Неизведанная грань

Маринетт всегда боялась, что надпись «ты не нужен одному единственному человеку», украшавшая её плечо, станет для неё приговором. А опасениям, как известно, иногда свойственно сбываться. «Я люблю другую» — совсем не те три слова, которые так неистово жаждала услышать из уст своего зеленоглазого наваждения Маринетт. О том, что Адриан был её соулмейтом, девушка узнала случайно полгода назад, когда они решили собраться вчетвером, вместе с Нино и Альей, как во времена коллежа. Теперь все они учились в Сорбонне, но из-за того, что их факультеты располагались в разных зданиях, а также из-за большой занятости встречались редко. На этот раз они надумали пойти в развлекательный центр, чтобы немного повеселиться и расслабиться. Адриан опаздывал из-за затянувшейся фотосессии, а так как на улице стоял конец ноября, друзья решили заглянуть к нему в гримёрку. Всё лучше, чем торчать на холоде под моросящим дождём. Парень в это время как раз закончил и переодевался. Маринетт бросила на Адриана беглый взгляд, желая хотя бы коротко насладиться открывшейся перед ней картиной, и замерла от неожиданности и восторга. На руке парня красовалась золотистая надпись «Весь мир может быть тебе не нужен, если…», так удачно дополняющая её собственную. Девушка не могла поверить своему счастью. Неужели он — такой любимый и такой недоступный — был её второй половинкой? Неужто с ним ей уготовано прожить всю свою жизнь, деля радости, невзгоды и… что там дальше в клятве говорится? Тогда Маринетт витала в облаках несколько дней, с блаженной улыбкой на губах представляя, как признаётся Адриану. Яркие картинки мелькали в голове у девушки одна за другой: вот она подходит к блондину; вот говорит, что любит; вот обнажает своё «отмеченное» плечо в подтверждение того, что именно она его соулмейт; вот парень счастливо заключает её в свои объятия и обещает никому больше не отдавать; вот она с трепетом перекладывает в руки любимого новорожденную дочурку, до невозможности похожую на него самого, только обязательно с её глазами; вот они старенькие встречают на веранде рассвет, укутавшись в тёплый плед и потягивая горячее какао из любимых чашек… Маринетт даже Алье не рассказала о своём открытии. Хотела, чтобы Адриан узнал всё от неё, а не от Нино, например, что было бы вовсе не мудрено, узнай обо всём Алья. Она, конечно, умела хранить секреты, но если дело касалось их с Адрианом, могла ненавязчиво попросить любимого немного подтолкнуть друга каким-нибудь недвусмысленным намёком. В общем, эта парочка могла ей всё испортить. Поэтому, когда Алья интересовалась о причине её приподнятого настроения, приходилось выдумывать всякие весомые оправдания, чтобы подруга не узнала обо всём раньше времени. А сейчас в этом уже не было смысла… В тот злосчастный день (будь он неладен!) девушка решительно настроилась на признание, поддерживаемая, как ей казалось, самой судьбой. Переборов страх и попросив Тикки «выделить» ей на сегодня чуть больше удачи, Маринетт на негнущихся ногах подошла к Адриану. Завороженно глядя на его сияющую улыбку, (кто знает, насколько искренней она была), девушка произнесла (даже не промямлила! видимо, всё-таки сработало благословение квами) те заветные слова, которые томились в её сердце уже долгое время. Она уже приготовилась рассказать, что видит надпись, золотом сверкающую на его руке, хотела податься вперёд, чтобы прикоснуться к такому манящему телу… Но этот порыв с треском разбился о до дрожи холодные изумруды глаз возлюбленного. «Я. Люблю. Другую» — эти слова до сих пор колокольным звоном раздавались в голове у девушки, причиняя ей вполне реальную физическую боль. Прошло уже полгода, а она всё ещё ходила как в воду опущенная. Нет, она не опустила руки сразу. Все эти шесть нестерпимых, адски долгих месяцев девушка раз за разом пыталась всё объяснить Адриану. Но он оставался глух. Ответом на её попытки были лишь виноватая улыбка любимого да тихое «Прости, Мари», а на ночные рыдания — успокаивающие поглаживания Тикки по мокрым от слёз щекам. Девушка ни с кем не могла поделиться своими проблемами. Никому не могла открыться. Ни Алье, которая бы наверняка приложила кучу усилий, чтобы образумить непутёвого Агреста, ни родителям, которые стали бы её утешать и говорить, что всё обязательно сложится, ведь этими утешениями её уже досыта накормила Тикки. Ни даже Коту Нуару, который всё время пытался её подбодрить, взволнованный тем, что напарница стала слишком подавленной, а на её лице лишь изредка можно было заметить улыбку. Кот рассыпался в комплиментах, нещадно каламбурил, пытался поговорить по душам... В общем, использовал все известные ему способы, но так и не смог достучаться до девушки. Хотя, казалось бы, Кот был идеальной кандидатурой для «изливания души», ведь, как была уверена Маринетт, в реальной жизни они не были знакомы. Но, как говорится, не судьба. У Маринетт как-то незаметно стало привычкой после занятий заходить в парк и, расположившись в тени одного из развесистых вековых платанов, размышлять. О жизни, о себе, о судьбе… Она сдалась. Когда блондин в очередной раз оборвал её на полуслове, заводя разговор о чём-то повседневном, лишь бы только не затрагивать болезненную для них обоих тему, Маринетт, едва сохраняя самообладание, с улыбкой (о, чего ей стоила эта улыбка!) произнесла: «Всё в порядке, Адриан. Не беспокойся. Я просто хотела сказать, что рада быть тебе другом». Девушка решила для себя, что не расскажет Агресту о том, что видела его надпись. Наверное, она просто решила перестать биться об эту стену.

***

Натаниэль устроился под тем же деревом, не интересуясь, позволит ли девушка. Она не хотела, чтобы он о чём-то спрашивал, а он и не собирался. Просто молча прилёг в метре от неё, откинулся на ствол и закрыл глаза ладонями, запуская длинные пальцы в медную шевелюру. Им обоим нужна была эта тишина. И оба они болезненно нуждались в чьём-то присутствии рядом. Безмолвие не было напрягающим. Оно — смешанное с тягучей сладостью от ощущения близости кого-то понимающего и дурманящее терпким привкусом горечи, что плескалась в их душах, — лекарственным бальзамом разливалось по венам, принося облегчение. Сегодня под ветвистым платаном встретились два измученных тоскою сердца, чтобы вскоре вновь подарить друг другу будущее.