***
То лето было самым страшным летом в его жизни. Его сердце остановилось в тот момент, когда доктор сказал, что ее мозг больше не работал. Мозг отключился спустя шесть месяцев комы. Полгода надежды, полгода молитв, полгода переговоров с Богом, с Дьяволом, хоть с кем. Лишь бы она жила… — Сохрани ее, — стоял на коленях Кунсайт, смотря на фрески собора.— И я не потревожу ее… — Сохрани ее, — кланялся ками Нефрит, стоя в храме Хикава.—И я уйду от нее навсегда. — Сохрани ее, — взывал Ятен, держа ее за руку.— Иначе зачем мне жить…. Но Он не сохранил ее, потому что Ставки были так ничтожно малы. Потому что они нагрешили, а она должна была искупить их. Через шесть месяцев доктор озвучил страшный приговор, заставив три сердца одинаково вздрогнуть и остановиться. Всего два слова, «мне жаль», и трое мужчин были повержены, сломлены и убиты. Идеальное убийство. На память от том дне, у Ятена навсегда останутся шрамы. Когда он услышал приговор, в глазах появилась красная пелена, и последнее что он помнил было, как он пробивает лбом стекло в палате. Ему наложили пять швов, и лицо украсил кривой шрам. Он видел, как Нефрит пошатнулся и задышал так страшно, как будто пуля пробила ему легкое. Он дышал так громко и вызывающе, что Ятену хотелось вырвать ему трахею из горла, лишь бы эти разрывающие душу свистящие звуки остановились. Кунсайт был единственным, кто даже не пошевелился, и от этого смотреть на него было страшнее всего. Серые глаза дернулись и стали такими пустыми, словно душа улетела через эти глаза далеко-далеко. И только затем появилась боль, вязкая, тягучая и тяжелая боль захватила его, и Кунсайт зажмурился. И все вздохнули, словно сама Смерть перестала на них смотреть… Но Он, Тот кто забрал их у нее, не был безжалостен, ибо он дал надежду. Он дал смысл жить. Одному из них. Они знали, что она беременна: они знали об этом все шесть месяцев. Они лишь не знали, кто отец. И это незнание спасло жизни всем троим— у всех троих появилась надежда на спасение, на искупление, на глоток надежды. Их ненависть друг к другу разрослась еще сильнее— ее смерть примирила их друг с другом, но ребенок от одного из них делала их непримиримыми врагами— язычники против христиан, викинги против франков, война красной и белой розы, все это ни шло ни в какое сравнение с той оглушительной умопомрачительной ненавистью, что эти трое чувствовали друг к другу. Они ненавидели друг друга так сильно, что не могли находиться в одной комнате. Не могли дышать одним воздухом. Они ненавидели врача, который донес до них страшные вести. Но этот врач спас ребенка. Который был от одного из них. Когда ребенку было восемь месяцев, ее органы начали отказывать, и они вытащили его из ее утробы. Это был мальчик. Это был мальчик с самыми пронзительными синими глазами, которые только видела Земля. На голове у него намечался пух темных волос. Абсолютная, чистая победа Нефрита… Ятен еще никогда не видел столько счастья на одном лице— он до сих пор в деталях помнил, как засветилось лицо брюнета, как задрожали синие глаза, как руки благоговейно прижали ребенка к груди, как самую огромную ценность в мире. Он и был самой огромной ценностью… Ятен и Кунсайт хмуро посмотрели друг на друга, и в первый раз что-то похожее на понимание промелькнула на их лицах. Враги в один миг превратились в друзей по несчастью. Как будто можно было дружить с тем, кого любила Она… Когда они смотрели на ее кремацию, все трое ощущали, что вот это и есть Ад. Ятен упал на колени и закрыл лицо в ладонях: его фантазия рисовала в деталях, как огонь захватывает ее атласную нежную кожу, которую он так любил целовать, как пламя опаляет ее золотые волосы, которые пахли вишней и космосом, как исчезают, превращаясь в угли ее губы, истомленные от его страсти. Он не мог, не мог выдержать эту страшную картину: его руки тряслись, а плечи дрожали в немых рыданиях. Нефрит и Кунсайт с трудом держались, но и у них были силы на исходе.***
Слыша, как сквозь туман, как рыдают Рей и Усаги, как подбежали к упавшему на колени Ятену братья, Кунсайт с трудом сфокусировал взор на Нефрите, и увидев страшную бледность на его лице, он на один миг, на одну миллисекунду простил его. Серый и синий взгляды скрестились словно признаваясь друг другу в боли, и затем вновь закрылись навсегда. Они никогда не будут друзьями, не после того, как она подарила ребенка Нефриту… Её последний, ее самый драгоценный подарок. — Кунсайт, — подошел к темной фигуре Нефрит после церемонии. Дождь лил как из ведра, словно сама природа оплакивала ее смерть. Оплакивала, что уничтожила то совершенство, что сама же и создала. Капли дождя стекали по черному костюму блондина, стекали по гладкой коже и длинным прядям платиновых волос. — Кунсайт, — одними губами повторил Нефрит. Синие глаза влажно блестели. Кунсайт смотрел на него сквозь пелену дождя. Между ними развертывалась стена из воды и боли. — Прости меня…. Блеснула молния, отражая ярость и страшную боль в серых глазах. Затем грянул гром. — Почему ТЫ? — выдохнул блондин, по мокрым прядям скатывались бесконечные слезы дождя.— Почему… Кай… Почему Кай от тебя… Нефрит содрогнулся от боли при упоминании, что он забрал то, за что эти двое готовы были убить. — Я тоже любил ее. Любил ее также сильно как ты, — с трудом двигались чувственные губы брюнета, и каштановые пряди сверкали в искрах дождя. — Я…Кай… Мой сын— он моя жизнь… — А как же моя жизнь?! —в обычно всегда холодном голосе Кунсайта промелькнули такие боль и отчаяние, что у Нефрита заболело сердце. — Как мне жить, Нефрит??! Ты забрал у меня все! Ты забрал ее, забрал последние дни с ней, забрал ребенка! Он мог бы быть от меня! Кунсайт сжал кулаки и запрокинул голову, по лицу побежали капли дождя, смешанные с небесными осадками черного неба. — Ты последний разговаривал с ней, пока она была в сознании. Ты последний целовал ее. Ты последний видел ее улыбку. Ты был с ней целых три недели, в то время как у меня было всего три проклятых дня. Как ты смеешь говорить мне, что я забрал что-то чего я не достоин? — закричал Нефрит, оглушенный раскатистым воем грома.— Я любил ее так сильно, что я не могу представить, что я смогу посмотреть на другую женщину. У меня нет ничего, я все поставил на нее и …Этот ребенок — это благословение… Это счастье, за которое я буду благодарен ей всю жизнь… Ты не можешь винить меня за то, что я счастлив. Кунсайт закрыл глаза, и ветер заиграл его длинными платиновыми волосами. Дождь стал затихать, ударяясь редкими капли о холодную кожу. — Не могу, — тихо согласился Кунсайт, поднимая на Нефрита прозрачные серые глаза.— Не могу. Но я не должен прощать тебя. Не попадайся мне на глаза никогда, Нефрит. Иначе- уничтожу. Черная машина исчезла во влажной темноте ночи, оставляя стойкого брюнета одного. Умерла не только Минако, умерла их дружба.***
Светловолосый певец переписывал ноты, словно сумасшедший роясь в кипах мелко-исписанных листов- он слышал мелодию, он бесконечно слышал мелодии, и это выводило его из-себя. Он должен был выдворить мелодию из своей головы. Все последние месяцы, он писал песни, писал биты, писал псалмы. Внезапно, в комнату вошел Сейя —он не знал, как еще можно было привести брата в чувство, но эта новость должна была подействовать. — Ятен у тебя родилась дочь, — хрипло сказал он. За спиной показалось взволнованное лицо Таики.— Ятен, тебе пора в больницу. Парень хмуро поднял голову, и что-то в его душе сломалось, а по щеке прокатилась бы слеза, если бы он не выплакал все слезы тогда. Тогда, когда у него остановилось сердце.***
Парень поднимался вверх по тропинке быстрым легким шагом. На руках у него был младенец, который с интересом смотрел на ясное небо. — Это моя дочь, Мина, — сказал парень, садясь перед камнем. Руки крепко прижимали к сердцу дочь. — Правда она красавица? Парень поцеловал макушку ребенка, и девочка радостно засмеялась, смотря на отца своими пронзительными зелеными глазами. — Я так сильно люблю ее, Мина, — прошептал парень, смотря влажными глазами на камень.— Я даже не думал, что могу испытывать такие чувства. Я думал, что после твоей смерти, мое сердце превратилось в камень. В холодный, черствый камень как этот! — парень от злости ударил кулаком в холодное надгробие, и девочка качнувшись в правой руке заплакала. Ятен крепко обнял девочку и закачал на руках. Успокоившись, девочка заснула. — Все говорят мне, что я должен сойтись с Оливией, а не быть воскресным отцом, — тихо проговорил Ятен. Длинная платиновая челка заскользила по лицу, когда он посмотрел на ребенка в своих руках.— Но я не могу. Я люблю Нами. Но я не люблю Оливию. Я люблю только тебя, любовь моя. Красивые губы парня дрогнули, и платиновые пряди заскользили по высоким скулам парня. — Я никогда не смогу полюбить другую, Мина. Мое сердце навсегда твое, оно сгорело в том огне вместе с тобой. Иначе бы я просто не выжил. Ятен опустил голову, тяжело дыша. Девочка спала на его руках. — Ты же помнишь я говорил, что Пегаса направили на принудительное лечение. Но Хашимото смог настоять на повторной экспертизе. Повторная проверка нашла его вменяемым. Его приговорили к электрическому стулу, и вчера казнь была исполнена. Ему было больно, очень больно сгорать на том стуле, но не было зрелища лучше для нас троих. Да, мы все трое были там: Кунсайт и Нефрит. Я не видел их больше года: они изменились. Да и я, наверное, тоже. Кунсайт стал одним из самых жестким могулов в мире шоу-бизнеса. Он больше не стремится разрушить наследие Нехелении, нет он забыл про свое обещание о реформах. Он запугал тех храбрых женщин, которым обещал компенсацию исками и стал яростно поглощать маленькие талант-агентства. Недавно, он смог поглотить Виджи: оттуда из-за реструктуризации уволено двести человек. Особенно с большим скандалом были уволены Сапфир и Мотоки: странное совпадение, не так ли? Ятен усмехнулся, и на красивом лице пролегла тень понимания. — Кунсайт становится день от дня все богаче, и в мире ненавидят его все больше и больше. Но ему все-равно. Я видел его лицо: это лицо человека, у которого в жизни нет цели. Казнь Пегаса было первым за долгое время, что заинтересовало его. Кунсайт живет ради целей, которые не важны ему. В то время как Нефрит… Голос Ятена окрасился болью и он посмотрел на младенца в своих руках. — Я люблю Нами больше всех на свете, но часть меня, совсем небольшая часть… Часть меня жалеет, что она не твоя дочь. Я никогда не смирюсь с твоей смертью, любовь моя. Но сжимать в объятиях, растить и видеть каждый день часть тебя: разве это не чудо… И это чудо досталось Нефриту, ты сделала ему самый дорогой подарок. И это…убивает меня. Это убивает Кунсайта. Но это возносит Нефрита на небеса: он самый счастливый человек на Земле. Он растит сына, которого любит всем сердцем. После того как Циркония умерла, он стал во главе Банка Мицуи, он давно продал все акции СМ Кунсайту. Он, конечно, не принес сына смотреть казнь. И я не хочу его видеть. С одной стороны, а с другой…. По гладкому лбу Ятена пробежала морщинка, — Этот сын ведь часть тебя. Ты ведь знаешь, как я ненавижу Нефрита всем сердцем. Я всегда ненавидел его больше всех на свете, еще с тех пор, как он вынул твоё кружевное бельё из кармана пиджака. Я ненавижу его так сильно, что иногда я думаю, что я мог бы его убить. Но его сын… Кай… Кай—это все, что осталось на этой Земле от тебя. Как я могу не любить часть тебя… Ятен опустил голову и поцеловал холодный камень, вставая с места….***
Ятен быстро шел по тропинке вверх. Яркое солнце освещало холм и тяжелый камень. — На прошлой неделе Нами исполнилось 10 лет, — улыбнулся красивый мужчина с длинными белыми волосами, собранными в хвост.— Она уже сама напоминает мне, что 20 числа я должен ехать в Окутаму. В этом месяце произошло много всего: Таики разводится с Рей, я не знаю почему, но по-моему инициатор Таики. И кажется дело в детях. Не знаю, я старался много не спрашивать. У Ами и Зойсайта наоборот все отлично, у них снова двойня. Ты представляешь четверо детей?! С ума сойти! Светловолосый мужчина засмеялся, щурясь в лучах яркого солнца. — Нефрит снова женится, как всегда на молодой модели из нового показа Виктория Секретс. Он скоро переплюнет Ди Каприо. Я не удивлен на самом деле, — презрительно изогнул губы мужчина.— Это будет его третья жена за последние десять лет. Нами и Кай ходят в одну школу. Когда Нефрит узнал об этом, ему это страшно не понравилось, но было уже поздно. Он думает, что я специально подстроил это, и он прав, — улыбнулся Ятен, дотрагиваясь длинными пальцами до камня.— Я хочу видеть, как растет этот мальчик. Ему уже десять лет, Минако. Твоему сыну уже десять лет. Он похож на Нефрита: он взял от этого мерзавца все, синие глаза, темные вьющиеся волосы, наглый характер. Но он все-равно напоминает мне тебя, его робкая улыбка, белая фарфоровая кожа и хрупкие запястья. Когда он щурит глаза, у меня падает сердце, — я вижу в нем тебя. Это, наверное, судьба или злой рок, но Каю нравится Нами, и я не знаю, что я чувствую по этому поводу. Наверное, счастье? Ведь я так мечтал о сыне от тебя? Неужели у нас будут если не дети, то внуки? Мужчина горько усмехнулся, и стер одинокую слезу с щеки, поднимаясь с места.***
Тропинка стала как-будто длиннее. Мужчина шел по ней чуть тяжелой походкой. Одышка и пот лил с него градом, когда он достиг холма. — Здравствуй, любовь моя. Нами праздновала вчера двадцатилетие, а потому мне пришлось немного сегодня задержаться. Ты представляешь, Кай сделал ей предложение. Видела бы ты лицо Нефрита! Ревнивый отец, который не хочет отдавать своего сына никому. Особенно дочери Ятена. Но молодые знают лучше нас. Дочь Усаги и Сейи Чиби-чиби недавно продала платиновый альбом, очень талантливая девица. Правда фанатеет по Пегасу, что конечно, меня сильно напрягает. Но что поделать, этот урод стал мучеником веры и рока… Таики и Рей пытаются вновь сойтись— после стольких лет разлуки. Десять лет… Сейя говорит, что они просто не нашли никого лучше. Седой мужчина громко усмехнулся, и старые шрамы на лице засверкали в лучах света. — Нефрит женился, по-моему, в пятнадцатый раз, в суде уже должны принимать без очереди, как постоянного клиента. В этом плане, Кунсайт поступает правильнее, он просто спит со всеми, кого видит, но ни на ком не женится. Я пять лет назад, случайно столкнулся с ним в аэропорту — я ехал писать песни для одного тайваньского исполнителя, а Кунсайт ехал ликвидировать еще очередную компанию. Я спросил его, как он… Как он пережил… Пережил то, что я до сих пор не могу пережить. Он посмотрел на меня своими усталыми серыми глазами и сказал, что просто— он притворяется. Он притворяется радоваться, он притворяется грустить, Притворяется, что его волнует кто купит фьючерсы, а кто продаст акции. Единственный, перед кем он не притворяется, это Кай. Кунсайт общается с парнем, он устроил его на практику в самый главный офис ООН. Нефрит как ни странно не сопротивляется этой дружбе, он как-будто чувствует себя в долгу перед Кунсайтом. А Кунсайт признался мне, что почти не слышит, что говорит ему Кай, когда разговаривает с ним: Кунсайт просто смотрит на него и находит твою тень в его чертах. И в эти моменты, он чувствует, что живет. И я его понимаю. Мужчина посмотрел на горизонт, с трудом вставая и опираясь на камень.***
Старик перестал плакать и посмотрел на камень. — На похоронах Кунсайта я встретил Нефрита. На нем не было лица: они не общались целых тридцать лет, но это было не важно. Клянусь в его голове была та же мысль: этот седой сукин сын отправился к тебе раньше нас обоих. Беловолосый старик глухо засмеялся и обнял камень. — Маленькой Минако уже пять лет, и она чудо как хороша. У нее зеленые глаза и белые волосы, как у меня, но у нее твоя улыбка. Моя внучка—самое настоящее чудо на земле. Вчера мы пускали с ней воздушного змея, и мне кажется я еще никогда не был счастливее, чем когда видел видел как эта девочка бежит за ярким синим пятном в небе. Старик посмотрел на надгробия, обводя пальцами выскобленные иероглифы. — Мы ведь были созданы друг для друга, любовь моя, — прошептал старик, и в зеленых мутных глазах неожиданно промелькнул молодой страстный красавец.— Мы были созданы друг для друга самой судьбой. Наши гены должны были соединиться и продолжить нас… И они соединились, пусть даже и с примесью других… Не важно. Наша внучка, она часть нас. Она — начало, и она- конец. Из глаз мужчины полились горькие слезы и он прижался губами к камню. — Я знаю, они оба приходят к тебе каждый месяц, как и я. Поэтому мы и сделали это расписание… Но Кунсайт больше не придет, любовь моя. Они оба, я уверен, оба говорят, что любят тебя… Но это не идет ни в какое сравнение с тем, что я чувствую к тебе. Я никогда не смотрел на другую женщину после твоей смерти. Я больше никогда не был близок с Оливией или с кем-либо еще. Я закрываю глаза перед сном и я все еще вижу тебя. Мое тело дряхлеет, моя кожа истончается и моя сила исчезает, но моя душа молода как и тридцать лет назад. И как и тридцать лет назад я люблю тем всем сердцем, Минако. Я люблю тебя… Старик с трудом стал спускаться с покатой тропинки, когда нога обутая в тяжелый башмак поскользнулась, и он полетел в темноту, которая странно запищала…***
Проснувшись в холодном поту, Ятен открыл глаза. Он заснул прямо в кресле возле кровати Минако — прошло всего двадцать четыре часа, как она впала в кому. Еще не придя в себя после страшного сна, парень посмотрел на любимое лицо, и сердце его радостно забилось. — Ятен? — спросила девушка, мотая головой.— Воды…