***
Пролог
Ты как будто разучилась улыбаться в неволе. Отрезал ли я тебе крылья? Ничего, если и так, у тебя впереди вечность, они вырастут снова, и ты сможешь летать. – Помнишь, как мы впервые встретились? Качаешь головой, не хочешь вспоминать, зачем тебе погружаться в глубины памяти в поисках незначительного, не важного для тебя эпизода. – Ты играла в парке. Там были и другие дети, но я заметил только тебя. Я иногда проходил через этот парк, мне нравилась его магия. Такие парки – перешейки между мирами, и там всегда полно детей, легче всех преодолевающих межмирные барьеры. Ты помнишь, как играла там? – Да. И как барьеры с возрастом становились плотнее. – Ты сияла. Понимаешь, от тебя исходил такой свет, что я почти ослеп. Я был просто уставшим, разочарованным путником. Я думал, что всё позади, что всё, что я мог познать, познано. И вдруг я увидел этот свет. – Только Вы его и видите, – ты пожимаешь плечами, недоверчивая. Довольна ли ты в глубине души, что нашлось что-то, делающее тебя особенной? Нет, ты не задумываешься об этом. – Я долго сидел поодаль и наблюдал за тобой, не решаясь позвать. Я немного боялся быть отвергнутым, знаешь ли. – Вы сильно изменились, милорд. Я и не подозревала, что вам когда-либо были свойственны страхи, тем более страх не получить признания пятилетней малышки. – Четырёх. Тебе тогда было четыре года. И я не стал звать тебя. Просто приходил в этот парк снова, чтобы узнать тебя, разглядеть, что скрывается за этим светом. И он освещал мне твою душу. – Милорд, зачем я здесь? Вы снова хотите посмотреть, как я играю? Я слышу в твоих словах злобу и ещё, самое горькое, презрение. Два мира возносят мне хвалу или проклинают, опутывая безоглядной ненавистью. А ты, к чьим ногам я положил бы оба мира, не отдаёшь дань уважения даже этим злым чувством. Когда-то я мечтал о том, что ты полюбишь меня, но всё позади. Мне неподвластно перекроить твою душу. Я задумываюсь над ответом, чтобы избежать пафосных заявлений. – Я выросла и больше не бываю в том саду. – Ты думаешь, я не замечаю перемен? Я знаю тебя даже лучше, чем ты сама себя знаешь. Ты снова качаешь головой, уверенная в своей таинственности и в том, что я не понимаю твоих чувств. Я ухожу, хотя мне не хочется покидать тебя. У меня ещё остались незаконченные дела. Ещё немного.***
Снежная, густая и тёмная зима окутывала всё вокруг. Лаинь думала, что эта зима никогда не кончится. В натопленном здании хотелось вырваться на свободу, но снаружи холодный ветер будил желание спрятаться. Во дворе Академии первокурсники затеяли игру в снежки. Лаинь смотрела на этих мальчишек свысока, забывая, что всего двумя годами их старше. Она почти успела замёрзнуть, когда Файрен, наконец, вышел. – Пойдём сегодня на пустырь? – спросил он, явно рассчитывая на её согласие. Она кивнула, будто растрепав улыбкой непослушные рыжие волосы. Лаинь знала, что интерес Файрена к вечерним сборищам усилился неспроста, и видела, какие взгляды он бросает на новенькую в их компании, о которой пока ничего толком не знал. Девушка не хотела заговаривать об этом с другом, хотя та незнакомка вызывала и её любопытство тоже. Файрен наслаждался зарождающейся симпатией, и Лаинь вовсе не стремилась её спугнуть. Один за другим они скользнули в неофициальный портал. Им были рады и со всех сторон осыпали приветствиями. Лаинь почувствовала родные успокаивающие потоки энергии Феоса, заиграла на струнах окружающего пространства. Здесь ей никогда не бывало холодно. Ей помахала яркая светловолосая девушка, за минуту до того горячо обсуждавшая что-то с парой подростков. – Мы сегодня усмиряем огонь, – провозгласила она торжественно. – Будешь моим партнёром? – Почему бы и нет. Один из подростков посмотрел на неё пристально, свёл ладони, а затем выпустил языки пламени. Лаинь уважительно смотрела, как огонь течёт сквозь него, загораясь его жизненной силой, выстраивается в пугающе огромную, обдающую жаром фигуру дракона. Позвавшая её блондинка, Сэйна, сердито расчертила воздух взмахами пальцев и погасила изящный мираж. – Тебе лишь бы выпендриваться. Я, между прочим, сказала, огонь, а не иллюзии. Подросток засмеялся, протянул Лаинь руку. – Меня зовут Гиз. – Лаинь. – Приятно познакомиться. Ты любишь огонь? – Меня завораживают все стихии, но пламя мне не самое близкое. Меня манит Изначальный Ветер, а ещё я люблю молнии, но совсем не умею их подчинять. Воспользовавшись тем, что Сэйна отвлеклась, беседуя о чём-то со вторым мальчиком, Гиз, видимо всё ещё пытаясь произвести на Лаинь впечатление, поднёс раскрытую ладонь ко лбу, полушёпотом пропел заклинание, приближающее к медитативному трансу, и начал рисовать новую иллюзию. Его лицо было совсем бесстрастным, и Лаинь попыталась углубиться в сплетения энергий, которые вёл Гиз, но быстро запуталась в клубке ведущих в разные стороны нитей. Она была ещё недостаточно профессиональна, чтобы уметь отслеживать и расплетать сложные рисунки. Небо заволоклось тучами, подул ветер, пахнущий озоном. Лаинь не могла оторвать взгляда от игры красок туч, стремительно летящих над ней. Они меняли цвета и форму, и девушке казалось, что где-то за ними она всё ещё различает обиженного огненного дракона. Молния, сорвавшаяся с небес, была ослепительной. Гиз поймал её раскрытыми ладонями, и вспышки засверкали в его руках. Чуть ослабив напряжённую сеть, он улыбнулся Лаинь и протянул ей трепещущую электроразрядами притихшую молнию. Она взяла её в руки и ощутила пальцами лёгкое покалывание. Она не заметила, как Гиз сделал незаметное движение и молния вырвалась из её рук, яростно взмывая в небо. Лаинь отпрянула. А потом засмеялась радостно и заговорщически. Сэйна покачала головой. Ей не нравились иллюзии оттого, что всё это было не по-настоящему, а значит, не могло принести настоящей пользы. Тренировки, в которых она принимала участие, часто были изматывающими. Лаинь помнила, как впервые после того, как занималась вместе с Сэйной, плакала от бессилия, устало и не стремясь к тому, чтобы её кто-то утешал. Лаинь любила магию, текущую сквозь её тело и душу, заполняющую её до краёв и так тяжело подчиняемую. Она ощущала ток энергий мира, но ей было сложно ими управлять, они строптиво не хотели подчиняться, нити заклятий вырывались из рук, продолжая свой мерный и естественный путь. Ей хотелось легко переплетать их, как Гиз, когда он творил свои иллюзии, и она знала, что однажды сможет научиться почти всему, чему захочет. Файрен одобрительно улыбнулся ей, глядя на осторожные язычки пламени на кончиках её пальцев, когда подошёл посмотреть как дела. Она покинула группу и пошла с ним к краю пустыря. Он начертил в воздухе барьер вокруг нарочно сваленного кем-то дерева, которое они облюбовали, чтобы сидеть и болтать. – Рад, что твоя тренировка сегодня была удачной. – Я устала немного, – вздохнула Лаинь. – А у тебя как успехи? – Закрывался от чтения мыслей... Не очень, на самом деле, – он улыбнулся, и Лаинь уловила в его улыбке удовольствие, которое навряд ли было вызвано упражнениями в магии. – Зато у меня завтра свидание. – С кем? – Лаинь всем видом показывала удивление и заинтересованность. – Её зовут Рина. Шевелюрой может с тобой посоперничать. – Мне казалось, она немая. Как тебе удалось с ней поговорить? – Не поверишь, я просто подошёл и поздоровался. И, в общем, она согласилась завтра вечером прогуляться со мной. – Она местная? – Не знаю ещё. Похоже, что да, но я не уверен. – А меня сегодня очаровал местный мальчик. – Гиз? У него очень глубокий дар. От этого мне иногда в его обществе неуютно. – Файрен, я тебя никогда не спрашивала, но вот стало интересно. Ты хотел бы жить в этом мире, в Феосе? – Мне хватает недолгих экскурсий. В конце концов, граница между мирами тонка. А тут слишком мало порядка, чтобы находиться здесь постоянно. Не каждый выдерживает. – Я иногда думаю, что зря цепляюсь за жизнь, к которой привыкла. Может быть, и стоило бы попробовать потерять голову? Файрен покачал головой. Его заполняли совсем другие планы. Лаинь не пошла в портал, она нашла Гиза и вышла с пустыря другим путём. Редкие и тихие дома города, не расцвеченные огнями и тонувшие в нерасчищенном снегу, не сумели окружить её. Она смотрела на их тёмные, иногда чуть мерцающие голубоватым светом, окна и гадала, что скрывается за этим мерцанием. Гиз молча шагал по глубоким сугробам, засунув руки в карманы куртки. Лаинь попросила его проводить его к храму Ветра. Ей нравилось смотреть на это меняющееся строение, окружённое тихим сиянием. Ветру не возносили молитв и не приносили жертв, как богам мелких культов. Его просто любили и знали, что он любит посещать храм, окрашивая его разными красками. Лаинь никогда не чувствовала Ветер Мироздания, но надеялась, что однажды он коснётся её и научит свободе и открытию тайного таланта. Она долго смотрела на храм. В этот вечер он был построен из струящегося снега. – Твой взгляд сейчас похож на взгляд моего брата, когда он рисует Дом Ветра. Лаинь оглянулась. Гиз смотрел на неё снизу вверх открытым и ясным взглядом. Вдруг она почувствовала его тёплые пальцы на своей руке. – Я хочу тебе кое-что показать. Не бойся, тебе понравится. Лёгкое головокружение последствия телепортации прошло за пару секунд. Заснеженная поляна вокруг казалась слишком тёмной. Лаинь закрыла глаза и прислушалась. Шум ветра, сначала тихий, но всё нарастающий, окружил её. Открыв глаза, она увидела снежный вихрь, вертящийся на одном месте в нескольких метрах от неё. – Говорят, это след, оставленный Изначальным Ветром. Прикоснись к нему, может он покатает тебя. Лаинь подошла к маленькому вихрю и подумала, что он кажется немного усталым. Струи воздуха, наполненные снежинками, подхватили её и понесли к небу. Она едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть, ощущая, как поднимается в воздух. Снежинки бросались ей в глаза, не позволяя ничего разглядеть. Девушка расслабилась и позволила вихрю нести себя. Ей показалось, что она на мгновение коснулась тайн мироздания и все-все нити возможных и невозможных заклятий стали просты и ясны для неё. Она наслаждалась тем, что отдавалась на волю частички Ветра, этого вихря, его брошенного игривого дитя. – Прыгай! – донёсся до неё крик Гиза. Она собралась и силами и вырвалась из объятий снега. Приземлилась в сугроб неловко. – Мне показалось, ты слишком увлеклась, – пояснил мальчик. Он проводил её до портала. Засыпая, Лаинь снова мечтала оказаться в объятиях ветра. Цвер ворвался в её жизнь неожиданно. Она просто шла по мостику над застывшим ручьём в саду Академии и утонула в его зелёных глазах. Он смотрел рассеянно куда-то внутрь себя, а Лаинь всё не могла отвести глаз от его не на неё направленного взгляда. А вечером Гиз познакомил её со своим братом. – Почему же ты не рассказывал, что твой брат учится в нашей Академии? Гиз пожал плечами. Цвер заметил, что его малолетний братец вообще скромный, иначе уже давно перевёл бы отношения с девушкой, которая смотрит на него с таким интересом и нежностью, в иной статус. Лаинь ответила, что, возможно, для Гиза она старовата, если, конечно, правильно поняла, о каком статусе идёт речь. Они провели вместе совсем немного времени, но Лаинь была очарована. Её душа давно ждала любви, но так и не находила подходящего объекта, чтобы опутать нежностью. Она не знала, отчего именно мрачный брат Гиза заставил её сердце трепетать, но её взгляд искал его, когда в меняющихся коридорах Академии ей случалось встретиться с другими студентами. Она улыбалась радости, поселившейся в ней, не задумываясь о будущем. Они встретились в парке на берегу ручья. Он сидел в небольшой деревянной беседке, заботливо вычищенной кем-то от снега, и читал книгу. Над его головой сиял лёгкий огненный шар, освещавший страницы и согревающий. Лаинь восхитилась тем, как легко Цвер поддерживает огонь, не отрываясь от чтения, которым явно увлечён. В беседке было тепло. – Не против, если я посижу рядом? Цвер кивнул, по-прежнему погружённый в книгу. Лаинь достала из сумки учебник по трансформации. Общество юноши не отвлекало её, а скорее позволяло получить больше удовольствия от изучения материала. Ей было тепло. Они уходили из сада вместе. – Гиз говорил, ты любишь рисовать. Цвер кивнул. – Это близкая мне область творчества. Я думаю, творчество очень важно для гармоничного развития. А ты нашла, что тебе нравится творить? – Мне нравится творить заклинания. А ещё я сажаю цветы на клумбе у дома и творю их рисунок. Я бы хотела посмотреть на твои картины. Если это не слишком личное, конечно. – Я принесу завтра. Встретимся после занятий. Лаинь подумала, что любит прямоту жителей Феоса. В них куда меньше лицемерия, как будто нет времени на подобные игры. Они склонны принимать решения быстро и яснее видят, что им важно. Она влюбилась в его картины. Он рисовал людей, кошек, трубы, а ещё много-много ветра. Лаинь расспрашивала о местах, изображённых на картинах. Цвер показывал ей их, если они ещё существовали, и рассказывал о том, что они значили для него, если игры Ветра уже стёрли их с лица Феоса. Ей было интересно. Она впитывала в себя всё, что он рассказывал, наполнялась его эмоциями и воспоминаниями, перенимала знания. Она учила его быть многословным. И он открывал ей свой мир, который она давно жаждала узнать. Когда она снова смотрела на играющих в снежки мальчишек, она думала о том, что Цвер тоже первый год учится в Академии, а по возрасту ещё только должен был заканчивать школу, но гораздо старше и мудрее многих её ровесников. Одной из любимых тем картин Цвера был Дом Ветра. Он находился на заповедных Равнинах, в самом сердце двух миров. Говорили, что этот дом был первым и любимым творением Ветра Мироздания. В отличие от храмов Ветра и многих других дорогих его сердцу созданных им строений, дом имел множество неизменных, неперекраиваемых черт. Лишь украшения его менялись в зависимости от настроения Создателя. – Ты бывал на Равнинах Ветра? – спросила Лаинь. Цвер кивнул. – Я же предпочитаю рисовать с натуры. – А мы могли бы... пойти туда? Юноша опустил голову. Он не знал, как объяснить, что лишь дитя Феоса может чувствовать пути, по которым можно пройти, не имея доступа к порталам. – У меня нет ключей, – сказал он наконец. – Я могу попробовать их достать. Родители Лаинь пользовались достаточным влиянием, чтобы получить у службы телепортаций любые ключи. Тем более что Равнины Ветра официально относились к территории Мейсарала, поэтому для жителей этой страны вход туда никак не ограничивался. – Я люблю путешествия, – сказала девушка. – Но мне случалось посетить так немного интересных мест. Цвер заботливо окутал её подвижными барьерами, чтобы она могла чувствовать потоки ветра, но они не сбивали её с ног и не причиняли боли и не заставляли слезиться глаза. Лаинь расставила руки, обнимая ветер. Каждый вдох был наполнен вкусом магии и вкусом свободы. Равнины, бесконечное море тёмно-зелёной травы, волнующейся под ногами, бархатно ласкающей щиколотки, показались ей по-настоящему прекрасными. – Большинство магов здесь могут седлать вихри, – сказал Цвер. – Как бы ты отнеслась к тому, чтобы научиться летать? Лаинь звонко рассмеялась. Цвер взял её за руку, устанавливая между ними контакт, чтобы показать, как плести заклятия. Их подвижные щиты слились. Лаинь выровняла дыхание, успокаивая течение мыслей, сводя его на нет и сосредотачиваясь на окутавшей её ауре Цвера. Она закрыла глаза и прошептала ему ментальный сигнал, что готова. Он медленно поднял их сплетённые руки. Из кончиков его пальцев потекла струёй молочно-белая дымка. Она изгибалась, осторожно ощупывая окружающее пространство. Лаинь собралась и выпустила такую же струйку, робкую и неумелую. Она нащупала и оплела тихий и озорной вихрь. Не отпуская его, прошептала, выверяя ноты, вслед за Цвером слова заклинания и притянула вихрь к себе. Стихия повиновалась легко. Обнимая струи воздуха, они поднялись вверх, не размыкая совместного барьера. Девушке было немного страшно парить над Равниной, но Цвер учил её управлять своим вихрем, а она была талантливой ученицей. Вскоре они мчались рядом уже непринуждённо, направляя прирученные ветра туда, где так любил бывать Цвер. Дом Ветра вырос на глади травы внезапно, как будто прятался от любопытных взглядов, но вдруг решил их подпустить. Он возвышался до самого неба, плавными изгибами полупрозрачного камня устремляясь вверх. В тот день он был украшен растениями, зелёными в тон неба и земли, покрывающими каждую его часть. Кое-где приподнимали венчики мелкие золотистые цветы. – Мне очень хорошо с тобой, – сказал тихо Цвер. – Знаешь, раньше мне ни с кем не удавалось оседлать вихри внутри одного барьера. Девушка доверчиво прижалась к нему. Цвер привёл с собой весну. И Лаинь была этому рада. Гиз всё больше волновался о том, что брат замыкается, обращает мало внимания на окружающий мир и окружающих людей. Он знал, что у Цвера какое-то новое увлечение, но не понимал, почему тот им не делится. Они с детства были близки, несмотря на ссоры и драки, которые нередко грозили печально закончиться, если бы не своевременное вмешательство родителей, блокирующих летящие по дому шарики огня, ледяные стрелы, игрушки и мебель. – Цвер, ты всё ещё не хочешь об этом поговорить? – уточнил Гиз в тот вечер, когда какая-то приятная встреча с Лаинь слегка вырвала его брата из угрюмой замкнутости. – Не знаю, Гиз. Назревает что-то в двух мирах. Я пытаюсь в этом разобраться, но пока не очень получается. Не стоит беспокоиться обо мне. – Ты хочешь стать солдатом в несуществующей войне? – в голосе Гиза сквозило искреннее недоумение. – Я мечу выше, – ответил Цвер. – Я ведь всегда был весьма самоуверенным, так что в этой войне я хочу показать себя, повести воинов за собой и победить, – Цвер усмехнулся, напуская на себя важный вид. Гиз пожал плечами. Ему вдруг расхотелось расспрашивать брата. – Знаешь что, – сказал Цвер, разрушив спокойствие молчания, – пойдём со мной завтра, я познакомлю тебя со своими единомышленниками. Может быть, среди них найдётся тот, кто захочет убедить тебя в реальности угрозы. Их было немного, единомышленников Цвера. Гиз обнаружил пару знакомых лиц из числа молодёжи с пустыря, нескольких серьёзных и задумчивых взрослых, пожилого скромного искателя приключений, а ещё державшихся ничуть не отчуждённо двоих эсвинцев. Девушка из этой пары была так красива, что захватывало дух. Цвер, уловив восхищение брата, сказал что-то негромко, и она направилась к мальчику, грациозно скользя по потёртому паркету и улыбаясь хитрой смущающей улыбкой. – Я Ливейра, – эсвинка протянула руку. – Цвер просил ввести тебя в курс дела. Я с удовольствием расскажу тебе обо всём, что знаю о делах нашей небольшой компании. Гиз протянул руку в ответ. Ей могло быть шестнадцать, а могло быть две сотни лет, и в этой загадочности таилась особая притягательность, которая немного пугала юного мага. Тонкие нити светлых волос окутывали её фигуру так, что она казалась одетой ими. Её улыбка манила, находиться с ней рядом было бесконечно приятно. Гиз слышал об этом свойстве эсвинцев и знал, что они часто используют его как оружие в шпионаже и прочих играх с людьми. Эсвинцев опасались, но не могли противиться их очарованию. Впрочем, Ливейра совсем не казалась опасной и не хотела от Гиза ни доверия, ни подчинения. Она отвела его в комнату перемен, которая, отражая её внутренний мир, тут же наполнилась золотистыми отблесками в окружающем мрачном тумане. Потолок превратился в затянутое тучами, но всё же далёкое небо. Она присела на покрытый мхом камень, удачно образующий выемку, так подходящую для её удобства. Гиз материализовал себе уютное кожаное кресло. – Смотри, – произнесла девушка и протянула руку в сторону серого тумана, окутывающего одну из стен. Гиз погрузился в восприятие образов, рождаемых её сознанием. Он не знал, показывают ли ему воспоминания об увиденном или просто смоделированные ситуации. Они не пахли политикой, которой он ожидал. Это были просто люди. Они разрушали. Убивали. Предавали. И ничего не значили. Гизу показалось, что он провёл вечность, любуясь отрывками чужих жизней. Его душа начала кровоточить тоской. Отключившись от картинок, он обратил взор на Ливейру, чей взгляд по-прежнему оставался спокойным и отрешённым. На её губах по-прежнему читалась едва уловимая улыбка. Гизу захотелось ударить конусом льда её красивое и нежное лицо. Она почувствовала его злость, погасила мыслеобразы, окутала его цепким расслабляющим заклятием. Гиз выставил щит, ему совершенно не хотелось позволить эсвинке погасить его эмоции. – Вы за добро в двух мирах что ли боретесь? – спросил он, стараясь наполнить свой голос ядом. – А это было кино для новобранцев, чтобы завербовать в секту? Ливейра нахмурилась на мгновение, потом пожала плечами. – Наверное, не стоило тебе всего этого показывать. Понимаешь, Гиз, поведение людей меняется. Жестокости становится всё больше. Это признак нестабильности. Такое обычно происходит, когда назревает что-то страшное. В Эсвейне было много войн, и наша раса умеет это чувствовать. Духи беспокойны. Мы с Эмом были очень рады, когда встретили Уэтера и девушек, которые разделяли наши мысли. Поэтому нет, Гиз, мы никого не вербуем. К нам присоединяются только те, кто думают так же, как мы. Гизу стало стыдно. Эсвинка, мыслящая и видящая мир через эмоции, пыталась рассказать ему о целях организации так, чтобы восприятие мальчика было полнее, а он разозлился и попытался найти в этом подвох. Он опустил глаза. Ливейра ободряюще улыбнулась. – И что, вы укрепляете структуру мироздания? – Пытаемся. Мы говорим с Изначальным Ветром на много голосов в надежде, что он нас услышит. Утешаем духов. Готовимся воевать с тем, что грядёт, хотя сами не знаем, что это. Но мы оттачиваем дарованные нам таланты. Гиз ушёл с собрания, вежливо попрощавшись со всеми и ничего не сказав ни о своём отношении, ни о том, стоит ли вообще думать, не присоединиться ли к обществу, так захватившему его брата. Он не смог приблизиться к Цверу. Он не впервые слышал о том, что кто-то верит в конец света и пытается его предотвратить. И ему было всё равно, если этот конец света вдруг невыдуманный. Ветер знает лучше, когда задувать зажжённое им пламя. Цвер проводил его разочарованным взглядом. В глубине души он надеялся на понимание, которого не мог найти. Он искал долгие годы, казалось, с самого детства, что-то важное, что-то, что позвало бы за собой, что действительно имело бы значение. Его аскетизм и целеустремлённость искали выхода, а теперь, казалось, он его нащупал. Наскоро поговорив с двумя присоединившимися новичками, Цвер покинул собрание и выбрался на улицу. Вокруг него закружились духи наступившей весны. Он отправился к порталу, чтобы через полчаса оказаться у дома Лаинь. Размышляя о том, кто же стоит за зарождающимися волнениями, а также о том, отчего истончается ткань мироздания, он ждал, когда она почувствует его присутствие, о котором не давал ей знать, но которого и не скрывал. Она вышла, лёгкая и уверенная, улыбнулась ему, протянула руку. Цверу были чужды сомнения на тему того, что их встречи и то, что они стали дороги друг другу, способны подвергнуть её опасности – опасность, в реальности которой он не сомневался, угрожала всем, независимо от того, признавали они её или нет. Кончики его пальцев касались струн её души. Цвер чувствовал её счастье, принимая его за исходящий от неё свет. – Завтра я поеду к родителям на семейное сборище. Там будет много людей, не все из которых мне приятны. Хочешь составить мне компанию? – Быть твоим почётным эскортом? – Избавить меня от тоски, которая накатывает на подобных мероприятиях, скорее. Если у тебя, конечно, нет других планов. – А есть ли планы, которые нельзя изменить ради удовольствия от твоего общества? Лаинь погрустнела. Он уже не раз давал ей понять, что такие планы есть, и его галантность была неосторожной. Цвер погладил её пальцы, будто извиняясь за неудачную шутку. – Я пойду с тобой. В конце концов, нельзя лишаться шанса познакомиться с твоими родителями. Родители Лаинь показались ему по-своему мудрыми, но слишком приземлёнными, чтобы быть интересными в общении. Бытовые проблемы как будто составляли суть всех их переживаний и были всем, что имело значение. Цвер не ждал, что каждый из встреченных им будет обеспокоен судьбами мира, но был ещё недостаточно взрослым, чтобы не задумываться о жизненных принципах или не искать больше никаких идеалов. Некоторые из присутствующих мерили его удивлёнными взглядами, кто-то не замечал. Мероприятие действительно было весьма многолюдным. – Мои родители устраивают такие приёмы каждый сезон, – рассказала Лаинь. – Чтобы не терять связей и обретать новые. У них всегда было много друзей, может быть это следствие дипломатической работы матери, которой она занималась с десяток лет назад. Тогда установление разнообразных контактов было для неё особенно важным. Высокий мужчина в строгом костюме подошёл к Лаинь и поцеловал её руку, смерив её и Цвера долгим взглядом. – Рад видеть тебя всё такой же прекрасной, Лаинь, – сказал он глубоким и усталым голосом. – Вижу, Файрен забыт, и тебя теперь сопровождает другой. Цверу не понравилось ударение, которое незнакомец сделал на последнем слове. Он почувствовал себя слишком обнажённым для столь официальной и незнакомой компании. – Это Цвер, – Лаинь улыбнулась, дежурно, явно стеснённая обществом этого человека. – Мы вместе с этой зимы. Цвер, это Тераэс, друг моей семьи и один из самых сильных ныне живущих магов. – Не стоит преувеличивать мои заслуги, милая, – улыбнулся глазами Тераэс, продолжая вглядываться в душу Цвера. Когда он покинул их, Цвер произнёс вполголоса: – Мне кажется, он трепещет в твоём присутствии. – О да, он ко мне неравнодушен. Но с ним всегда так неуютно. Никогда не могла понять почему, – Лаинь пожала плечами. – Знаешь, он мог бы обрести сотни восторженных поклонниц, если бы это его интересовало. Но у него другая страсть – это его исследования. – Сумасшедший учёный? – Наверное. Её взгляд, рассеянно скользивший по окружающим, остановился на мгновение на ком-то из гостей и стал теплее. – Пойдём, я познакомлю тебя с Бруэ, она моя троюродная сестра и самая милая из всех, кого мы можем здесь встретить. Цверу были чужды многочисленные знакомства. Гиз часто ворчал на брата за то, что тот слишком идеален. Но Цвера обычно не интересовало общество людей. Его не было среди активистов их маленького дворового сообщества. Он не стремился попасть в школу и был даже слегка удивлён, когда узнал, что его младший брат прилагает какие-то усилия, чтобы объяснить родителям, что хочет туда ходить. Два мира – Феос и Циас – олицетворяли порядок и хаос. Они существовали рядом, во многом повторяя друг друга. Легенда гласила, что для Ветра один из миров воплощает правильность и трудолюбие, а другой – отдых и свободу. Энергии Феоса были менее стабильны, магия в нём лилась легче и непринуждённее. Циас был более густонаселённым – большинство людей предпочитали стабильность бесчисленным вспышкам энергий, наводнениям, бурям, опасностям от духов, вторжений иномирцев и порой внезапно меняющейся фауны. Феос жил по своим законам. Его обитатели и дети, родившиеся там, всегда воспринимались жителями Циаса как диковинные иностранцы, а в чём-то дикари. Границы четырёх стран в Феосе были размыты, их практически не существовало, как не существовало расстояний. Люди выбирали место для жизни, в котором в какой-то момент было комфортно существовать, и возводили там город, который в любой момент мог исчезнуть с лица земли. В Феосе почти не было общественных заведений, школ, предприятий или каких-то ещё деловых объединений. Дети, рождённые в Феосе, как правило, обладали большими талантами и хорошими интеллектуальными способностями, но немногие рисковали предпринять путешествие, мир мог обрушить на будущих родителей множество неожиданностей, а по-настоящему чувствовать его умели только те, кто жил там достаточно долго. Феос не был проклятием и не был школой одиночества. Цвер рос в обществе, не знал проблем в контактах со сверстниками и умел заводить приятелей в обоих мирах. Но совместные игры были значимы для него только в раннем детстве. Примерно в возрасте 12 лет он решил для себя, что предназначен для великой цели. Он даже поделился этой мыслью с Гизом, который внимательно его выслушал, но ничего толком не понял. С тех пор он постоянно работал над процессом самосовершенствования. Это послужило причиной в том числе и для поступления в Академию. Цвер предположил, что сможет там научиться чему-то, что не удастся или не придёт в голову постигнуть самостоятельно. В полненькой темноволосой Бруэ Цвер сразу почувствовал лёгкую примесь эсвинской крови. Это делало её очарование слишком объяснимым и неинтересным. Лаинь будто слегка огорчилась, что он не испытал восторга от знакомства с её наиболее симпатичной родственницей, но постаралась не подать вида. Когда молодые люди направились к балкону особняка, чтобы ненадолго уединиться, спрятавшись от чинной суеты приёма, и полюбоваться видами города, Цвер внезапно поймал пронзительно-чёрный взгляд, устремлённый на него. Слишком тепло одетый для не особенно прохладного помещения молодой человек в длинном кожаном плаще беседовал о чём-то с родителями Лаинь. Цвер отвёл глаза, пока его спутница не успела прочитать на его лице узнавания. Он не ожидал встретить Уэтера, лидера их команды, который, несмотря на молодость и некоторую экстравагантность, имел весьма высокое положение в обществе благодаря своим способностям как к магии, так и к построению карьеры. Уэтер занимался теневой политикой, представляя собой одну из весомых фигур, решающих судьбы Мейсарала. Он смог убедить тех, кого вёл за собой, в том, что их общество – не невинное хобби, которым он занимается на досуге в свободное от работы и светских обязанностей время, а именно то, что имеет для него наибольшее значение. Цвер восхищался им и в какой-то степени стремился к тому, чтобы стать таким как он через десяток лет, разделяющий их в возрасте, и обзавестись не меньшими достижениями. Ему были чужды карьерные устремления, но Уэтер покорял тем, что, казалось, знал всё обо всём, а также умел скоординировать и направить своих подопечных так, чтобы каждый из них чувствовал себя максимально нужным и при этом не терял возможностей развития. Тёплый вечер опускался на город. Цвер отбросил мысли о делах, обнимая Лаинь за талию и скользя вслед за ней взглядом по окружённым зеленью высоким домам, плавно движущимся между ними повозкам, спешащим или неторопливо идущим куда-то людям. Грядущая угроза не должна была мешать ему наслаждаться настоящим спокойствием. Светловолосый Файрен излучал уколы ревности. Лаинь не замечала или делала вид, что не замечает. Она была как обычно приветлива и нежна и напрочь лишена отголосков чувства вины. Он привык, что Лаинь всегда рядом и принадлежит только ему, и поначалу не заметил опасности, исходящей от её нового увлечения. А теперь он понимал, что ему угрожает всё то время, которое она проводит с Цвером. Даже на родительский приём, куда он обычно сопровождал её, в этот раз она пригласила другого. Он пытался подавить свою ревность, убеждая себя, что у него тоже есть своя жизнь, есть своя тайна, Рина, так похожая на дитя Феоса, или, может быть, иностранку. Но он был не столь наивен, чтобы не замечать, что она обращает на него настолько мало внимания, что их отношения никуда не продвинулись за последние пять месяцев. Рина не прогоняла его, но и не интересовалась им. – Почему ты не ладишь с Цвером? – вдруг спросила Лаинь. – Наверное, потому, что он отнимает у меня тебя. Она тряхнула рыжими кудрями. Глядела осуждающе. За её спиной переплетались в узор стебли созданных её сознанием растений. Файрен потянулся к нитям магии. – Школа Гиза? Лаинь оглянулась удивлённо и иллюзии цветов погасли. Файрен покачал головой. – Учитель, что означает непроизвольная магия? – Разное может означать. В основном бесконтрольность, отсутствие возможности по каким-то причинам свою магию обуздать. – А отчего теряется контроль? – Иногда это духи, которых не успели вовремя почувствовать. Иногда несоответствие силы дара и силы воли. Иногда разные психические отклонения. Файрен, если ты замечал за собой неконтролируемую активную магию, тебе следует обратиться в коллегию магов, чтобы решить эту проблему. – Это простое любопытство, учитель. Я раньше не слышал об этом, а на днях довелось, вот и заинтересовался. Парейн задумался на пару мгновений, а потом протянул юноше листок, на котором записал несколько книг, которые тот мог бы прочитать, чтобы ещё больше насытить свою любознательность. Слишком юная и привлекательная для сосредоточения мыслей учеников на предмете преподавательница объясняла принципы действия звуковой магии. Большая часть мужской половины аудитории старалась наслаждаться звуками её голоса в большей степени, чем прелестью её форм. Пара-тройка глубоко заинтересованных лихорадочно конспектировала всё, что могло им пригодиться. Остальные общались, предавались мечтам или занимались другими интересными им делами. В этом году особой популярностью среди выборных дисциплин пользовалась магия звука за красоту и нетребовательность преподавателя, свежеоткрытая секция боевых искусств, содержащая, в отличие от обычных спортивных занятий, многочисленные элементы магии, позволяющие сделать бой с оружием более тонким, эффективным и смертоносным, а также секция ведания духами, преподаватель которой год за годом умел увлечь студентов особенно сильно. Популярные в прошлом году флора и фауна заняли четвёртое место с большим отставанием. Файрен наблюдал за преподавателем, слушал её слова, пытался схлестнуться с ней взглядами. Как и многим другим, ему казалось, что именно у него есть шанс обратить на себя её внимание. Может, благодаря особенным талантам к изучаемому предмету, а может, благодаря яркости и силе своей личности, в которой Файрен не то чтоб не сомневался, но на которую, по крайней мере, надеялся. – Мне бы хотелось, чтобы включение в курс боевых искусств, который многие из вас выбрали наряду с моим предметом, элементов магии звука было одобрено. Тогда появится возможность показать вам, какой эффект могут дать песенные заклинания. Скажите, – она подняла золотистые глаза, заставив аудиторию теряться в её взгляде, – кто-то из вас увлекается пением? Файрен бессильно усмехнулся – песни никогда не были его сильной стороной. Руки подняли всего двое. Растия отметила лёгким жестом что-то в своём блокноте. – Возможно, вам знакомство с песенными заклинаниями доставит особое удовольствие. Внутренний взор Файрена затуманился, и сквозь солнечный облик наполненной учащимися аудитории проступили ловкие, как танец, движения на площадке тренировочного зала, аккомпанементом к которым служила песня, странная, тихая, не будоражащая струн души, извивающаяся и окутывающая всё вокруг своим звучанием. Не ритм, делающий движения более точными или, наоборот, сбивающий их постановку, а мелодия, ведущая сражающихся будто по особому пути. Юноша взглянул на Растию, не осмеливаясь задать ей вопрос, владеет ли она магией подобных песен или же обладает иной специализацией. Видения, касающиеся этого вопроса, отказывались его посещать. – Тебе повезло, – тянула Рина, – что ты умеешь видеть будущее. Мне всегда хотелось обладать хоть какими-то талантами, но я всегда была лишена необычных способностей. – Я бы не назвал твои способности обычными, дорогая. Нет ничего, что не удавалось бы тебе. "Или ты не позволяла мне этого увидеть", – подумал Файрен. Её губы чуть заметно шевельнулись, выдавая мнение, что её белокурый друг сказал несусветную глупость. На пустыре в этот вечер было малолюдно, а знакомых было и того меньше. Лаинь пропадала где-то с Цвером, как часто случалось в последнее время, заставляя Файрена скучать. Поэтому присутствие Рины, которая умела быть незаметной даже для своих, особенно сильно его обрадовало. К тому же, она, похоже, разделяла его ленивое настроение и тоже не была склонна сегодня к тренировкам, и они вели неспешную беседу ни о чём. – Расскажи, как это происходит, – потребовала загадочная и желанная. Файрен привык к подобным вопросам и успел выучить за время общения со множеством людей, испытывающих интерес в отношении каких-либо магических способностей, что одно и то же свойство у каждого может проявляться по-своему. – Просто накатывает видение. Всё вокруг слегка затуманивается, и я будто оказываюсь в совсем другом месте, возможно, с другими людьми. Сами видения бывают разными, как сны – иногда чёткими до последней детали, иногда смазанными, будто зрение испортили порошком фэрасиля. – А куда при этом девается для тебя то, что происходит в реальности? Время застывает и ты возвращаешься в тот момент, из которого тебя выбросило видение? – Нет, время идёт своим чередом, скорее я застываю и становлюсь до ужаса беспомощным и невосприимчивым к реальности. Хорошо, что вспышки видений, даже если увиденное занимает довольно продолжительное время в том слое реальности, весьма кратки и моё бездействие никогда не привлекает внимания – вроде то ли задумался, то ли завис отчего-то. – Тебя это никогда не пугало? – Пожалуй, нет. Когда был маленьким, забавляло скорее, а потом я научился отчасти контролировать свои видения. Например, если очень важно никуда не пропадать, могу не пускать их меня захватывать какое-то время. Или регулировать яркость, не теряя связи с миром, так сказать. – И увиденное тобой всегда сбывается? – Конечно, нет. Будущее не предопределено всё-таки. Я вижу только один из вариантов. Если когда-нибудь найду учителя, может быть, справлюсь с тем, чтобы видеть разветвления линий судьбы. А многое из того, что я видел, ещё не произошло и, возможно, не произойдёт никогда. Так что не особенно и полезный у меня дар, как видишь. Во взгляде Рины скользила нега. Файрену до безумия хотелось то коснуться её руки, то провести пальцами по волосам, то обнять за плечи, но он не решался. Она отлично понимала его желания и, возможно, даже специально провоцировала его. Сегодня он впервые за полгода их общения её действительно заинтересовал. Рина приняла неожиданное для себя решение. Она решила отвести его в Долину снов. Ещё в момент знакомства с Файреном она почувствовала в нём что-то, что заставило её не прогонять его от себя и не отгораживаться, как обычно она поступала со всеми, кто ничем не умел зацепить её внимания и не разжигал её любопытства. И она была рада, что, наконец, нащупала в нём то, что искала. Долина снов была многим известным, но не особенно популярным и посещаемым местом. Она находилась в Феосе, на условной территории Эсвейна, и перемещение туда могло быть весьма болезненным, не говоря уже о том, что не каждый имел доступ к сети ведущих туда порталов. Рина подумала, что Файрен там скорее всего никогда не бывал. А её всегда интересовали провидцы и сновидцы – все, кто видел черты будущего, даже неясные. Она сама не раз посещала Долину снов, надеясь, что сможет открыть в себе хоть какие-то зачатки дара. Файрен был прав, утверждая, что ей многое удаётся, мало того, её успехи не были результатом долгих мучительных занятий и тренировок, магия давалась ей легко, она хорошо чувствовала токи энергий и улавливала нити заклинаний. Но Рина мечтала о другом. Ей хотелось обладать даром, открыть в себе то, чем она будет отличаться от других, что-то особенное и необычное. Такое, как видения Файрена. В Долине она надеялась почувствовать что-то неожиданное. Провидческие способности в этом месте усиливались, и многие, кто хотел развивать подобный дар, посещали её часто и проводили там много времени, созерцая вещие сны и разгадывая загадки линий судьбы. Рине было интересно, что Долина сможет открыть Файрену. Они встретились солнечным утром, он, сияющий гордостью оттого, что девушка, никогда не находившая на него времени, сама настаивала на встрече и стремилась к ней, и она, плавимая ожиданиями и смутными надеждами. – Ты умеешь вызывать видения усилием воли? – Иногда. Когда я сосредотачиваюсь на чём-то и одновременно освобождаю сознание, они обычно приходят. Но порой этого недостаточно. – В Долине снов будет достаточно. Её тёплые пальцы крепко сжали его податливую руку, и их закружил вихрь последовательных порталов. Долина была нежной и тёплой. Её ласковые объятия даже на мгновение заставили Файрена забыть о будоражащей близости Рины. Заросли причудливых низкорослых растений по берегам Фрезии, реки, питающей земли Эсвейна, шаловливо щекотали ноги, энергии Феоса опутывали яркими вихрями, кружа голову. Рина держалась чуть поодаль, не мешая своему спутнику знакомиться с новым местом, которое должно было казаться ему уютным. Невольная улыбка играла на его губах, и она отвечала ему улыбкой, когда он оглядывался, ища её поддержки. Они гуляли в ароматах долины, пустынной и манящей, наслаждаясь свежестью воздуха и ощущений. Густой зелёный ковёр простирался до самого горизонта, за которым исчезали изгибы реки. На одном из мягких поворотов её течений Файрен остановился, заглядевшись на мелкие камни на дне у самого берега. Он думал о том, понравилось ли бы здесь Лаинь. Но его мысли смешались оттого, что он почувствовал необычайно пристальное внимание со стороны Рины. От неё исходило напряжённое, исполненное надежды и любопытства ожидание. Файрен глубоко вздохнул и позволил видению захватить себя. Вокруг поднялся ветер. Файрен чувствовал кожей его хлёсткое дыхание, почти начиная опасаться, что удары его порывов собьют его с ног. Тучи поднятой пыли мешали ему видеть. Юноша прислушался к токам энергии, но они буйствовали в такт ветру, путая и смешивая рисунок. Где-то неподалёку заливисто засмеялся ребёнок. Дитя подбежало к Файрену и посмотрело куда-то сквозь него. Юноша проследил за направлением его взгляда. Среди туч пыли маячили две фигуры, одна склонённая над другой. Видение оставило его, не дав ни шанса разобраться и определить время и место происходящего и личности участников событий. Файрен покачал головой, думая о том, что невнятность видения разочарует Рину, когда его накрыла новая волна. Язычки пламени плясали вокруг развевающихся рыжих волос Лаинь, взгляд которой был полон опустошающего ужаса, незнакомого Файрену. Крик её души, неразличимый ухом, натягивал нервы юноши так, что казалось, они вот-вот разорвутся. Не в силах вынести жар пламени и надрыв души, Файрен оборвал видение. На грани сознания, вырываясь из морока огня и дыма, он услышал тихий вздох долины. Спустя некоторое время молчаливой ходьбы Рина и Файрен нашли тихое местечко, где уютно устроились. Она перебирала в руках бусинки украшения из тёмно-синих камней, которое часто любила вертеть в руках, а он пребывал в молчаливой задумчивости, забыв даже о том, как мечтал прикоснуться к её гладкой коже кончиками пальцев. Их уединение нарушил шелест шагов по траве. В глазах того, кто подошёл к ним, сияли недобрые огоньки. Рина бросила на него свойственный ей ленивый и томный взгляд. Файрен как будто не обратил внимания, равнодушно зафиксировав присутствие чужака. Тот произнёс несколько слов на эсвинском, потом задумался на мгновение и перешёл на шоистрийский и, наконец, так и не встретив понимания, догадался заговорить на мейсаральском. – Долина слушает тебя. В его речи не было акцента, но голос его звучал странным шелестом, будто ветер летел по траве. Он был похож на струящегося серого змея, его очертания менялись, клубясь дымкой. Наверное, чтобы больше приглянуться своим собеседникам, дух приблизил очертания своей фигуры к человеческим, но на человека при этом походил крайне мало. Рина протянула руку, коснувшись его. Пальцы ощутили сковывающий движения холод. – Я думаю, Долина слушает многих, кто приходит к ней. Тех, кто видит будущее, не так ли? – Это они слушают Долину, а она рассказывает им. Этот человек обеспокоил её. – Кто ты? – спросил Файрен. – Я Сирасм, – прошелестел дух. – Здесь мой дом. Я дитя Ветра. – Все мы его дети, он слепил нас своим дыханием, а потом вдохнул в нас жизнь, – пожала плечами Рина. Сирасм подошёл к Файрену поближе. От него исходила приятная прохлада. – Вы, люди, гниёте и разлагаетесь после смерти. Вы неинтересны. А мы сливаемся с создателем, когда заканчивается наш срок. Но среди вас бывают исключения. – И ты пришёл познакомиться с такими исключительными нами? – Файрен усмехнулся. Холод призрака оттаял его. Оранжевые глаза Сирасма сверкнули, и Файрену вдруг показалось, что он усмехнулся в ответ. – Я хочу знать, что ты видел. Рина напряглась. Она тоже хотела это знать, а Файрен до сих пор не рассказал. Файрен покачал головой. – Я видел ужас в глазах Лаинь. А ещё, до этого, две фигуры за песчаной бурей. – Кто такая Лаинь? – ровно спросил дух. – Моя подруга. – Человек? – Да. – Что её напугало? – Не знаю, – Файрен отвёл взгляд, мучимый чувством стыда, что погасил видение, не выдержав наплыва эмоций. Рина и Сирасм были разочарованы. Дух кивнул и ушёл, не обещая новой встречи. Рина встала и подошла к воде. – На память, – прошептала она, отдавая реке Эсвейна любимое украшение, слившееся синевой с её водами. А Сирасм, обратившись ветром, полетел сквозь слои пространства – духам ведомы свои порталы. Его путь лежал по сходной траектории с путём людей, с которыми он только что повстречался, но дух не задумывался об этом. Прибыв на место назначения, он окутал сидящего на крыльце с сигаретой эсвинца. Чёрные волосы последнего закружились. Наверное, Сирасму нравилось путать их так, чтобы они почти полностью скрывали своего обладателя. Ливейра вышла на крыльцо, почувствовав присутствие духа. – С возвращением, – улыбнулась она. Сирасм поприветствовал её в ответ, разметав её волосы. – Ложная тревога, – сказал он наконец. – Я ничего не узнал о причинах беспокойства Долины. – Она тоже почувствовала приближение роковых событий, – сказала Ливейра. Эм выпутался из своих волос и продолжил курить. – Ты не знаешь человека по имени Лаинь? – спросил разрушитель. Эм нахмурился. – С чего бы вдруг ты стал интересоваться людьми? – Он ревнует, кажется, – улыбнулась Ливейра, сплетая свои золотистые пряди с волосами Эма. Сирасм промолчал. На следующем собрании Ливейра заметила отсутствие Цвера. Это удивило её, поскольку ни разу прежде ему не случалось пропускать назначенные встречи. Она попыталась связаться с ним по ментальной связи, но его образ, к которому она взывала, оказался будто бы отгорожен стеной. Парейн выступал с докладом о новостях. – Усилились волнения в Шоистрии, их митинги грозят достигнуть уровня гражданской войны. Феора оспаривает границы с Эсвейном и требует предоставления ей права использования воздушного пространства. Пока что ведутся переговоры и военных действий не намечается. У нас всё спокойно в отношении политики, но в конгрессе магов стало известно, что группа добровольцев активно занимается поисками Часов Судьбы. Мне это кажется дурным предзнаменованием. Что касается ткани мироздания, недавно были волнения в Долине Снов. Среди разрушителей и других духов ветра происходит что-то странное – их становится всё меньше. Кроме Долины снов, оживление и неожиданные явления также происходили в Поющем лесу и Долине Мёртвых. Таким образом, из восьми заповедных мест двух миров никакого беспокойства не представляли только Равнины Ветра и Эуцерейн. По-прежнему рекордны разрушения Феоса – на этой неделе было покинуто шесть поселений. – Мы – воины апокалипсиса, – усмехнулась белокурая малышка, парящая под потолком. Парейн взглянул на неё с неведомой тоской. Пришло время обсудить представленные новости. – Духи ветра говорят, что их призывает Создатель, – рассказал Эм. – Нет, – ворчливо ответил он на потёкшие вопросы, – они не рассказывают, для чего. Это же духи ветра. – Я видела, что было в Долине Мёртвых, – прозвенел голосок тьеты. – Мёртвые просыпались. Долина Мёртвых, одно из восьми заповедных мест двух миров, находящаяся в Циасе, была самой мрачной из всех. Её населяли призраки. Энергетика этого места была такова, что неупокоенные души чувствовали себя там максимально комфортно. Поэтому те духи умерших, которые обладали достаточной силой для перемещений, стекались туда с того самого времени, как Долина была создана Ветром. Каждое из заповедных мест обладало особой энергетикой. В Долине Мёртвых энергетика была весьма беспокойной. Тех, кто туда приходил, часто преследовали мучительные противоречия, раздоры внутри собственной души. Только сильным и гармоничным личностям удавалось избежать дискомфорта в этом странном месте, небо над которым всегда было застлано настолько плотными облаками, что там никогда не бывало не только солнечно, но и достаточно светло, чтобы не напрягать зрение, чтобы чётко рассмотреть окружающее. Ходили слухи, что на территории долины находится несколько забытых кладбищ. Те, кто не хотел расставаться с умершими, которые были им близки и дороги, надеялись, что похороненные в зачарованном месте вернутся к ним в виде духов, которые будут обладать большой силой и смогут общаться со своими живыми близкими. Никто не знал наверняка, увенчались ли успехом подобные эксперименты. Захоронения давно затерялись, а желающих их искать и раскапывать могилы не находилось. До наступившей смутной эры. Хорошенькая тьета прилетела в центр круга собравшихся, чтобы рассказать свою историю. – Мне не нравится Долина Мёртвых. Я была там по поручению Уэтера. И видела этих странных шоистрийских магов. Им тоже не очень хорошо было в Долине, как мне показалось, но они отлично держались. Они читали заклинания и будили мёртвецов, зарытых на территории долины. Мне показалось, что они собирали отряд для своей армии. Собравшиеся молчали, обдумывая услышанное. У каждого были свои мысли на этот счёт. Ливейра думала о том, что не впервые услышала о некромантии, о том, что Уэтер слишком уж любит таинственность, раз почти заставил каждого поверить в уникальность своей миссии, а на самом деле просто разослал их по разным заповедным местам, а ещё о том, куда же пропал Цвер. Он привлекал её больше всех среди людей, в обществе которых она собиралась латать ткань мироздания. Эм иногда шутливо упрекал её в том, что ей свойственна симпатия к людям, а она улыбалась в ответ, утверждая, что испытывать ко всем симпатию заложено в природе их расы. Ливейре нравилась неподатливость Цвера, в нём был стержень, возможно, более прочный, чем в Уэтере, который собрал их и вёл за собой, направляя и руководя. Напускное высокомерие вожака, граничащее с самодовольством, его покорность её очарованию делали его не слишком интересным для эсвинки. Цвер умел оставаться безразличным. Его симпатия к ней была похожа на то, что могли к ней испытывать другие эсвинцы или же неподвластные их магии тьеты. Но тем не менее этот юноша во всём оставался человеком. Ливейра вздохнула с облегчением, когда смогла наконец нащупать его образ. Он откликнулся, успокаивая, подтверждая, что всё в порядке и волноваться не о чем. Она так и не узнала, что в тот вечер Цвер получил предложение оказаться на совсем другой стороне. На стороне того, у кого не было союзников среди людей. Цвер предавался медитации, когда получил неожиданное послание. "Воины апокалипсиса", как их окрестила тьета, привили ему эту привычку. Особенно эсвинцы настаивали на том, чтобы его способности к расслаблению и успокоению сознания углубились. Цвер был доволен, заметив, что, лишаясь накипи эмоций, его магическое зрение приобретало особую остроту, а многочисленные заклинания, прежде требующие усилий, давались легко и непринуждённо, как будто дух его вдруг укрепился, а сила возросла. С основами освобождения сознания был знаком каждый маг, этому учили и в Академии, посвящая своеобразные зарядки на практических занятиях приобретению нужного состояния, но уроки Ливейры оказались весьма ценны, хотя прежде юноша и не догадывался о том, насколько это может быть важно. Его транс прервали нежно, будто возникла лёгкая, едва ощутимая помеха, заставившая Цвера медленно сосредоточить сознание и осмотреться. Низкий, глубокий голос. Имеющий общие нотки с печатью Ливейры, но незнакомый. Эсвинка? Возможно. – Я хочу поговорить с тобой. Настойчивая, уверенная в себе дама. Цверу представилась высокая стройная женщина с соблазнительными формами в длинном вечернем платье с аккуратно улёгшимися вокруг головы спящими эсвинскими волосами. Цвер согласился на встречу, надеясь, что она прояснит ему, где незнакомка считала его мыслеобраз. Старое здание в центре Тэввы, утопающее в усталой летней зелени, куда его пригласила Белэсс, ничем не выделялось среди окружающих домов. Внутри было немного мрачно, но очень свежо, хотя Цвер ожидал, что его встретит затхлость, свойственная домам одиноких старух. Он не искал корней этого ожидания, лишь удивился свежему и чистому воздуху комнат. Лёгкий указатель, шар, сплетённый из вихрей тумана, привёл его в гостиную, отрезанную от внешнего мира плотными шторами и магическими барьерами. Она была похожа на его представления о ней – красивая женщина лет тридцати, статная, ухоженная, с властным взглядом и удивительно чёрными волосами и глазами. Её внешность была очень необычной, какой-то неправильной, нечеловеческой. Цвер, к своему изумлению, не мог определить, к какой расе она относится. Различия между людьми, эсвинцами и тьетами были настолько очевидны, что спутать их было невозможно. Остановившись на версии, что перед ним полукровка или пришелец из иного мира, молодой человек сосредоточился на беседе, перестав разглядывать хозяйку. – Кому я обязан честью знакомства с Вами, миледи? – спросил он, расположившись на низком диване перед столиком с бокалами, наполненными какой-то особенно прозрачной и вкусной водой. Белэсс смотрела на него изучающе. Цвер чувствовал, как по нему скользят, будто раздевая душу, струи чужой магии. Ему было неуютно. – Позволишь мне оставить атмосферу загадочности? – спросила она, зажигая мерцающие свечи, плавающие по комнате, будто неровные отсветы пламени должны были подчеркнуть её слова. – Предпочитаю раскрытые карты. – Даже когда игра только начинается? Цвер подумал, что лицо её похоже на каменную маску, высеченную искусным скульптором. Или на картину, в которую попытался вдохнуть жизнь тот, кто не обладал призванием творца. Детали безукоризненны, каждая черта идеальна и исправления неуместны. Может быть, дело именно в том, что не хватает мелких несовершенств, чтобы поверить, что она всё же настоящая? – Вы преследовали какую-то цель, приглашая меня, не правда ли? Возможно, Вам меня кто-то порекомендовал? – Можно сказать, что я ищу таланты. Или, может быть, избранных. Тех жителей двух миров, которые чего-то стоят. В неверном свете свечей она казалась неотразимо яркой. Цвер подумал, что в её лице проступает что-то детское, что-то знакомое, но не смог вспомнить, кого она ему напоминала. – У тебя отличные результаты в учёбе, – продолжила Белэсс, – а также ты делаешь успехи в неформальной организации лорда Уэтера. Поэтому мне захотелось присмотреться к тебе поближе. – Я готов выслушать Ваше предложение, миледи. – Но я не готова ещё его сделать. Позволишь мне провести собеседование, которое подскажет мне, можешь ли ты мне подходить? – Прежде мне хотелось бы узнать, что меня ждёт в случае, если я Вам подойду. Белэсс будто задумалась на пару мгновений. Цвер не осмелился потянуться к ней ментально, потому что чувствовал, что её сила во много раз превосходит его возможности, а она может счесть такое вмешательство неэтичным. Но ему показалось, что женщина творит заклятие. Он не чувствовал на этот раз магического воздействия, но маги высокого уровня умели оплетать тех, кто не был защищён качественными барьерами, своими чарами так, что это совершенно не ощущалось. Впрочем, Цвер не исключал возможности, что с его собеседницей просто кто-то связался по ментальной связи и она ведёт разговор, к которому он не имеет никакого отношения. – Сила. Возможность саморазвития, – ответила она наконец. – Я возьмусь обучать тебя и помогу тебе постигнуть то, на что тебе могут потребоваться долгие годы. Укажу путь, по которому стоит идти, чтобы не потерять ни мгновения времени зря. – И чем я должен буду отплатить? – Я уже говорила, что ищу таланты. Мне нравится обучать способных учеников. А стоит ли за это отплатить, ты решишь сам на одном из этапов твоего обучения. И если решишь, что стоит, поверь, ты сам найдёшь достойный способ благодарности. Цвер задумался. В конце концов, ответить на её вопросы или показать что-то из своих возможностей не будет стоить ему большого труда, а могущественный учитель ему может весьма пригодиться. – Я положу на тебя заклинание открытой души, – сказала волшебница, когда Цвер выразил своё согласие на собеседование. – Ты знаком с ним? Юноша кивнул. Это несложное заклинание, доступное даже десятилетним жителям Феоса, заставляло собеседника быть предельно откровенным. Но, чтобы оно сработало, тот, на кого его накладывали, должен был снять естественный барьер недоверия, дать, так сказать, официальное согласие на эту процедуру. Заклинание не позволяло лгать или увиливать, но не выпытывало секретов, оставляя право молчания. Цвер не имел намерения заставлять своего возможного будущего учителя сомневаться в искренности. – В чём, на твой взгляд, причина твоих успехов, о которых я упоминала? – Я родился и жил в Феосе. И всегда работал над собой. – Ты можешь сказать, что обладаешь какими-то особенными талантами? – Пожалуй, нет. Или, возможно, я ещё не нашёл своего призвания. – Какова цель твоей, как ты выразился, "работы над собой"? Белэсс не задумывалась над вопросами, как будто читала анкету с написанными на них словами, не обдумывала ответы, будто отмечая в этой анкете галочками его варианты. – Хочу достичь чего-то, иметь возможность, когда найду себя, не сожалеть о зря потраченном времени. – Интересно. Что для тебя важно, Цвер? Слава и успех? Я думаю, вряд ли ты стремишься к спокойному уюту, ты слишком проникнут Феосом, чтобы желать стабильности. – Я из тех, кто достигает успеха лишь в смутное время и чахнет от невостребованности, если окружён покоем. Мне повезло, я родился так близко к зарождению гибели мира. У меня есть шансы на то, чтобы одерживать победы. – Не стоит, пожалуй, спрашивать тебя, не считаешь ли ты затею Уэтера некоторым шарлатанством, завлекающим манёвром человека, преследующего свои цели, и даже, возможно, просто ищущего дополнительных развлечений. Ты ведь всё для себя уже решил, раз идёшь за ним. Если миры всё же погибнут, ты хотел бы остаться среди выживших? Цвер испытал лёгкое недоумение. Его удивило, что он ни разу не задумывался о том, что выбрал бы для себя, если не удастся предотвратить катастрофу. Он сделал глоток из бокала и поглубже вдохнул ветреную свежесть комнаты, задумавшись над ответом. – Тогда я оказался бы проигравшим. Лучше исчезнуть в разгаре битвы, которая ещё не будет проиграна. Произнося эти слова, Цвер понял, что дал неверный ответ, и немного пожалел о заклинании открытой души, не позволявшей ему выразить свою мысль с тем минимальным искажением, которое могло бы сделать её менее категоричной. Но Белэсс осталась столь же невозмутимой, что и прежде, и не выдержала никакой паузы перед следующим вопросом. – Как ты считаешь, в чём твоя слабость? Для кого-то слабость – искушения, то, чем можно подкупить. Для многих других – близкие, желание их защитить и обезопасить. Если бы враги хотели добиться от тебя чего-то, сколько-нибудь противного твоим принципам, на чём они могли бы сыграть? Цвер представил искушения тем, что могло бы его привлечь. Сила? Власть? Безграничные возможности познания? Он отвергал эти идеи одну за другой. Белэсс не торопила его, позволяя закружиться в калейдоскопе невнятных моделируемых ситуаций. Цвер представлял себе подвиги, миры, лежащие у его ног и аплодирующие ему в восхищении. Верных и преданных соратников, готовых отдать за него жизнь. Представлял предательства, которыми мог бы за это расплатиться, честность, которую мог бы пожертвовать. Думал о близких, о родителях, о Гизе, о Лаинь, о том, что мог бы принести в жертву ради них или ради чего стал бы приносить их в жертву. Думать об этом было неприятно. Ему представилась Лаинь где-то вдали в заложниках незнакомых ему тёмных сущностей и необходимость предать Уэтера и выдать какие-то известные ему планы его предводителя ради её свободы. – Ведь пойти напролом в попытке кого-то спасти – это тоже слабость? Просто иная, чем совершение подлости? – Не совсем. Если этот поход не нарушит иных твоих целей и не встанет на пути твоих устремлений, то это не слабость, а скорее что-то вроде прогулки. – Тогда, наверное, моя слабость – это неудачи. Они могли бы заставить меня опустить руки и потерять волю к победе. – Спасибо, Цвер. Я услышала ответы на все вопросы, которые меня интересовали, – произнесла женщина и поднялась. Юноша почувствовал, как его опутывает мягкая усыпляющая дымка, и не успел оказать сопротивления. Он утонул в накрывающих его тёплых волнах. Ему снилась Лаинь. Во сне были и другие, мелькал где-то на грани брат, Ливейра, однокурсники, но только её образ был ярким и всепоглощающим. Он видел одну за другой, сотни историй о них в сотне миров, и приключения и эмоции переплетались между собой и путались. Проснувшись, Цвер не помнил своих снов. Выйдя из пустого дома с запертыми дверьми, он понял, что из его жизни выпал целый день, проведённый в невнятных грёзах. Уэтер вырвался из цепи телепортаций безмерно усталым. Сегодня поиски артефакта были особенно изматывающими. Он ещё не оставил надежды, что Часы проявятся в одном из заповедных мест после возмущений. Но сделать всё быстро не получалось. Ведь часы могли явиться только одному из Лишённых. Уэтер был рядом с Тервом, лидером их небольшой группы искателей, с самого начала. Он знал, как тот познакомился с Иртом и Кродом. Терв разыскивал Лишённых по всему миру, пытался сблизиться с ними и войти к ним в доверие. Он считал Лишённых особыми, избранными существами. Терв был профессиональным убийцей. Ирта он встретил на одном из своих заданий в Шоистрии и их связали странные, почти болезненные отношения соперничества и доверия одновременно. С Кродом всё было совсем по-другому. Парень должен был Терву свою жизнь и поэтому решил подарить её ему. Он относился к фанатикам, способным пожертвовать всем ради своего лидера и равнодушным к другим, как и к абстрактным целям. Такие, как он, могли идти лишь за кем-то, и неважно, куда приведёт путь. Собственно, только Ивейа была знакома с лидером раньше, с самого детства. И может быть, именно поэтому она, самая слабая из них, тоже принимала участие в экспедиции. Сегодняшнее мероприятие истрепало силы всех. Долгий пусть по мрачной и сырой пещере, воспоминания о которой Ло-оте-ни отыскал в памяти народа тьетов, был тяжёлым. Уэтер прежде и не подозревал, что такое энергетически тяжёлое место может существовать в Поющем Лесу. Вход в пещеру был надёжно спрятан от всех уровней восприятия, и, если бы не Ирт, с его способностями замечать то, что кажется слишком очевидно несущественным, искатели ни за что не заметили бы заросшее буйной растительностью место на склоне холма, которое следовало расчистить, чтобы войти. Четвёрка магов долго распутывала охранные заклинания, чтобы попасть в давящее на нервы своим звучанием подземелье. Ирт и Крод ёжились от холода, но были ментально свободны от разрывающих сознание звуков, благодаря чему смогли оказать неоценимую помощь в истреблении охранников артефакта. Дезориентированные маги дрались со слабыми, но многочисленными каменными духами с заметным усилием. К великому сожалению искателей, найденный артефакт никак не помог приблизиться к Часам Судьбы. Он оказался всего лишь древним Камнем Управления, позволяющим подчинять чужую волю. Уэтер уже имел в своём распоряжении один из таких камней и не придавал ему особой ценности. Опытный ментальный маг мог подчинять во многом лучше и искуснее незадачливого и не особенно талантливого обладателя камня. Те, кто спрятал его когда-то здесь, видимо, обладали слишком слабыми способностями, чтобы совладать с артефактом. При недостаточной подготовке он мог свести с ума того, кто попытался бы им управлять. Тяжело опустившись в кресло в своём кабинете, служившим ему своеобразным убежищем, Уэтер закрыл глаза, убедившись с облегчением, что больше не слышит тихих стонущих криков пещеры. В дверь постучали. Уэтеру не хотелось сейчас общения со своими подопечными, но он поборол искушение создать иллюзию своего отсутствия и позволил Цверу открыть дверь и войти. – Я пришёл за советом, – сказал Цвер, пропуская процедуру приветствия. – Или за помощью, ещё не знаю. Он хотел знать о природе и возможных опасностях сна, который наслала на него Белэсс. Уэтер отослал его в сопровождении Но-фиа-ня в лабораторию к Парейну, где полный ментальный и телесный анализ показал, что самое страшное, что могло произойти с Цвером, – это то, что Белэсс подсмотрела его сны. Он был усыплён парами бешчера, наркотического растения, навевавшего особенно яркие сновидения, а сознание его хранило отпечатки остывающей ментальной магии, позволявшей разгадывать чужие видения и мысли. Цвер счёл, что эксперименты Белэсс были не слишком честными, но вполне безобидными, и подумал, что он по-прежнему не откажет, если она повторит своё предложение обучать его. Но он был почти уверен, что завалил собеседование и не смог заинтересовать загадочную колдунью. Закрывая за юношей и тьетой дверь лаборатории, Парейн тяжело вздохнул. Присутствие рядом Но-фиа-ня было ему тяжело, потому что будило тянущую грусть в душе. Тьета знала, отчего пожилой маг так смотрит на неё. Как-то раз после одного из собраний она подлетела к нему и положила руку ему на голову – этим жестом тьеты выражали сочувствие. – Она оставила воспоминания обо мне в памяти народа? – спросил Парейн. Но-Фиа-Ня кивнула. – Если ты захочешь, – сказала она, – я покажу тебе Фоэру. Тьеты, магическая раса двух миров, которая стояла ближе всего к духам, обладали частично общим сознанием. Каждый из них имел возможность найти в памяти народа всё, что знали о каком-то явлении или событии все остальные тьеты. Всё, что узнавал кто-то один, само собой превращалось в знание других. Из-за общности сознания тьеты никогда не вредили друг другу, несмотря на то, что умели бывать агрессивными и часто принимали участие в различных войнах и столкновениях. Они были замкнутой расой, поэтому жители других стран всегда воспринимали их как диковинку, а их страна, Фоэра, не принимала туристов и случайных прохожих. Но-Фиа-Ня напоминала Парейну девушку, которую он любил пятьдесят лет назад, – ведь все тьеты имеют что-то общее не только в собственном сознании, но и в восприятии окружающих. После окончания академии Парейн много путешествовал. Он искал свой путь, искал приключения, искал новых знакомств с людьми, духами, местами и предметами. Аль-Содо-Ня была такой же. Такой же юной, такой же любопытной, такой же неопытной и доверчивой. Оба поняли это сразу же, как повстречались. Им было безумно интересно открывать миры вместе. Он расспрашивал её о её народе, а она узнавала о людях с не меньшим интересом, чем он о тьетах. Они рисковали и выигрывали, пока однажды в Феосе он не отпустил её руку, когда шалости Ветра разрушали покинутый город, в котором они оказались. Её детское личико исказилось болью, когда ветер с размаху разбил её о скалы, не обращая внимания на потоки магии влюблённого юноши, пытающегося защитить её. С тех пор Парейн не любил Феос и не любил путешествия. И ему всегда щемило сердце, если он встречал тьетов, в которых по-прежнему жила частичка его возлюбленной. Старец покачал головой. Его воспоминания были законченным произведением, которому не стоило прибавлять новых штрихов. Ливейра потянулась, изгибаясь, изящная и грациозная. Пальцы Эма осторожно скользнули по её обнажённому телу, танцуя по нему ласками. Садящееся солнце позднего лета заливало крышу. Их волосы играли друг с другом, переплетаясь в узоры. Она протянула руку, проводя пальцами по его лицу, прижалась губами к его губам. Уверенным движением, не отрываясь от поцелуя, он накрыл её своим телом. Волосы оплели их, скрывая от нескромно яркого любопытного солнца. – Завтра будет война, – прошептала она, сдерживая прерывающееся дыхание. – Сирасм тоже так считает, – ответил он, улыбаясь от удовольствия, никак не связанного с их беседой. Наслаждение накрыло их дающей силы усталостью. – Завтра начнётся осень, – сказал Эм тихо.