Завещание

Короля сожгли на рассвете. Небо в тот час полыхало ало-рыже-желтым, поистине огненным заревом. Сияющие проблески его робкими язычками пламени просачивались сквозь витражные стекла в окна Великой септы. Но настоящий огонь не был столь же невинен. Рейегар стоял у самого постамента вместе с королевой и принцем Визерисом, и потому мог видеть, как в погребальную нишу выскочили первые искры. С мгновение они носились золотыми сверчками, озорно обгоняя и перепрыгивая друг друга; столько же хватило на то, чтобы из них собрался багряный яростный жар. Безжалостный и неизбывный, он рос, подобный многолапому зверю, пожирающему все, до чего удавалось дотянуться. Сперва загорелись одежды, — Молчаливые Сестры облачили Эйериса в тот же роскошный парчовый дублет с ярко-алым драконом на груди, в котором он предстал на последней церемонии, — а после огонь перекинулся на тело. Воздух наполнился густым запахом дыма и горелой плоти. Вскоре дышать сделалось невозможно. Лорды роптали, леди отступали подальше, закрывая лица платками, но Рейегару Таргариену было покойно. Он не чувствовал жара, только нежное, как девичья ласка, тепло. Ничто не умело согреть его так, как делало это теперь пламя, стонущее и трескучее, словно чувственный напев, охватывающий самое сердце. Если б не рука матери, которой она осторожно и в то же время властно удерживала его под локоть, Рейегар шагнул бы еще ближе, зачерпнул искрящееся жидким солнцем марево в ладони, омыл лицо… Ему мерещилась жирная черная сажа на лбу и щеках, но когда он коснулся себя, увидел на пальцах кровь. Руки были испачканы ею по локоть, он чувствовал липкое в рукавах расшитого алой нитью камзола. Сквозь рев пламени он услыхал голос отца: — Ты горишь, мальчик. Рейегар хотел сказать, что это невозможно, но губы и язык омертвели и в ту же секунду, как он открыл рот, обратились пеплом. Он проглотил, и морок рассеялся, оставив ему больную голову и смуту на сердце. Тем временем служба подходила к концу. Верховный септон, маленький сухой старичок с окладистой бородой и печальными глазами глухо молился над тем, что осталось от Эйериса Второго. Ему тихо вторили скорбящие знатных домов, допущенные на церемонию. Днем за короля смогут помолиться менее родовитые горожане, а к вечеру и все остальные, но праха никто из них уже не увидит. Вокруг висели размытые клубы дыма, в пелене создаваемого им смока все лица делались одинаковыми, словно облаченными в серые безликие маски. Обеспокоенные глаза матери, взиравшие на принца из-под траурной вуали, тоже казались смазанными. Она продолжала держать его до тех пор, пока молитва не завершилась. Рейегар мечтал вернуться в паланкин. Во рту пересохло, как в дорнийской пустыне, и гадко горчило, в висках продолжала биться тупая боль. Кроме того, спина под черным бархатным камзолом взмокла так, что его прошибала дрожь на сквозняке; тот полз из открытых оконцев под самым сводом септы — в них утекал дым. Еще большей докукой стал поток соболезнований, обрушившийся на королевскую семью в Чертоге Лампад. С принцем обменялись любезностями не менее дюжины человек, к ладони королевы приложилось ничуть не менее — по крайней мере, достаточно, чтобы начать опасаться за сохранность фамильного перстня. Сложно сказать, скорбели ли они на самом деле, или же попросту жеманничали. Несмотря на причуды, Эйериса любили, вселять приязнь и быть очаровательным на публику он и впрямь умел довольно недурно. К самому Рейегару чувство потери не приходило, оставляя сердце пустым. Говоря откровенно, он ничего и не ждал, простившись с отцом задолго до того, как увидеть его сегодня во пламени. Понимание неизбежности этого настигло его еще при Сумеречном Доле, когда Тайвин заговорил о новом короле. Тогда это задело Рейегара не на шутку, ударило под дых закованным в железо кулаком. В первую минуту он забылся перед хладнокровием, с которым отец оказался похороненным заживо. И милорд десница не преминул воспользоваться тем, придержав войско под стенами, пленившими его короля. Однако Рейегар быстро пришел в себя, иначе его смели бы с доски столь же проворно. Ни с того ни с сего ему вспомнился давний спор с Эртуром Дейном, по которому он должен был сыграть на королевском пиру «Рейны из Кастамере». Что с того ему причиталось Рейегар уже позабыл, — в отличие от отцовского гнева, настигшего его после празднества. Король закатил сыну таких пощечин, что веселость, навеянная вином, вмиг улетучилась. Эйерис сам нетвердо стоял на ногах, но удержать его не могли даже подоспевшие королевские гвардейцы. — Что тебе предложил Ланнистер? Золото со своего нужника? Маленькую львицу в постель? Корону?! — кричал он со злыми слезами на глазах, норовя вцепиться Рейегару в одежду. То была глупая шутка, теперь, расхлебывая ее последствия, принц понимал, насколько. Зеленый мальчишка, он не осознавал, во что ввязывался, не ведал, как глубока трещина между Львом и Драконом. Один из них мертв, другой под личиной скорбящего держал в уме завтрашний день. Траур шел лорду Тайвину, как иному идет саван. Надменное лицо белело над воротником темного дублета, золотые бакенбарды сделались бледно-желтыми, но от взгляда, которым тот приветствовал принца, по спине пробегал тревожный холод. — Ваше Высочество. Мои соболезнования вашей утрате, — жестко произнес он, приблизившись. — Нашей утрате, милорд, — Рейегар посмотрел в его глаза, играющие искрами, и не нашел в них горя. — Безусловно. Но на вашем месте я отложил бы скорбь до более располагающего времени. — Что вы хотите этим сказать? — нынешний тон лорда Тайвина не имел ничего общего с тем, что он применял к покойному, но принцу крепко не понравился. — У нас, живых, есть обязанности, которые должны быть исполнены, — отрезал десница и, скрипнув каблуками, удалился. По всему было видно, что он не закончил, что-то заставило его уйти. Рейегар обернулся, несколько рассеянный. Невысказанное Тайвином Ланнистером вслух обеспокоило его куда более намеков и тяжелых взглядов. Молчание обыкновенно сулило большую угрозу, чем самые злые речи. Он удивился. К нему шел Визерис. Губы у него подрагивали, хотя фиалковые глаза оставались сухими. — Отец улетел на драконе? — спросил мальчик и осторожно взял принца за руку, переплетая свои тоненькие холодные пальцы с его, горячими и будто обожженными. Ему недавно сровнялось четыре года, а на его глазах только что сгорело тело отца. Укол острой жалости пронзил Рейегара, он подхватил младшего брата на руки, впервые, насколько ему помнилось. Когда Визерис родился, принцу было семнадцать, и он лишь отстраненно кивнул, услышав о рождении у королевы второго ребенка. Голову его в ту пору целиком занимали пыльные книги и зловещие пророчества. Да, прежде это имело смысл и для него, — Рейегар плакал, когда сообщили о смерти полугодовалого Дейерона, — но теперь он едва ли помнил их, умерших в чреве Рейеллы или спустя несколько месяцев после появления на свет. Наверное, Эйерис тоже потерял счет новорожденным мертвецам, и перестал ждать. Визерис воплотил для него их всех — неудивительно, что старый король счел младшего сына более достойным короны. — Да. Он оседлал огромного дракона, сотканного из неба и звезд, и унесся на нем к берегам Древней Валирии. — Тогда мы полетим навестить его, когда у нас тоже будут драконы, — серьезно заявил Визерис, обнимая брата за шею цепкими руками. Улыбка против воли появилась на лице Рейегара. — Так тому и быть, — когда солнце встанет на западе, а камень, о котором говорил отец, научится изрыгать пламя. Вместе они оставили чертог, а следом и Великую септу. Мать нагнала их на лестнице. Как оказалось, ее внимание около четверти часа занимал лорд Мерривизер, чья докучливость и подобострастие сумели бы утомить даже покойника. Вид у нее был крайне измученный; когда она убрала вуаль, сделалось заметно, как покраснели и ввалились от бессонной ночи ее глаза. Правда, завидев братьев вместе, Рейелла просветлела улыбкой, сочетающей в себе благодарность и вину. Отчего все ждали от него самого дурного? Рейегар не был слеп, но даже будь это так, общая настороженность чувствовалась им так же, как ощущается тяжесть воздуха в преддверии грозы. Что ж, его часто переоценивали, в хорошую ли, плохую сторону. Но если гости явились сегодня полюбоваться, как он въедет в септу Бейелора верхом на боевом скакуне и с мечом наперевес, то им пришлось разочароваться. Оставалось надеяться на то, что странный порыв, застигший его посреди церемонии, не был замечен. Дела, о которых упомянул лорд Тайвин, действительно требовали скорейшего разрешения, и хорошо бы при участии хоть одного Дракона. Однако по прибытии в замок принц так и не смог остаться один и обдумать все, как намеревался. Он только и успел, что взяться за перо, как Эртур Дейн, несший караул у дверей, доложил о посетителе. — Пусть войдет, — Рейегар наполнил две чарки вином из кувшина, подозревая, кто мог искать встречи с ним. Тайвин Ланнистер от вина отказался, на лице его было написано нетерпение. — Я ждал вас, — напрямик заявил лорд-десница. — Вижу. Раз вы уже здесь. — В башне десницы, — лорд Тайвин сделал вид, что пропустил шпильку мимо ушей, но Рейегар не собирался делать того же. — Вот как? Не считайте меня своим подопечным, Тайвин, — его прямота заставила принца поморщиться. Жестом он пригласил гостя сесть за стол и сам занял место напротив, походя убирая с него бумаги. Вмешательство Ланнистера скорее неприятность, чем удача — теперь, когда все изменилось. Войны в стенах замка Рейегару нужно было менее всего, но также он знал, что десница готов пойти на многое ради получения желаемого. А вожделел он одного — власти. Насколько это серьезно, можно испросить у покойного Эйериса.  — Полагаю, довольно церемоний. Пора переходить к делу, — пронизанный ледяными искрами взгляд десницы скрестился с его. — Отрадно, что мы друг друга поняли. С вашим отцом это случалось все реже. — Надеюсь, вы действительно понимаете ситуацию так же, как я, — Рейегар сцепил руки в замок на столе. — Уверен, вам известны печальные подробности смерти Стеффона Баратеона. Лорд Бобрового Утеса подтвердил его слова коротким кивком: — К лучшему, что Его Величество не застал вестей. Лорд Стеффон был последним из благородных людей, еще соглашавшихся с ним. Следующим, кого он наделил бы властью, мог стать любой, кто похвалит его новые рубины. Рейегар предупреждающе посмотрел на него, но в душе был согласен. Все же негоже поминать покойников дурным словом. Он продолжил прежде, чем у Тайвина Ланнистера возникли еще какие-либо мысли насчет короля. — При всех ваших разногласиях с отцом вы не будете отрицать того, что в безопасности Визерис будет лишь на попечении человека, родственного ему? — Рейегар надеялся, что удастся убедить его, обойдясь без крови. — Благородный порыв, — с расстановкой проговорил десница. Ясно, что он имел в виду, но, по крайней мере, лорду Тайвину не достало ума броситься к нему и сердечно предложить расправиться с собственным братом. В целом, на мгновение Старый Лев сделался похож на приценивающегося торговца, раздумывающего над выгодой. Подспудно Рейегар ощутил неприглядность собственного положения в его глазах. Но это было не все. — Король мал, и ему понадобится достойная поддержка, чтобы усидеть на троне. А вас выставили изменником на глазах половины города, — резко бросил он, уже не столь учтивый. Не будь завещания, он пел бы иначе. Подобный выпад выглядел и являлся дерзостью, но у Рейегара вызвал лишь скупую улыбку. Тайвин Ланнистер попрекает его изменой. Не иначе, скоро зима станет указывать лету на стужу. Иллюзий по поводу чистоты мотивов лорда Тайвина, а в особенности, его верности у него не имелось. Но пусть не мнит себя хищником среди овец, когда говорит с драконом. — Уж не думаете ли вы, что лучше меня? В этих стенах было многое сказано такого, что и вас впору судить за крамолу. Мне позвать стражу и проверить, кого они вперед послушают, или все же мы продолжим разговор? — Рейегар подпустил стали в голос, злость ленивым зверем шевелилась у него в груди, но то было скорее разочарование, нежели гнев. Ланнистер любил считать, что ведает обо всем наперед, но здесь он просчитался. В то время, пока отец наслаждался играми в бога, Рейегар любезничал с его лордами, дарил за пустяк места при дворе их детям и платил за важные слова, будто бы ненароком сказанные в присутствии короля. Половина из тех, кто стал свидетелем его якобы падения, была обязана ему, вторая считала опасным другом, с которым разделена тайна. — Подумайте хорошенько, нужна ли вам ссора с Бобровым Утесом, Ваше Высочество? — Оставьте угрозы врагам, мы ведь с вами друзья, — десницу как человека, не сходившегося ни с кем, кроме собственного кошелька, подобное заявление заставило скривить губы. — Давайте так, лорд Тайвин. Я сохраню за вами должность десницы и не вспомню дурного о нашей сегодняшней беседе, а взамен вы не станете лезть в мои семейные дела. — Ваш отец задолжал мне еще одну вещь, — мрачно заметил Ланнистер после непродолжительного молчания. Рейегар поднял брови. Уж не вознамерился ли милорд взимать с него за все обиды, причиненные королем за двадцать лет службы. — Союз, — лаконично напомнил тот, испытующе глядя в спокойное лицо принца. Вот оно что. Рейегар отчего-то позабыл, что когда есть дети, ими принято торговать. — Визерис еще слишком юн для союзов, милорд. — Вы знаете, о чем речь, — хваленое терпение лорда Тайвина дало трещину. Впрочем, это правда. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, к чему он клонит. Если Рейегару турнир в Ланниспорте запомнился медом первых побед, — не считая последнего поединка с Дейном, уже в то время Мечом Зари, — то Тайвину было, отчего хранить зло. Он сидел подле отца, когда тот предложил свою дочь ему в жены и получил отказ. Да еще какой! Не часто, должно быть, Ланнистера называли слугой, и Эйерис знал это, радуясь, что, наконец, поставил на место зарвавшегося лорда. А принц еще не потерял его расположения и не счел возможным спорить. Однако теперь иное время. Его дочь сейчас дитя, немногим старше, чем тогда, но через пару лет должна войти в цвет… Быть может, настало время принять предложение. — Мне надо подумать, — Рейегар кивнул и поднялся. — Как бы то ни было нужно собрать Совет. Распорядитесь, чтобы к полудню все было готово. Всего хорошего, милорд. Проводив десницу, принц позвал в покои сира Эртура. В септе королевскую семью сопровождали Джон Дарри и Барристан Селми, потому Меч Зари, проведший утро в замке, выглядел вполне бодрым. По крайней мере, значительно лучше самого принца. Белоснежная броня на рыцаре была начищена до блеска, того же цвета атласный плащ удерживала на плечах аметистовая брошь в виде падающей звезды Дейнов. А улыбка, изобразившаяся на смуглом лице дорнийца, могла сравниться по остроте с валирийской сталью Рассвета, лунно поблескивающего у его пояса — Ну, и что ты обо всем этом думаешь? — спросил Рейегар, глядя на то, как бесцеремонно тот усаживается на место, которое еще недавно занимал он сам. Рыцарь нахмурился. — Вы правильно сделали, решив созвать Совет. Но в конечном итоге значение имеет лишь то, сумеете ли вы завалить льва. — Это верно, — Рейегар отпил из чаши, нетронутой им за время аудиенции с лордом Тайвином. — Но, думается мне, мы пришли к согласию. — Хорошо бы вам оказаться правым, — Дейн словно бы невзначай коснулся сияющей рукояти могучего Рассвета. — Надеюсь, до этого не дойдет. Впрочем, кто знает, — теперь пришло время принцу посерьезнеть. Они помолчали. Рейегару необходимо было собраться с мыслями. Солнечный луч, скользнувший в окно сквозь просвет между шторами, причудливо золотил роспись на винной чарке, которую он от нечего делать вертел в руках, отчего в узоре литья стали заметны вытисненные на нем валирийские слова. Когда-то, должно быть, вереницы их опоясывали серебро, складываясь во фразы, но теперь значение едва угадывалось, истертое временем. Под кровавым рубином, вправленным посередине, виднелось «bantis» — ночь, а по краю змеилась надпись: принц, которого обещали. Насколько ему было известно, чашу подарили королю на рождение наследника вместе с прочими красивыми безделицами. Рейегар смотрел, как солнце игралось с камнем, наполняя его черным изнутри, и думал об отце и Визерисе; о разрушенном замке и одной единственной трещине, значащей столь многое; о Тайвине Ланнистере и о том, что будет в послании, которое он отдаст слуге после ухода Меча Зари. Дорниец наблюдал за ним самим. В одну минуту игнорировать его сделалось невозможно. Вероятно стоило позволить ему вернуться к своим обязанностям, но Рейегару не хотелось оставаться в одиночестве. Это значило бы необходимость приступить к тому, что навевало на него скуку: ложь, интриги и подкуп. — Белый Бык поступит по чести. А это значит для него выбрать вас, — словно подслушав его невеселую думу, сказал Дейн. Он встал и оказался подле принца, правда, загородив от него солнце. — Он, выходит, докладывается тебе? — лениво сострил Рейегар, и они усмехнулись друг другу, как мальчишки. — Может быть. Во всяком случае, пока его дружба полезнее вашей. С тем сложно было поспорить. Впрочем, в верности Меча Зари он не мог усомниться. Эртур целиком и полностью был человеком принца, не имея иных амбиций, помимо места подле его плеча. Предательство, как известно, начинается с самоличного выбора того, кто способен на него. Отец не менее близко знался с Тайвином Ланнистером в прежнее время, но дружба дала трещину, и вовсе не потому что мысли и намерения того переменились. Между расположением Эйериса и властью его золотой десница всегда выбрал бы второе, и это было очевидно любому за исключением самого короля. Когда рыцарь ушел, Рейегар вернулся за стол. Обмакнув перо в чернильницу, он написал несколько строк, после чего вызвал слугу и передал ему свернутый в трубу пергамент. Юноша, впрочем, почти мальчик, тяжело дышал и чуть раскраснелся щеками, будто оправлялся от сильной спешки. Рейегар не помнил его, возможно, взяли недавно. Что ж, у парня выдалось не менее насыщенное время, чем у всего замка. — Печать, Ваше Высочество? — робко напомнил он. — Нет, не нужно. Отдай это лорду Челстеду. Скажи, что Рейегар Таргариен шлет ему наилучшие пожелания. Должно быть, лицо Челстеда знатно покривится, когда он получит письмо. Долго же пришлось ждать, пока сведения, полученные им не так-то легко, окажутся полезны. Рейегар невесело усмехнулся этой мысли, хотя и не определился толком, удовлетворен ли. Дверь для слуг тихонько затворилась за его спиной, сообщив, что теперь он, пусть и ненадолго, но свободен. Девушки приготовили для него ванну с горячей водой, внесли поднос с легкой персиковой наливкой и фруктами: яблоками, спелым черным виноградом и апельсинами, огромными и красными, какие водятся лишь в Дорне. Откуда бы такие богатства на исходе зимы?.. Он ел, пока одна из них растирала ему плечи, а другая расчесывала костяным гребнем только что вымытые волосы. На время осады Сумеречного Дола он остриг их, но теперь серебряные с золотым отливом пряди снова отросли и почти достигали плечей. Быть может, ему снова пойти на войну. Наняться на службу в Мир или Тирош и под чужой личиной биться до последней капли крови. А после пить до беспамятства и брать женщин до изнеможения. — Ты бывала в Вольных Городах? — скучливо поинтересовался Рейегар у служанок — пусть сами решают, кого он спрашивал. От тепла его совсем разморило, он почти дремал с полуприкрытыми глазами. — Моя бабушка родом из Лиса, Ваше Высочество, — ответил ему чей-то голос, когда Рейегар уже позабыл о вопросе. — Ах! Он вздрогнул, очнувшись слегка раздраженным. Служанка дула на ладонь, испуганно поглядывая на принца. Кожа на ее руке заметно раскраснелась — неужто обожглась? Рейегар нахмурился: — В чем дело? — Извините ее, Ваша Милость. Этна… отвлеклась от обязанностей, — вторая девушка, явно постарше и построже, вежливо потупилась. — Как вам не больно? Ведь это же кипяток! — не утерпела Этна, со смесью беспокойства и восхищения покосившись на исходящую паром лохань. Судя по лицу, она готова была упасть перед ним на колени. Рейегар задумчиво постучал пальцем по губам, прикидывая, чего бы такого наплести, чтобы сегодня ночью она потрудилась над его членом. Однако на ум не шло ничего дельного, — видимо, усталость брала свое, — и решил отпустить ее с миром. — Всему виной драконья кровь, милая. Прости, если это пугает тебя, — пространно изрек он и попросил полотенца. Вскоре принц уже спал, заранее потребовав зажечь свечу и разбудить себя, как только она полностью прогорит. Во сне он вновь вернулся в Летний Замок. Разрушенная галерея встретила его прохладой и полумраком, пахнущим ночью и душистым мхом. Шаги шуршали о камень, словно за ним следовал призрак. Тишина здесь всегда была живой — Рейегар знал, что, если протянуть руку во тьме, можно дотронуться ее ветхого лица. Слуха коснулась тихая мелодия, позвавшая принца вглубь замка. Он шел, как слепой, ощупью ища дорогу, в груди неистово билось кажущееся огромным сердце. И вот уже звучные переливы арфы задрожали совсем близко. Кто-то должен быть здесь, еще немного, и они увидят друг друга. Меж колонн виднелся темный силуэт, но, приблизившись, Рейегар разглядел лишь детскую люльку. В ней пронзительно плакал ребенок, чей крик он сперва принял за музыку. Дитя все надрывалось, но когда принц взял его на руки, раздался хриплый раскатистый рык. Прямо напротив него открылись два глаза, словно сделанные из жидкого золота, длинные вертикальные зрачки рассекали их черными полосами. В ужасе и восторге Рейегар перевел взгляд на кроватку и понял, что-то был закрученный кольцом костистый хвост, покрытый каменной чешуей. Ощущение его мощного внутреннего жара походило на то, что ему случилось испытать рядом с погребальным огнем отца. Дракон склонил ощеренную зубцами морду, и принц ласково положил ладонь между его ноздрей. Младенец перестал плакать и молча смотрел на Рейегара блестящими индиговыми глазами. — Мой принц, — его осторожно тронули за плечо, сон рассеялся в то же мгновение, будто рисунок на песке, смытый набежавшей волной. Обыкновенно дневной сон действовал на принца угнетающе, но сейчас он чувствовал себя на удивление полным сил. Даже головная боль отступила. Захотелось на воздух, хотя бы и в занесенную талым снегом богорощу, где у них с матерью недавно состоялся столь неприятный ему разговор. Но дела не терпели, в том была суровая правда с тех пор, как Рейегар достаточно повзрослел для того, чтобы стать критичным. От свечи на столе и впрямь оставался лишь крошечный огарок. Значит, и время, назначенное им Тайвину, тоже приближалось. Освежив лицо холодной водой и одевшись заново с помощью того же юного слуги, что ходил для него с посланием для лорда Челстеда, Рейегар покинул покои в самом решительном настроении. Заботу о странном, пророческом сне, лежавшем в душе тревожным осадком, он с неохотой оставил на потом. Зал собраний встретил его богатством и, пожалуй, некоторой вычурностью, что даже в худшие времена уверили бы любого в благополучии короны. Роскошные мирийские ковры, в которых утопали ноги, заморские гобелены, изображавшие сцены охоты, мраморные статуэтки и вазы из цветного стекла, все это могло смутить непривычного обывателя. Рейегар Таргариен же едва замечал пестрящее вокруг великолепие. Привычным движением он погладил черную гладкую голову одного из валирийских краснооких сфинксов, сидящих у дверей, но проделал это несколько рассеянно. Вниманием его в полной мере владел один человек, хотя за столом уже собрались все семеро. При виде принца отцовский Совет чинно поднялся, приветствуя его. — Ваше Высочество, — лорд Веларион многозначительно улыбнулся. Тот был верным соратником Эйерису, а его сына Манфорда Рейегар самолично брал на Драконий Камень обучаться корабельному делу и поощрял, как товарища. С ним едва ли возникнут неприятные неожиданности. В конце концов, даже отец, впрочем, без особого удовольствия подмечал, что он «присваивает» себе лишь благодарных людей. — Надеюсь, я не заставил вас ждать, милорды? — обратился он к собравшимся лордам, занимая место напротив Тайвина Ланнистера. — Что вы, мой принц! — Паук картинно приложил пухлую руку к груди. — Смерть нашего дражайшего короля — трагедия для всех нас, но мы не смеем и судить о тяжести вашей потери! — Благодарю, лорд Варис, — сухо откликнулся Рейегар, участие мастера над шептунами показалось ему несколько фамильярным. — Полагаю, вас всех больше заботит иной вопрос: что будет теперь? Рейегар оглядел стол. Если они и озабочены, то неплохо это скрывали. Все взоры были устремлены на него, но лишь лорд десница смотрел прямиком в глаза. Куда направлено внимание Вариса никогда нельзя понять наверняка. Великий мейстер будто бы пребывал в состоянии полудремы, лишь редкое шевеление его богатого оплечья, сопровождавшееся перезвоном множества цепей, сообщило о том, что он не спал. Не помер, уткнувшись в белую окладистую бороду, вернее сказать. О возможности этого следовало помнить, чтобы избежать однажды конфуза. Челстед, судя по тому, как бегал его крысиный взгляд, не находил себе места, — еще бы, Рейегар был весьма убедителен в своем письме, — но всячески пытался не выказать испытываемого им неудобства. Что не слишком ему удавалось — мастер над монетой то и дело принимался нервно выстукивать по деревянной поверхности и останавливался только для того, чтобы украдкой зыркнуть на принца. Лучше бы ему не садиться между лордом Люцерисом и Белым Быком, исполненных благородства, горделивого у одного и сурового у другого. Саймонд Стонтон, сидевший по левую руку от принца, хмурился, перебирая бумаги. Рейегар с удивлением заметил среди них злополучное отцовское завещание. — Ищете что-то, милорд? — негромко спросил он, аккуратно беря знакомую бумагу. — Прецеденты, Ваша Милость, — кратко отвечал лорд Стонтон; такая дотошность встревожила Рейегара, хотя в близоруком прищуре верховного судьи он не нашел ни намека на подлость, как раз наоборот — строгость и спокойную уверенность. Но решимость уже созрела в нем. Пусть себе копается в пыли, Рейегару не нужно было знать, как поступили бы предки — он намеревался стать тем, в чьей истории кроются ответы. Признаться, он немало томительных минут провел, размышляя над тем, как вернее заявить о своих правах. Быть убедительным в той мере, чтобы исключительность их не сумели оспорить никакие доводы. Можно сколько угодно выстраивать ловушки не слишком осмотрительным подданным, но если он не в состоянии говорить открыто и откровенно, то старик был прав, и Рейегар не достоин короны — ни настоящей, ни той, что ковалась им самостоятельно годы напролет. Теперь у него есть нужные слова. — К сожалению, я не успел послать соболезнования в Штормовой Предел. Слишком много смертей за последнее время. Смертей, обязывающих нас принимать непростые решения. Ввиду неясности воли моего августейшего отца на случай смерти заявленного завещанием регента я намерен вступить в данное право как законный опекун и защитник моего брата Визериса, нашего нового короля. Повисла тишина, звучащая красноречивее любых речей. В ней было все: сомнение, расчет, согласие, преданность. Одного взгляда Рейегару хватило теперь, чтобы прочесть каждого из них, сродни открытой книге. Он встретил ледяной взор Тайвина Ланнистера, как и несколькими часами ранее в его покоях, разрешающего некие вопросы в глубине себя. В животе тревожно похолодело. Уж не спланировал ли десница его так называемое восшествие в своей голове? — Если вам есть, что сказать против, прошу сделать это сейчас. После подписания соответствующих бумаг протест будет считаться изменой и караться по всей строгости закона, — предупредил он, не задерживаясь взглядом ни на ком из присутствующих, чтобы каждый думал, что смотрят именно на него. Долго ждать не пришлось. Люцерис Веларион первым склонил голову и заявил: — Для меня будет честью служить вам, как я служил вашему отцу. Остальные лорды с готовностью последовали за ним, присягнув ему на верность, несмотря на то что не все из них явились сегодня поддержать его. Сир Герольд добавил, что принято единственно справедливое решение, и Рейегар почувствовал себя отмщенным и за неискренность Челстеда, и за сонное блеянье Пицеля. Эйерису бы, конечно, не понравилось, как он обошелся с этим делом, но, справедливо будет заметить, успехи сына не получали его одобрения с тех пор, как ими стал интересоваться золотой десница. — Лорд Тайвин, — сказал Рейегар, наконец, — После соблюдения всех формальностей я готов принять ваше предложение. Он сознавал, что преподносит Льву ключ ко всем замыслам, которые на протяжении долгих лет станет вкладывать в голову юного короля. Принц счел это вполне достойной платой за его невмешательство. Но кроме очевидно неприятного, это значило, что именно за ним останется право выбирать сведения, которые Тайвин получит от своей дочурки. — Как вам будет угодно, — молвил десница, и в его стальных интонациях безошибочно угадывалось: игра только начиналась. Однако каждый, кто видел напряжение, натянувшееся между двумя концами стола, понимал — кончено — до поры. Рейегар свернул старое завещание, пряча его у груди. — Готовьте бумагу, лорд Саймонд, — велел он. Тот послушно склонился над свитками. Вскоре новый документ был передан Совету на подпись. Рейегару вспомнилось, как совсем недавно таким же манером из рук в руки переходила отцовская воля, а ему, ничего не понимающему, оставалось лишь беспомощно наблюдать. Перед внутренним взором встало злорадное выражение, появившееся на исхудалом лице короля, когда он приказал принцу читать. Минуло всего несколько дней, и вот где они теперь. Видно, судьба и впрямь падка на капризные выходки. — Что думает королева на сей счет? — с беспокойством, приторным, как его запах, полюбопытствовал Варис, когда пергамент лег перед ним. Рейелла боялась за жизнь Визериса, разлада в семье, отцовского безумия и жесткости в старшем сыне. Мир в сердце и стране был всем, чего она желала, но власть никогда не влекла ее. Надо полагать, исход должен успокоить ее. — Ее Величество счастлива, — пообещал Рейегар не столько евнуху, сколько самому себе. — Теперь все мы будем счастливы, так или иначе.

***

Спустя год после коронации Визериса и воцарения Рейегара в качестве регента при нем в Летний Замок была отправлена целая делегация из каменщиков, алхимиков и простых крестьян, способных к тяжелой работе. Они разбирали развалины в поисках того, чему сам принц остерегался давать имя, до последнего сомневаясь в успехе задуманного. Волнение владело им впервые за много месяцев, зажигало огонь в груди и не давало сойти с ума за государственными делами, во многом состоящими из изучения разного рода и назначения бумаг и выслушивания жалоб в тронном зале. Хлопоты о помолвке ненадолго оживили размеренные порядки Красного замка. Рейегар наезжал в Бобровый Утес каждую седмицу, а бывало, леди Серсея сама навещала столицу в сопровождении брата-близнеца и ланнистерского ало-золотого эскорта. Датой свадьбы определили месяц, следующий за пятнадцатыми именинами Серсеи. Та была счастлива, Рейегар держался сдержанно, не будучи уверенным, что даже спустя столь долгий срок сумеет увидеть в ней равную женщину вместо капризной девчонки. Круговерть утихла вскоре после отъезда нареченной; и хотя Рейегару было известно, что Тайвин намеренно отослал дочь, чтобы та ненароком не лишилась девичества прежде времени, он испытал скорее облегчение, чем огорчение. Иногда, реже, чем хотела того королева, он навещал Визериса в детской и читал ему книги, которые любил сам в те же годы. Мальчик не казался одиноким, но порой Рейегар находил в его серьезных глазах отражение знакомых ему мыслей. По крайней мере, теперь некому было запретить матери проводить с ним время. Однажды, когда они наблюдали за тем, как Визерис игрался в войну, нападая на солдат черными ониксовыми драконами, Рейелла сказала ему, что он стал бы хорошим королем. Рейегар представил, как мог бы важно разъезжать по Королевской Гавани в золотой короне, смущать совет невероятными затеями, исполнять которые не собирался, наконец, ходить по борделям и стрелять оленей в лесу. Тогда в народе о нем говорили бы как о добром правителе. Но он был Драконом с ледяной кровью, прекрасным и холодным. Не то чтобы он чувствовал себя не на своем месте, просто иногда чего-то не хватало, и пустота возвращалась. Привыкнуть можно ко всему, даже к разочарованию. — Я сделаю так, чтобы он стал еще лучше, — ответил тогда Рейегар, с улыбкой следя за очередной схваткой, окончившейся победой драконов. — Рейегар! Бум! — ликовал Визерис. В некотором смысле это и впрямь была их общая победа: брату быстро наскучили бойни, и Рейегар, усадив двоих солдат на драконьи спины, показал ему, что значит тактика. — Бум, — негромко повторил он, пытаясь вспомнить, звучал ли его смех столь же громко когда-либо. В тот день Рейегар сорвался в первый и единственный раз. Не сказав никому ни слова, в сопровождении одного лишь сира Эртура, он отправился в город. Речь шла о прогулке, но рыцарю эта идея сразу пришлась не по вкусу. За годы, проведенные бок о бок, Меч Зари научился видеть его насквозь. Он часто говаривал, что белогвардейцам жизнь королевских особ отчего-то всегда нужнее, чем им самим. И повторил это снова, когда принц сошел с лошади посреди грязной улочки, похожей на десятки таких же у подножия холма Рейенис. — Теперь оставь меня, — отчасти то был приказ, но в большей мере — просьба, усталая мольба. Рейегар накинул на голову капюшон длиннополого плаща, скрывающего его целиком, и исчез в крикливой оборванной толпе. Ощущение единства с этим на половину одичалым от голода и смрада миром приносило ему странное спокойствие. Мимо пробежала стайка босых, черных от грязи мальчишек. Скрипели телеги, застревая в вязкой жиже, покрывавшей дороги. Отовсюду доносились вопли, не было ничего удивительного в том, что ими и оканчивалась чья-то жизнь прямо сейчас. Вонь стояла такая, что слезились глаза. Зато в безымянной харчевне в конце проулка хозяин по старой дружбе даром нацедил ему кружку эля. Настоящего имени принц, разумеется, не называл, но нищий бард Томмард иногда пел для посетителей песни, которые слушали лорды и леди на королевских пирах. Похабщины он не жаловал и играл на своей арфе только баллады, полные печали и горя, понятного всем и никому. Когда музыка замолкала, становилось тихо, как в септе, а люди выпивали столько кислого вина, что едва могли стоять на ногах. Время исчезало, терялась сама сущность Рейегара Таргариена, словно он давно умер, а происходящее было лишь сном. Он мог уехать в Летний замок, как делал всегда, чтобы собрать себя по частям. Но там мысли, от которых Рейегару столь отчаянно хотелось сбежать, вновь стали бы одолевать его, мучить, выворачивая нутро. Это проклятие родилось вместе с принцем, но не принадлежало уличному певцу. Единственная истина, которая имела для него значение, содержалась в чаше вина. — Что тебя гнетет? Проклятая корона, которую надели на голову твоему брату? — сердился Эртур, он, конечно, не смел уйти без него, несмотря на приказ сделать именно так. — Я не знаю, для чего живу, сир, — бормотал он, борясь с тошнотой. — Что я оставлю после себя? Эйегон Завоеватель принес пламя и кровь в Вестерос и построил новый мир. Я же лорд суетливой пустоты, король без короны, — пьяный, злой смех перешел в стон. Руки рыцаря подхватили его в нескольких дюймах от заплеванного, залитого вином пола. В глазах стояла тьма, и это было честнее всего — он давно смотрел вокруг, как сквозь бельмо, не пропускающее света. Тоска, глухая и неумолимая, точила его изо дня в день до тех пор, пока в Королевскую Гавань не прибыл бродячий асшайский колдун, рассказывающий о магии крови и драконах из Края Теней. Его речи напомнили Рейегару о старом сне, и идея, кажущаяся невероятной, овладела им и потрясла разум. Принц посылал воронов во все углы Семи Королевств в поисках малейшего упоминания о существовании древних ящеров, говорил с мудрецами из Староместа и наведывался в квартал пиромантов. Летний замок, являвший некогда алтарь скорби, обратился мечтой. — Я вижу вас, но слышу безумные речи вашего отца, — напрямик высказался лорд Тайвин, он был первым, кто выразил сомнения в трезвости его рассудка вслух, но не единственным, думающим то же. Только мать понимала, чего он так жаждал и почему стал бывать в старом замке чаще прежнего, самолично следя за работами; в ее голове, так же, как в его собственной звучали предсмертные слова Эйериса Таргариена — скорлупа треснула. Потому первый ворон в Королевскую Гавань вылетел для нее. «Дракон окаменел под замком, — писал Рейегар в разрушенном чертоге, раскинувшемся под самым небом. — Но это только начало». Он верил, что так и есть. Нужно было лишь подождать. Однажды оглушительный шорох с восхитительной силой ворвется в застывший ожиданием воздух. А в светлеющей вышине разразится первым огненным залпом Эйегион Каменный Змей. Так оно и будет. Он видел это во сне.