«Ненавидишь?»

Я — коллекционер больных эмоций.

      «Ненавидишь?» — единственное, что я хотел спросить у нее на протяжении трех лет издевательств, оскорблений и морального избиения.       «Ты меня ненавидишь?» — я хотел знать правду, но она всегда молчала, либо закусывая нижнюю губу до крови, либо смотря в пол, теребя подол своей юбки.       «Ответь же! Ну! Скажи, как сильно ты ненавидишь меня! Скажи, как я тебе омерзителен, скажи это, пожалуйста, не делай так, чтобы я все додумывал!» — почему, ну почему же она никогда не говорила мне правду? Почему она молчала? Почему не отвечала на колкости колкостями? Почему пряталась за какой-то невидимой стеной?       Все мои друзья говорили, что если кто-то не отвечает на их грубые слова — интерес отпадает. У меня к ней интерес не отпал. Я хотел узнать, что же, блять, творится в голове у этой девчонки? О чем думает, кусая губу и боясь посмотреть мне в глаза?       Я разрывался. Я хотел причинить еще больше боли. Хотел, хотел, хотел. И делал.       В школу снова приехал с отцом, как только я вышел из машины, он уехал.       Холодный осенний воздух привел мои запутанные мысли в порядок и я, окинув здание школы пустым взглядом, медленно и непринужденно пошел к ней. Вдруг, вдалеке я увидел знакомые фигуры, которые приближались ко мне. Глубоко вздохнув, я подошел к друзьям.       Дэн достал пачку сигарет и вытянув одну, закурил. Руки тряслись на холоде, поэтому он курил рвано и быстро, боясь, что его кто-нибудь заметит.       На самом деле — Дэн не боялся никого, так как его папа контачил с директором.       Я бросил курить лет в четырнадцать, когда услышал, что моя причина издевательств не любит парней, которые курят. Вроде бы, какая мне разница, кого она любит, а кого презирает? Но стало обидно и я бросил. Бросил, а потом ходил мучился, иногда отбирая у друзей сигареты и просто вдыхая их запах. Я хотел курить, а еще я хотел, чтобы она не думала, что я животное. Хотя я и так был зверем в ее глазах. Зверем, который с каждым разом старается причинить ей как можно больше боли. — Мирон, ты слушаешь? — одернул меня за руку Олег, — тебе Дэн рассказывает, что у Миры сейчас физкультура. Пойдешь?       Он произнес ее имя. Такое запретное для его грязных уст. Я разозлился и схватил Олега за кисть руки, притягивая к себе и смотря в его глаза.       Дэн напрягся, выкидывая сигарету и уже готовясь разнимать нас. — Если еще раз ты скажешь ее имя, я отрежу тебе язык, — мои угрозы всегда действовали на людей. Да на общество в целом. То общество, в котором я существовал, считало меня последним безумцем, которого давно пора закрыть в психушке.       Отпустив руку Олега, я недовольно поправил лямку рюкзака и наконец-то дошел до школы. Постояв еще немного возле двери и попилив взглядом надпись «Добро пожаловать!» зашел.       В раздевалке никого не было, обычно, в это время все толпятся, но пройдя чуть дальше, я заметил плачущую блондинистую девушку. Хмыкнул, но после присмотревшись, узнал в ней Миру.       Кто смеет обижать ее, кроме меня?       Забыл о том, что надо снять пальто, молча подошел к ней.       Мира подняла взгляд на меня и растерялась. Я возвышался над ней, как скала, громко усмехаясь. Опять в ее глазах я заметил страх. — Никогда не видел, как ты плачешь, — я смотрел в ее серые глаза и не понимал, что, блять, говорю? — Стоит пометить этот день красным цветом в календаре, буду каждый год отмечать его, как первое мая.       Мира промолчала, но вдруг, она положила свои ладони на мою грудь.       Я напрягся, а сердце начало учащенно биться. Я не знаю, что происходило в этот момент в голове Миры, но она оттолкнула меня от себя.       Я продолжил стоять на своем месте. — Ты, — невнятно начала она. Я притих. — Именно из-за тебя меня ненавидят одноклассники, другие ученики… Я действительно ненавижу тебя и уже третий год мучаюсь. Ты… Ты жалкий кусок говна, ничего из себя не представляющий, которому все должны… Никто тебе не должен!       Я опешил. Она говорила это с таким отвращением, что стало стыдно. Стыдно слышать это от нее, от девчонки, от которой я этого добивался три года. Она все-таки призналась, призналась мне, себе. Призналась в том, что ненавидит меня.       Это была моя маленькая победа. — И я не понимаю, что могла сделать тебе… Почему именно я стала твоей жертвой насмешек? Мы даже не пересекаемся почти что…       Сам не знал, почему именно она была мишенью для моих оскорблений. Наверное, потому что смогла зацепить меня своим чрезмерным спокойствием и логическим мышлением. Хотя, на самом деле… корень проблемы залегал во мне. — Ясно, — хрипло ответил я, — а с тобой что случилось? — А ты сломал меня! Морально! Лучше бы ты бил меня, нежели… — она не успела договорить, как я грубо оборвал ее: — Заткнись. Если хочешь, чтобы я бил тебя, то, ты по щелчку пальцев можешь получать ежедневную порцию избиений. Но, хоть, каким бы я говном не был, девушек я не бью.       Прозвенел звонок на урок, она быстро вытерла слезы, собираясь уйти, но я остановил ее, прижав к стене и поймав в клетку своих рук, поставив их на стены, с обоих сторон, рядом с ее заплаканным лицом. — Мирон, я поняла тебя и мне не на что рассчитывать… Пусти, — глаза смотрели в мои глаза, опять, я вижу в них все: страх, неприязнь, отвращение. — Я отпущу, — согласно кивнул я через несколько секунд, — только скажи мне что-нибудь неприятное. Скажи, что ты чувствуешь, стоя рядом со мной, смотря мне в глаза? Что? Страх? Ты чувствуешь страх? А отвращение? — Я чувствую только то, что ты самовлюбленный парень, с которым, наши дороги скоро разойдутся… — А я, смотря на тебя, чувствую боль. На тебя без слез не взглянешь, — усмехнулся я, продолжая смотреть в ее глаза.       Мира отвела взгляд в сторону, а я грубо взял ее за подбородок и снова притянул к своему лицу, наслаждаясь этими серыми глазами. — До такого состояния меня довел ты, — решительно произнесла она.       Я убрал руку от ее лица, хмыкая. Она права. В начале нашего знакомства она улыбалась, не было синяков под глазами. Скорее всего, они появились в следствии недосыпа. Из-за меня у нее нарушается сон. Я рушу ее жизнь, и мне это чертовски нравится. — Что ты хочешь от меня? Почему ты нападаешь издалека? Почему не предупреждаешь о своих нападениях?.. — А так неинтересно. Лично я… я люблю нежданных гостей, думал, что ты тоже любишь.       Она положила руки мне на плечи, сжимая их, наверное, со всей своей силы. — Из-за кого ты плачешь? — я нагнулся к ее уху, обжигая своим дыханием, я доводил ее до ужаса, — кто сделал тебе больно? Ты можешь рассказать мне. Это и в твоих интересах и в моих. Просто имя. Назови мне его имя. — Мне нужно идти, там урок, там… — Я плевал на твой урок, у тебя сейчас физкультура.       Я каждый год учил ее расписание. Каждый, чертов, год, запоминал каждый урок в каждый день недели. Я не помнил, что у меня идет в понедельник после биологии, но я помнил, что у нее, после географии, следом идет геометрия. Ненужная информация, но я всегда знал, где ее найти. Я был как психопат, выслеживающий свою жертву не для самых приятных намерений, но…       Я не был психопатом. Я просто был помешан на ней.       Слова, жесты и мимика — это все я получал, как маленькие дозы. Она была моим наркотиком.       Я конченный урод, идиот и омерзительный тип, но, блять… Говоря ей разные гадости, я старался показать то, что, черт, погляди, мне не все равно на тебя. Далеко не все равно. Ты многое значишь для меня. — Мирон… — глубоко вздохнула она. — Скажи мне еще раз, что ненавидишь меня и я отпущу тебя. — Я ненавижу тебя.       Но я не отпустил, я грустно улыбнулся и запустил руку в ее волосы, вдыхая запах малины, такой приятный для меня и запоминающийся.       В памяти всплыли моменты нашей встречи.       Мы с Дэном и Олегом сидели на уроке искусства, не вникая вообще в чертовы произведения Ван Гога, как вдруг, в класс зашел директор. Все, хоть и нехотя, встали со своих мест.       Директор начал говорить что-то о новой ученице, иногда запинаясь.       Я недовольно хмыкнул. Потому что хотелось сесть, а мы, блять, стояли. — Это ваша новая одноклассница — Мирослава Тихая. Попрошу отнестись к ней хорошо, без скандалов и криков. Надеюсь, вы подружитесь. А теперь, Мира, ты можешь сесть, куда захочешь, — директор (в душе не ебал, как его там зовут) перевел взгляд на белокурую девочку, которая растеряно смотрела на свободное место рядом с самой противной девочкой класса.       Я перевел взгляд на Дэна, он понял, будто без слов, поднимая руку и обращаясь к нашей учительнице. — Татьяна Николаевна, можно я со Светкой сяду? — Куликов, — рассмеялась в ответ учительница, — с чего это вдруг? — Да третью ночь все мысли Светкой забиты… Даже не знаю, что и делать?       Я усмехнулся. Умеет же подмазаться. Друг пересел, а Мире некуда было деваться, поэтому блондинистой девушке пришлось сесть со мной. — А Тихая — это кликуха твоя, или фамилия? — обернулся к нам Олег.       Я краем глаза смотрел на новую одноклассницу, у которой, кажется, вспыхнули щеки. — Это моя фамилия, — робко ответила она, а я расслабился. Голос этой девочки мне нравился больше, чем голос родной матери.       Я посмотрел на нее, ухмыльнувшись. Возле нее витал запах малины. Люблю малину.       На перемене все подлетели к ней знакомиться. Все, но не я. Я наблюдал издалека. Какая же она застенчивая, как же мило она теребит колечко на безымянном пальце левой руки, то снимая его, то снова надевая. Я бы наблюдал за этим вечно, как вдруг, ко мне подошел Олег: — Новенькая — вообще рыба на суше. Спокойно можно назвать, что Тихая — это не только фамилия, но еще и статус по жизни.       Я усмехнулся. — Почему ты безотрывно смотришь на нее? — приподнял одну бровь друг, засунув руки в карманы штанов, хмыкая. — Потому что она красивая.       Она нравилась всем. Мне в особенности, но после того, как у меня умерла сестра Дарина, младшая и самая любимая сестра, я стал другим. Мне не хватало моей маленькой сестренки рядом. В частности, я был виноват в ее смерти.       Мы качались на качелях и я качал ее… — Мир, можно сильнее! Я хочу достать до небес!       Я раскачал ее сильнее. Дарина не удержалась, а упала на землю. — Сильно ударилась?! — заволновался я, смотря на сестренку, и не зная, что сделать.       Я сглупил тогда. Жестко сглупил. Я должен был остановить те чертовы качели… Она упала не так уж далеко от них, и, заплакав, подняла голову вверх.       Острый угол сиденья со всей своей ненавистью ударил по голове Дарины, из-за чего она снова упала, а рядом с ней начала растекаться кровь.       Качели остановились сами, а я подлетел к Дарине. — Дарина, ты слышишь, слышишь, меня?! Дарина, не молчи! Солнце мое, ты слышишь меня?! — я сел рядом, и на колени положил сестру, аккуратно тряся. Эти попытки были тщетны. Она умерла из-за сильного удара, но тогда я этого не понимал, я продолжал трясти ее. Через несколько минут я заметил, что сестра не дышала. В этот день я расстался со своим детством и с маской примерного ученика и хорошего сына.       Поехал с катушек. Начал курить, не прячась ни от отца, ни от матери. Мама впала в глубочайшую депрессию. Запила. Отец круглосуточно работал, а я винил себя и каждый день выкуривал по несколько пачек сигарет, надеясь на то, что сдохну.       Я рассказывал Дарине, что мне нравится девочка из класса — Мира, и она мне всегда говорила: «Братик, подойди к ней, ты хороший!»       Хороший… Родители до сих пор не знают, что это из-за меня Дарина умерла. А я молчу, боюсь признаться в этом. Даже себе… мне страшно признавать то, что моя маленькая сестричка умерла из-за меня.       Из-за невнимания дома, из-за проблем после смерти сестры, я как будто с цепи сорвался. Всем хамил, грубил и желал сдохнуть.       Но моим любимым предметом для издевок стала та самая новенькая девочка, которой было не все равно на меня и меня это бесило.       Она не должна интересоваться моей жизнью, не должна…       Но когда я узнал, что курящих парней она не переносит — я решил отказаться от этой зависимости.       Я доводил Миру до слез, издевался, мучил, подкладывал в рюкзак дохлых крыс, которых убивал сам же. Уже продавцы из зоомагазинов поглядывали на меня, как на ненормального. Купить пять крыс за неделю — серьезный поступок.       Но… черт, мне не нужна была ничья поддержка. Мне нужен был враг. Мне нужно было не плакаться своим друзьям, мне нужно было причинять боль другим людям, которые, вроде бы, ни в чем не виноваты, но… меня не остановить. Я хочу, чтобы было больно не только мне, чтобы они понимали, что я чувствую, а не строили сожаление, а после разговора со мной смеялись с другими людьми.       Мне нужно было, чтобы все поняли, что я, сука, живой!       Но никто этого не понимал, принимая меня за ненормального.       Из-за этого меня перевели в класс-коррекции. Мои прежние одноклассники жаловались на меня всем: учителям, родителям и директору.       От меня не отвернулись Олег и Дэн. Они были такие же отбитые, как я. Ведь каждый из них пережил что-то и они понимали меня.       У Олега в детстве умерла мать при родах, из-за чего он ненавидит своего младшего брата.       Дэн сам из детдома, а как только его забрали в новую семью, ему пришлось терпеть издевательства от отца, но сделать он ничего не мог. В основном, он и не хотел что-то делать. Ведь в детдоме — тоже не пряниками кормят. А отец поднимает на него руку только из-за плохих оценок и какого-нибудь хулиганства.       Мира… какое красивое имя, состоящее из одного главного слова — МИР.       Она старалась помочь. Выслушать, дать совет, но…       Я не нуждался в этом. Совершенно.       Именно из-за ее этой тупой помощи, она уже три года платит мне своими слезами. Я — это ее кошмар наяву. Кошмар, после которого не проснешься в реальности. Потому что я — это и есть ее реальность.       Мысль о том, что она меня ненавидит — греет душу.       До этого она не говорила мне, что ненавидит меня, она все равно старалась сделать так, чтобы я стал таким же обычным мальчиком, как в день нашего знакомства. Ведь в этот день, после уроков, мы поговорили с ней. Обсудили все-все. Начиная о школе и заканчивая оценками.       Вроде бы… она не виновата в том, что моя сестра умерла. В этом виноват я и только я, но… Когда я причиняю Мире боль — я успокаиваюсь.       А с другими, с теми, кто получает от меня физически — я не чувствую облегчения.       Из моих мыслей меня вывел звонок с урока. Мы целый блядский урок простояли здесь, в раздевалке. Простояли молча. Я думал о прошлом, а Мира, наверняка, думала о том, как же она была бы рада тому, если бы я сейчас молча ушел. — Иди на алгебру, — я отошел от нее, смотря в одну точку. Мысли спутались в тугой узел, который нужно было срочно развязать.       Мире повторять не надо, она быстро сорвалась со своего места и вылетела из раздевалки, а я, наконец-то, снял пальто.       Я даже и не заметил, что сорок пять минут прошли так быстро. Незаметно. На раз.       Вспоминая моменты из прошлого, я, как всегда, не пришел к какому-то выводу. Пора бы уже понять и перестать быть таким, пора повзрослеть, отпустить смерть Дарины, но я не могу… Во-первых, не могу забыть причину смерти моей сестры. А во-вторых, не могу перестать причинять Мире боль.       Теперь, я тоже ненавидел себя. Жалкий мальчишка, который не может сказать страху в лицо: «Нет!» и измениться в лучшую сторону. Я только ищу оправданий. Я убог.