Завещание

Рассвет простирался над Королевской Гаванью, блеклый и серый в преддверии дождей, будто ворох отсыревшей ваты. Белое солнце ослепительно высверкнуло в оконце из-за пелены грузных от влаги облаков, но вскоре, застенчивое, вновь скрылось из виду. Одна надежда, что к полудню ненастный смок развеет ветром, но и той немного. Зима хваталась за постепенно сходящие на нет холода, словно тонущий, что трепещется в море в надежде сыскать опору. От непогоды и без того не больно приветливый Красный Замок совсем выстыл. По извилистым коридорам гуляли сквозняки, а в вековой кладке стен, как и прежде, шуршали слухи и заговоры. За последние месяцы Рейегару случилось отослать двух служанок и пажа, подхвативших новую придворную холеру — пойманных на наушничестве. Вслух, однако, о том не говорилось. Теперь легче обличить септу в прелюбодействе, чем изловить доносчика. Боишься шпиона, значит, имеешь, что скрыть. У короля нынче короток разговор. Из постели Эйерис еще ловчее устраивал неугодным ему свидание с Неведомым. Взять хотя бы Кружевную Змею, лишившуюся языка и женского естества, прежде, чем быть сожженной заживо. Казалось, Рейегар до сих пор мог слышать ее истошные вопли, поднимаясь в отцовские покои. Впрочем, все на благо. Покой усыпляет бдительность, что в нынешнее время смерти подобно. В особенности, теперь, когда мейстеры в пол голоса предрекали королю считанные дни. Сделавшись больным, Эйерис Таргариен взял за привычку принимать Малый Совет в собственных покоях. Делал он это обыкновенно в самый странный и неудобный час, словно таким образом подстрекая мучимых подданных на измену. Порой Рейегару думалось, что всякий раз, собирая Совет чуть свет или же, напротив, далеко за полночь, отец надеялся не увидеть его среди прочих. Тем не менее упрекнуть принца было не в чем. Меч Зари, насколько то оказывалось в его власти, предупреждал Рейегара о новых причудах короля. Одной милостью богов он поспел сегодня ко двору, целую ночь проведя в седле ради того, чтобы к утру отправиться на поклон в монаршие покои. — Ваше Высочество, — сир Барристан, несший караул у дверей, наклонил голову и посторонился. Барристан Отважный, так его прозвали, и заслуженно. Все знали, что честь сойтись в смертоубийственном поединке с Мейлисом Чудище принадлежала ему. И как видно, старые кости не поистерлись с годами. Не всякий рыцарь наберется мужества пробраться в осаждаемый замок, да притом вызволить короля из застенков целым и невредимым. Рейегар со значением задержал взор на суровом лице гвардейца. Они пол года стояли под стенами Сумеречного Дола, а, когда было принято решение приступить, наконец, к штурму, дело оказалось кончено. Тогдашнее промедление с лихвой окупилось месяцами вынужденного притворства. Не запачкать рук Рейегару Таргариену было много важнее честолюбивых измышлений лорда Тайвина. В действительности, убивать и быть повинным в смерти он никогда не хотел. Когда придет время, крепость будет взята, а после боги рассудят каждого по справедливости, было решено. Но получив удовлетворение от лордов, для себя самого Рейегар ясно определил единственно справедливый исход. Какое тщеславие! Но вовсе не раскаяние горько пекло в его груди, а глухая досада, которая обыкновенно приходит, если спустить себе с рук непозволительно многое. Непозволительно, когда игра престолов готова вот-вот разгореться. Мысль та проложила тонкую тревожную складку меж темных, точно черненое серебро, бровей принца. Но пересекая порог королевских покоев, требовалось решительно распрощаться с малейшими следами видимого беспокойства. На лице Рейегара жили только глаза, и в них он сумел бы спрятать все, что угодно. — Ваша Милость, — промолвил он, встречая на себе словно бы взбудораженный более прежнего взгляд отца, из лилового ставший почти черным. Лицо его осунулось и посерело после недавней тяжелейшей горячки. Выглядел король еще хуже, чем сразу после вызволения из плена, несмотря на то что шрамы от оков на руках и ногах давно сошли. На собственном огромном, величественном ложе, в изголовье изображавшем распростершего крылья трехглавого дракона, Эйерис вовсе казался тщедушным и неумолимо высохшим. Серебряная борода, отпущенная им, очевидно, чтобы уберечься еще и от слуг, прибавляла ему добрый десяток лет. — Рейегар. Меня уверили, будто ты покинул замок, — в осипшем голосе его зазвучал недобрый оттенок. В углу послышалось копошение. Недавнее приобретение короля, евнух Варис, хотел было подступить ближе, но в последний момент передумал. Парчовые складки его одеяния всколыхнулись и вновь послушно стекли вдоль пухлой фигуры Паука. Верно, нет причин полагать, будто о его отлучке Эйериса осведомил кто-то еще. Успела ли она обрасти паутиной подробностей, интересно бы знать. — Ничего важного, отец, — тут Рейегар допустил тонкую одинокую улыбку, не достигшую его глаз, которую Эйерис, впрочем, должен истолковать по-своему. Цепкие глаза короля критически окинули незамысловатый, пропылившийся доро́гой костюм сына. Черная льняная рубаха, лишь по рукаву отороченная серебряный нитью, была привольно распущена на груди, простые бриджи, заправленные в высокие сапоги черной же кожи, более подходили для езды в седле, нежели монаршего приема. — Что, с корабля на бал? — рот короля дернула нервная усмешка, о причине которой сложно было судить наверняка. — Ничего, еще наблядуешься. Скоро никто не посмеет отвлекать нашего серебряного принца по пустякам. Принц потупился, деланно сконфуженный. Уж лучше пусть потчует хамством, нежели возьмется за него всерьез. Встреча с послом из Браавоса прошла до того гладко, что любая мелочь может испортить все дело. Особенно, если той мелочью окажется вмешательство короля. Потому отцовы остроты ничуть не тревожили Рейегара Таргариена. Кроме того, разве его временное неудобство сравниться с тем неотступным страхом, что под всей самодовольной шелухой возникал в Эйерисе, стоило ему завидеть сына в обществе молодых лордов, которыми тот себя окружил, или, того хуже, Тайвина Ланнистера? Прока от Малого Совета будет немного, захоти Рейегар тотчас устроить переворот. Но лишняя спешка, может статься, еще опаснее промедления. До поры каждый из них являлся угрозой ничуть не меньшей, чем сам принц для болезного короля. Три пары глаз безотрывно следили за ними обоими. И если острые взгляды лорда Челстеда, брошенные исподлобья, и лукавый прищур Люцериса Велариона Рейегар мог стерпеть, то подобострастная улыбочка евнуха поселила в нем странное смятение, масляно прилипая, как казалось, к самому нутру. От дальнейшей словесной дуэли его избавило появление Белого Быка и Саймонда Стонтона, слизняка, как ни посмотри, особенно в тени свирепого и великолепного в своей белоснежной броне лорда-командующего. — А что Тайвин? — обратился король к вошедшим. — Задумал пополнить золотые закрома, сидя на нужнике? Гримасы едва удерживаемого злого веселья обошли собравшихся, но Рейегару было не до смеха: не исключено, что и его имя за глаза полощут тем же манером. Однако улыбки угасли в один миг, когда на пороге появился сам лорд-десница. От статной фигуры Тайвина Ланнистера веяло спокойной холодной силой. Даже если нелестные толки дошли до его сведения, Старый Лев, как и прежде, оставался много выше их. Король вскинулся на постели, не умея скрыть яростного возбуждения. Черты его лица хищно ожесточились, костлявая рука, испещренная бледными полосами шрамов, словно в беспамятстве, уцепилась за длинную бороду. В противовес ему лорд Тайвин оставался бесстрастен. Бледно-зеленые глаза его, пронизанные золотистыми искрами, цепко оглядели собравшихся. Завидев кронпринца, десница коротко кивнул, и только тогда обратился к королю. — Ваше Величество, — его резкая манера говорить словно заново обнажала все острые углы, сглаженные с таким трудом. Эйерис глумливо осклабился: — Долго же тебя пришлось дожидаться, Тайвин. Уж не забыл ли ты, кому должен служить? — У моего короля есть привычка достаточно напоминать о том, — холодно парировал тот. Казалось, этого будет довольно, чтобы перейти зыбкую черту, отделявшую благодушие от яростной вспышки, но король безмолвствовал. Лишь темные глаза сощурились в неком принятии вызова. Кривой оскал разорвал дерганное, побелевшее еще пуще лицо отца, когда он, наконец, заговорил. — Красное и золотое… — Эйерис окинул презрительным взглядом дублет десницы, судя по тщательно начищенным золотым застежкам, надетом не в спешке и с весьма определенным посылом. — Лев, объятый огнем, треск шелка, красное набрасывается на красное… Да… пламени пришлись бы по вкусу цвета Ланнистеров! Угроза, а в том, что это именно она, сомневаться не приходилось, едва ли была пустой. Однако вместо смятения Рейегар ощутил явственный укол раздражения. Отец всегда питал нежную слабость к разного рода сценам, но за десницей, выверенным и сдержанным до той степени, что в груди его мог содержаться разве только кремень, подобного не водилось. Не хватало еще, чтобы Эйерис взбеленился, приняв простую дерзость за кинжал, обернутый к нему острием. К тому же, у принца не было сил вновь встать между ними. Пыл, выдернувший его в ночь с другого конца города, покидал Рейегара все неумолимее с каждым часом. Говоря откровенно, он с удовольствием променял бы возможность лицезреть сию битву гигантов на чашу воды и горячую ванну. Однако не любопытный по природе своей, он имел вдоволь упрямства для того, чтобы перестоять в чертовых покоях самого Вариса, если потребуется. — Есть, возможно, нечто, что Вы хотели бы донести до Совета? — подчеркнуто вежливо осведомился Рейегар. Ответ едва не заставил его возвести глаза кверху: — Для того необходим весь совет. Не доставало лишь Великого мейстера. Король не имел привычки спускать подобные вольности, но, пока это причиняло неудобства наименее желательным для него персонам, он предпочитал становиться слепым. — Весьма вероятно, Пицелю снова нездоровится, — а если и нет, было бы преступлением против старости хотя бы раз в седмицу не сослаться на больные кости, ночь напролет истязая шлюху видом почтенной плоти. Эта мысль пусть ненадолго, но развеселила его. Рейегару припомнилось, как забавился Коннигтон, когда по случайности застал девицу, спешно покидавшую комнаты Великого мейстера, а лукавый Эртур Дейн только делал вид, что стремится его осадить. Впрочем, ни у кого из них не представлялось случая ввернуть словцо на сей счет при почтенном старце. Зато таковой имелся у Рейегара, чем он, чего греха таить, пользовался и не однажды. Не то чтобы подобное баловство тешило его в полной мере. Но жизнь при дворе не особенно изобиловала развлечениями. Опасения, однако, не оправдались. Спустя еще четверть часа мейстер все же удосужился вознести свое дородное, преисполненное достоинства тело по лестнице. Старик с кряхтением принялся докладываться, пускаясь в путаные подробности о дряхлых коленях и ноющей спине. На что Эйерис милостиво предложил ему одно из кресел, что располагались по обе стороны его постели. Все прочие остались стоять. — Ну, пожалуй, пора, — король подал знак Варису, на чьем белом от пудры лице в тот же миг изобразилась торжественная покорность. В ладони евнуха, словно из ниоткуда, возник свернутый в свиток документ, запечатанный алым сургучом Таргариенов. Наскоро сломав печать, Эйерис бегло просмотрел бумагу и, удовлетворенный, передал ее Пицелю, занимавшему ближайшее к королю место. Подслеповатые глаза Великого мейстера поползли по строкам, но тут он будто споткнулся, изумленно заморгал и быстро зыркнул, вмиг растеряв всю напускную дряхлость, на короля, а после, к неприятному удивлению, на замершего в отдалении кронпринца. Свиток отправился из рук в руки, и каждый последующий неизменно смерял Рейегара долгим, тревожащим взглядом. Скука сменилась досадой. Застать его врасплох не удавалось никому. Самые ушлые шпионы уходили от принца ни с чем, любая каверза, выдуманная Эйерисом, возвращалась к нему же. И все же… Все же. Ожидание натянуло в груди тончайшую напряженную струну. Когда бумага, наконец, дошла до него, Рейегар едва удержался от того, чтобы вырвать ее из рук лорда Тайвина, единственного ни сколь не переменившегося в лице. — Рейегар! — окликнул сына король, завидев при нем документ. — Прочти это, вслух! Будучи во власти дурного предчувствия, Рейегар не воспротивился, взор его покорно скользнул по написанному. Он прочел следующее: — По слову и воле Эйериса из дома Таргариенов, второго носителя этого имени, Короля Андалов, Ройнаров и Первых людей. Объявляю пред лицом людей и богов моего сына Визериса, третьего этого имени, Наследником государства и Хранителем земель после моей смерти. Повелеваю Стеффону из дома Баратеонов, лорду Штормового предела, принять обязанности лорда-регента и протектора королевства до тех пор, пока сын мой Визерис не достигнет нужного возраста. Голос Рейегара Таргариена не дрогнул ни разу, но нутро его словно охватили стальные тяжи. Сердце стояло в груди, холодное и равнодушное, когда он окончил чтение и обратил невидящий взгляд на короля. — Вижу, ты удивлен, — заметил тот с тонкой и острой, как валирийская сталь, усмешкой. — Не слишком ли Вы слабы для столь серьезных решений, отец? — медленно, с расстановкой промолвил принц, пальцы его дернулись, как если бы собирались взяться за рукоять меча. Должно быть, сей невольный жест не укрылся от Эйериса, как и особое выражение в словах отвергнутого наследника. Игривая насмешливость шелухой облетела с него. Рот его страшно изогнулся. В фиолетовых глазах вспыхнули поистине безумные искры. — Полагаешь, мой разум притупился, мальчишка?! Ты говоришь с королем! Изменник не будет сидеть на троне Завоевателя, уж я позабочусь о том! На мгновение показалось, что он намерен подняться, но сил у короля на деле оказалось менее, чем он желал показать. На Рейегара нашел злой азарт. О принце часто говорили, что драконья кровь, опалявшая жилы Таргариенов, охладела в нем, как кипяток в ледяной воде. Однако теперь она вспыхнула диким огнем, бросилась в голову, застлала стылый взор алой пеленой. Ему не нужно было возвышать голоса, чтобы селить страх. Потому чем выше взлетал тон отца, тем тише и ядовитее становился его собственный. — Я ли не служил, отец?! — Тот, кто изменничает против короля, изменничает и против государства! — визгливо оборвал его Эйерис. — Кончено! Пошел вон! Едва ли его нужно было долго уговаривать. Развернувшись на каблуках, Рейегар проследовал к двери. В спину его стервятниками вонзались чужие взгляды, не насытившиеся тем, что, к несчастью, все-таки прорвалось из него. Было сказано лишнего, немного, но и того вполне довольно. Пусть в теперешнюю разгоряченную минуту, Рейегар позволял себе верить в чудовищную несправедливость Эйериса, в действительности то, что случилось, стало результатом цепи единственно его небрежных оплошностей. Но пока буйство крови не остыло в нем до конца. На самом пороге Неведомый дернул его задержаться. — Посмотрим. Для нового Танца Драконов нужны драконы, однако мертвым, обыкновенно, не до того, — изрек Рейегар Таргариен негромко и веско — так, чтобы каждый, кто слышал его теперь, не сумел отделаться от этих тихих слов. — Что ты сказал?! Лицо короля потемнело, на высоком лбу вздулась толстая багровая вена, по челюсти ходили желваки. Жилы на костлявой шее натянулись, точно канаты. Терпение Эйериса всегда было сродни горшку, заключавшему в своих хрупких недрах смертоносную зелень дикого огня. Опорожнить его просто, достаточно неосторожного движения, малейшего жеста, — не говоря уже о столь явной провокации, пусть и брошенной в гневе не меньшем. Все из того же жестокого озорства Рейегар снова скрестил взоры с разъяренным Эйерисом. — Лишь то, что вы не оскорбляли меня сильнее, нежели теперь своими подозрениями. Хорошего дня, мой король.