смешными теперь казались всех их ссоры, препирательства, взаимная зависть здесь, в месте последнего прощания. Камаэлан вдруг понял, что потерял, какую дружбу — настоящую братскую дружбу он потерял. Захотелось броситься обратно, в прошлое, отменить отправку на север, и вновь жить, как жил до того, но только теперь понимая большее и делая большее. «Нет. Я не отступлю». Последним подошел отец. Волнения последних дней отразились в морщинах, что залегли на лбу, в седине, аккуратным серебром укрывшей несколько прядей темных как воронье крыло волос. Но больнее всего было видеть растерянность в глазах отца. Вспомнились слова, сказанные им же, давным-давно, Кавейну: «Запомни, сын, король может быть каким угодно — мрачным, мудрым, благородным, приветливым, суровым, жестоким, милосердным, храбрым, если потребуется то и бесчестным, холоднокровным, но никогда! Запомни, никогда король не должен быть беспомощным, или, хуже того, смешным. Даже за самым жестоким, бессердечным, подлым и злым королем пойдут люди. Пусть и немногие, но пойдут. И даже такой король может все еще сохранят власть, хоть благодаря внушаемому ужасу, а не любви, но все же сохранить. Но за беспомощным королем не пойдет никто, как и за смешным. Лучше прославиться как величайший злодей в истории мира, чем как величайший шут». «Отец, не становись шутом, прошу, — подумал Камаэлан, — умоляю тебя. Иначе Кавейну придётся сделать то, за что он возненавидит себя». — Камаэлан, — со сталью в голосе начал Каспиан, — тебе доверено воплощение величайшей из всех целей, со времен Короля-Предводителя. Не подведи же ни меня, ни свой род, и неси свое бремя с честью. — Я не подведу, — юноша склонил голову в знак уважения. — А если погибнешь, если все, чего ты хотел добиться, пойдет прахом, — продолжал король. Нет, Каму показалось. Отец и не думал сдаваться на милость слабости, — то хотя бы сохрани честь, не стань трусом или беглецом. — Не стану, — глухо ответил Камаэлан. — Иди с моим благословением и моей любовью, — голос Каспиана слегка дрогнул, и он опустил руку на плечо сыну, слегка сжав его. — Прощай, отец, — тихо сказал князь, высвобождаясь из этой железной хватки. Король сделал шаг назад, ряды гвардейцев сомкнулись, и королевская семья, ушла обратно, во дворец. Вновь громовое «Расступись!» летело над городским улицами. — Милорд! — прокричал кто-то с палубы, — погрузка окочена! Корабли готовы отчалить! Камаэлан повернулся, и, тяжело ступая, взошел на борт.

***

Первую неделю флот шел вперед на веслах из-за штиля. Старые морские волки даже стали шептаться, будто бы духи старых королей противиться тому, что бы люди покидали пределы священного Тельмара, а потому не шлют им попутных ветров. Поселенцы, оторванные от земли, напуганные, оказались чересчур доверчивы, а потому Камаэлану пришлось успокаивать начавшуюся было среди них панику и наказывать зачинщиков оной. Колонистам хватило лишь нескольких фраз брошенных стальным голосом, а вот словоохотливым морякам пришлось всыпать по двадцать ударов плетьми. После чего спокойствие на судах восстановилось. Кроме того, на девятый день пути подул ветер, окончательно развеяв сомнения, посеянные суеверными моряками. С того момента флот еще месяц продвигался вперед, иногда переходя на весла из-за возобновлявшегося штиля. Но стоило им пересечь границы Королевства Квенди, как с юго-востока налетел шторм, разметавший флот по волнам. Камаэлану и его капитанам пришлось потратить еще две недели, что бы вновь собрать его. Недосчитались одного корабля, который, судя по всему, затонул. Когда принц услышал эту новость, то вздохнул с облегчением. Всего лишь одни корабль! Во время той бури, он думал, что потеряет половину флота, а оказалось, что только одно судно. Всего лишь один корабль. Всего лишь тридцать человек экипажа, сто двадцать колонистов, среди которых было, по меньшей мере, сорок детей, множество скота и припасов. Всего лишь один корабль. Спустя два с половиной месяца после начала пути, флот тельмаринов добрался до Арс Гвайна, где их уже ждали. Людей Камаэлана поселили в небольшом лагере, на востоке от города, специально выстроенном к их прибытию. Пока принц вел переговоры с торговцами-квенди, закупая дополнительные запасы зерна и питьевой воды, поселенцы, понемногу стали общаться с эльфами, и, некоторые из них, даже побывали в Арс Гвайне. Кам думал, что ему удастся повидаться с Гладваэтором, Орофином и Афэйри, но, увы, он ошибся. Неразлучная троица была в очередной экспедиции, и вернуться они должны были через год, если не позже. Но, зато, принц познакомился с Верховным Королем Квенди, Элладаном Элрондионом. Честно говоря, юноша немного робел в его присутствии, потому что от него так и веяло древностью. На вид квенди был не старше отца Камаэлана, но на самом деле, как говорили в Тельмаре, он был старше этого мира. — Знаете, — во время одного из визитов к нему, сказал Кам, — мне, помниться, когда-то снилось, что я с вами играл в шахматы… — он замялся ненадолго, — удивительно, но вы в моем сне выглядели точно так же. — Потому что, — усмехнувшись, ответил квенди, — это был не сон. Я действительно, около двадцати лет назад побывал в Ноэтелмаре, и действительно играл с вами в шахматы. С того момента отношения между ними стали намного лучше. Верховный Король несколько раз приглашал Кама к себе во дворец, где они, помимо обсуждения вопросов, связанных с походом последнего на север, проводили время, играя в шахматы. В такие вечера, Камаэлан любил расспрашивать Элладана о прошлом. Тот охотно отвечал — ему льстил искренний интерес собеседника. Так прошло еще два месяца. Наконец, когда запасы был пополнены, а корабли, потрепанные бурей — отремонтированы, флотилия двинулась дальше. Им, по самым смелым прогнозам, которые давали самые молодые капитаны, предстояло провести восемь месяцев в море, прежде чем они достигли бы цели.