уходящее — мы

на улице ветер задувает в окна — скрип и скрежет, чья-то форточка неровно и шумно стучит по оконной раме — откройте, впустите. хосок поднимается ровно в тот момент, когда улица взрывается дневным шумом окончательно. небо — летний асфальт. апрель пахнет зеленью и пылью. редкие лужи на дорогах. в них — незначительным кадром — вымоченные дождем дома. — утро, — сонно бормочет хосок, цепляясь пальцами за дверной косяк. его сестра перед зеркалом собирает волосы в пучок. невнятно бормочет что-то вроде "проспал, утро". намджун и тэхен сидят на его кухне — спор негромкий и нечёткий, знакомые интонации, родные, — и у тэхена смешно растрёпаны волосы. уснул, наверное, с мокрой головой. — эй, — хосок зевает и лезет потрогать чайник пальцами. обжигается. тэхен смеётся так, что почти падает со стула. из кармана его мешковатых штанов торчит кусок блокнота — измочаленные края, тонкая бумага. он много рисует — и много мечтает — мечты отвоевывают своё право жить на бумаге и просвечивать через бумагу, через его взгляд. — ты бы ещё всю ладонь положил, — ворчит намджун. — придурок. хосок уныло отмахивается — не до конца проснулся ещё. на его кухне вечно не хватает всем места. два холодильника — облупившаяся белая краска, пожелтевшая на стыке со стеной, в каких-то маленьких заметках — кривых и неаккуратно оторванных от тетрадных листов, — куча деревянных шкафчиков с детскими каракулями на тех, что пониже. хосок туда не заглядывает обычно, но помнит, что где-то там стоит их баночка для черного дня. правда, там не так много, если задуматься. — мы идём в магазин? — тэхен тянется за ложкой. хосок трёт лицо — тревожность какая-то изнутри ворочается, — и только после кивает. намджун и тэхен вновь начинают спорить — на этот раз из-за чистоты ложки, — и хосок позволяет себе молча заварить чай. он почти закончился. на дне жестяной и тяжёлой банки — ей уже несколько лет, но он и давон по привычке пересыпают чай в неё, — совсем немного. кроссовки у намджуна грязные — но на улице вроде относительно чисто, так какого хера, — и каждый раз, когда он пинает тэхена, с подошвы сыпется земля. хосок кривится, глядя на это. пиздец, он на это не подписывался. носик чайника не открывается — не поддается даже с третьего раза, — и хосок бесится, потому что боже. как насчёт купить новый, а. — я побежала! — можешь купить рис? — да, я написала себе уже список покупок, не волнуйся об этом. — классно, но если забудешь рис, это будет конец света. и чай. у давон самая красивая улыбка, если кто-то спросит хосока. она натягивает туфли — морщится, — и топчется в коридоре ещё пару минут перед зеркалом. хосок фыркает и идёт к ней. — поправь воротник, а, — бормочет он, — детский сад. давон все ещё выше — и дело не только в росте, — и её расправленные плечи все ещё знак того, что их общая борьба не закончена. жизнь — поле боя. это все, что хосок знает. — ох, — она хихикает, пока хосок расправляет ей воротник клетчатой рубашки из-под жилетки. давон идёт черный, думает хосок рассеянно. — если что-то пойдет не так, — начинает он медленно, и его голос звучит очень странно. угроза с беспокойством нарастают в его груди — черные, дворовые — псы на привязи — привязь лишь голос давон. — я знаю, хосок-и, — она мягко улыбается и треплет его по волосам, — не думай об этом. хосок недовольно фыркает. — хоби! он сейчас сожрет все печенье! — кричит намджун почти с отчаянием. давон смеётся. /// по радио рассказывают об успехах в экономике. намджун кривит такое лицо — полустертое, погребенное возмущение, — что хосок кусает щеку, лишь бы не засмеяться. с восстания в кванджу прошло шесть лет, но память о нем в голове хосока — ох. это все ещё больно вспоминать. давон тогда было пятнадцать, и она все ещё предпочитает молчать о тех событиях. (в такие моменты — значимые, но короткие — отблеск солнца на окне, — хосок думает: а к чему мы идём?) — у вас обоих такие лица, что мне хочется отойти, — жалуется тэхен. приглаживает волосы в зеркале — топорщатся все равно, — и цокает языком. ему вся одежда — однотонная рубашка — мятый мятный цвет, — старые черные штаны с ремнем, в котором тэхен постоянно прокалывает новые дырочки, — да даже куртки или кофты — велики. хосок знает, как тяжело приходится его семье. поэтому все эти улыбки — клубничное счастье клубится в нем несмотря ни на что, — все друзья тэхена так ценят. — ты бы хоть волосы сушил перед сном, — подмечает он. — сказал парень с кудряшками, — фыркает тэхен с наигранной обидой. неловко поднимает голову, пытаясь казаться высокомернее и напыщеннее, но — лишь смешнее. намджун с отсутствующим лицом листает журнал о таинственных событиях — пропажи, нло, жизнь на марсе, — и даже не смотрит на них. — кудри, вообще-то, это классно. — кто тебе такое сказал? хосок открывает рот, чтобы начать ругаться с тэхеном по-настоящему, потому что какого хера, кудри это здорово и — — я сейчас могу подтвердить, — говорит кто-то уверенно. тэхен с недовольным лицом поворачивает голову и — чуть расширившиеся глаза, пойманные слова — не сказанные оттого, — молчит. девушка — хосок моргает от того, как она невероятно красива, — стоит рядом с ними. у нее руки убраны в карманы — непривычно — узких голубых джинс, а подмышкой — журнал о современной музыке. фенечки болтаются на запястье радужным многообразием. — кудри — это классно, — говорит она повторно. хосок — боже — очарован. у незнакомки на губах яркая красная помада — и улыбка чуть насмешливая — и чуть накрашенные глаза — тушь, кажется. — я, — тэхен запинается и сразу теряет весь свой запал. — может быть. девушка коротко смеётся — чуть прикрыв глаза, — и кивает. а потом смотрит на хосока. у нее темные глаза — и что-то смешное и лёгкое, когда это теплое любопытство горит в её взгляде, — и хосок все ещё очарован. она прекрасна. так прекрасна. — мин юнджи, — говорит она со смешком. — чон хосок, — практически мямлит он. — а вы двое? — юнджи убирает прядь черных — короткие, рассеянно думает хосок, — волос за ухо. — ким тэхен, — практически ворчит он. — мальчик-я-против-кудрей? — о господи, за что. — буду тебя так называть. щеки у тэхена — краснота яблок и неба в осенние вечера. ему неловко и хосок не собирается помогать. — ким намджун, — юнджи протягивает ему руку с мягкой улыбкой. у нее аккуратно подстриженные ногти с голубым лаком — и она вся в какой-то серо-синей цветовой гамме. — ты одноклассник сокджина! — что? — сокджин жалуется на тебя постоянно и клянётся выкинуть однажды тебя и твою парту в окно. хосок смеётся. намджун с абсолютно кислым лицом — правда колет не только глаза, — мямлит что-то о том, что никаких сокджинов он не знает и вообще. — юнджи? окей. хосок очарован — по-настоящему, до чего-то трепетно-переслащенного, — костёр облизывает ему ладони, а вино сладко горчит на языке, — уже второй раз за несколько минут. — мой брат, — говорит юнджи с недовольством в голосе — таким напускным — парусные суда с попутным ветром идут легко. хосок первый протягивает — странно и непривычно, — ему руку. — чон хосок? — почти неуверенно говорит он. (это точно моё имя?) — боже, — тот фыркает и улыбка на его губах цветет каким-то до родного знакомым сиреневым — заполненный парк этим запахом и цветом. — ты у меня спрашиваешь, как тебя зовут? хосок оскорбляется — и чувствует, как у него нехорошо горят щеки. тэхен сдавленно хихикает. — нет? — если ты со всеми общаешься с такой интонацией, то у меня к тебе вопросы. — я думал, что тут я вопросы задаю. юнджи пихает брата в плечо — у неё красивая улыбка и задорный взгляд, — и говорит: — представься для начала, ну. тот вздыхает. — мин юнги. настает очередь хосока смеяться. этот смех зарождается в его груди лопнувшими солнечными — лето в людях — зайчиками. он обменивается с юнджи улыбками — и это такой момент единения — удивительный и прошитый красными нитями, что ему тепло. — у ваших родителей нет фантазии, — фыркает намджун. — расскажи мне то, чего я не знаю, — ворчит юнги. ерошит себе волосы — тоже черные, — и вздыхает. у него рубашка до локтей закатана — тоже синяя, но однотонная, — и вокруг талии обмотана вырвиглазная красная олимпийка. — ты в курсе, что оно не сочетается? — интересуется намджун, указывая на нее. эмоции на лице юнги хосок не может дать названия. — ты в курсе, что инопланетян не существует? — но ты в них веришь. — юнджи. — ну, в жизнь на марсе точно. — ещё слово и никаких хлопьев. намджун осторожно улыбается. это двадцать первое апреля. они стоят в каком-то недавно открытом магазинчике с кучей виниловых пластинок — с улицы доносятся редкие голоса и переливы птичьего пения, — и журналами об нло. продавец скучающе листает какую-то книгу. хосок смотрит на юнджи — и по косой — мягкой — обгинать пространство и людей, — на юнги. и ему хорошо. /// — в твоей жизни будет две больших любви, — говорит хосоку давон вечером, когда гадает по ладони. у нее во рту солёная палочка. длинная старая — от отца ещё, кажется, господь упокой его душу, — футболка свисает с её плеча. она застирана сотни раз и черный превратился в какой-то темно-серый. за окном — распахнуто, дует, — собирается ночь по проулочным углам. у давон влажные волосы. — вот как, — хосок вытаскивает из пакета и себе солёную палочку и задумчиво жуёт. давон смеётся. хосок вспоминает громкий — без стеснения и забитости — да так, что непривычно, — смех юнджи. — две? — да. но ты особо мне не верь, а то ещё начнёшь ждать ее. — не волнуйся, я не по гаданиям особо. по радио всем желают спокойной ночи — последние вечерние новости, — и хосок выдергивает его из розетки. искры. обои на стене слегка протёртые и содранные — хосок в рассеянности иногда ковыряет их пальцами. однотонно-голубые — и сразу за ними белые в голубой странный орнамент. наверное, рулона не хватило. давон откидывает волосы за спину. свистит чайник. хосок думает о носике, который никогда не открывается с первого раза. надо бы купить новый.