Не как в сказке

У них не было, как в сказке. У них не было разговоров о вечности, не было признаний-свиданий-романтики. На самом деле, Шань даже не знает, как именно они от секса-из-ненависти пришли к бля-да-мы-уже-живем-вместе. К сухой обыденности. К совместным завтракам по утрам. К «твоя очередь выносить мусор». К «я готовил, значит, ты моешь посуду, придурок». К «меня заебали твои гребаные грязные носки по всей квартире». Просто в один прекрасный день Шань приходит уставший, потрепанный, выжатый до последней капли. Прижимается лбом к холодному металлу двери, пока хлопает ладонями по карманам в поисках ключей. Проходит в коридор. Стаскивает кроссовки за задники. Цепляет куртку на вешалку. Набор привычных ежедневных действий. Но потом принюхивается – с кухни тянет множеством запахов. Хотелось бы сказать «соблазнительных». На самом деле – пригоревших. Шань трет ладонью лоб и вздыхает, прекрасно зная, кто именно будет все это убирать и готовить нормальный ужин. А потом вдруг понимает, что улыбается. А потом вдруг понимает, что думает «я дома» Но при этом понятия не имеет, когда именно квартира Тяня стала восприниматься, как дом. И сильнее всего пугает как раз то, что это ни капли не пугает и не удивляет. Шань отмахивается от этих мыслей. Он подумает об этом завтра… или вообще не будет думать. Там как пойдет. Но в сторону кухни направляется с некоторой опаской. Кулинарные способности Тяня ограничиваются яичницей, это знание приобретено с горьким опытом, поэтому никто не может винить Шаня за его предосторожность. На самом деле, все оказывается не так уж и плохо. Разбросанная везде мука, гора грязной посуды, заклеенные в нескольких местах пластырем руки Тяня. Не так уж плохо… Ладно, Шань лучше перефразирует – могло бы быть и хуже. – И что на ужин? Яичница с привкусом твоей крови? Тянь только хмыкает, и даже не оборачивается. Шань оглядывает творение рук его и мысленно припоминает, как долго добираться до ближайшей больницы… Ну так, на всякий случай. – Сегодня три года, как мы живем вместе. Глаза Шаня округляются в еще большем удивлении, чем когда он увидел Тяня у плиты. Оу. Сам он даже не уверен, что до сегодняшнего дня смог бы назвать точную дату, когда они съехались. Не уверен, что такая дата была. Удержаться оказывается выше его сил. – И ты решил отравить меня в честь этого? Тянь опять хмыкает и опять ничего не отвечает. Когда перед ним ставят тарелку с чем-то неопределимым на вид, Шань подавляет рвущийся наружу судорожный вздох. Опять прикидывать, сколько добираться до ближайшей больницы, он себе запрещает. На самом деле, все оказывается не так плохо… Шань ловит себя на том, что повторяется, но оно правда неплохо. Пересолено-пригорело-есть-почти-невозможно – но ведь только почти! Так он смиренно запихивает в рот первую ложку, вторую, третью, пока Тянь насыпает себе и бурчит под нос что-то о том, что его никто не ждет. Но по тону и выражению лица Шань все равно может уловить, что тот доволен. Тянь садится напротив. Тянь берет ложку. Тянь пробует… И тут же отплевывается, пока глаза наполняются вселенским ужасом. – Как ты вообще можешь это есть? Равнодушно пожав плечами, Шань отправляет следующую ложку в рот. Ужас в глазах Тяня сменяется благодарностью, уважением, ноткой отвращения и чем-то еще, чем-то, что Шань разобрать не может. Или не хочет. Не важно. Тянь решительно поднимается, выбрасывает содержимое тарелки в мусор, и – Шань не успевает даже возмутиться – тут же подхватывает его тарелку и отправляет ее содержимое туда же. – Избалованный ублюдок, – шипит Шань, потому что блядь. Кто так с едой обращается?! Тем более что оно было только почти несъедобно! А потом они едут в ресторан. А потом Шань возмущается, потому что – блядь, ты вообще видел эти цены? А потом Тянь ухмыляется приторно-сладко, но с такой явной ноткой издевки, что тут же по морде съехать хочется. И выдает: – Просто позволь мне позаботиться обо всем, малыш. И Шань не знает, откуда именно у него берется терпение на то, чтобы ограничиться яростным взглядом. Чтобы подавить желание переломать этому уебку ребра прямо здесь, далеко не отходя. Тем не менее, они ужинают. Они разговаривают. Они смеются. Попутно выливают друг на друга привычный набор колкостей. И Шань забывает, как сильно его вымотал этот день. Забывает, что полчаса назад хотелось прикончить Тяня. Забывает, какое дерьмо эта жизнь. Все, что происходит, кажется таким привычным. И правильным. И Шань игнорирует голос, задающийся в его голове вопросом – как они вообще к этому пришли? Господи блядь, три года… Три гребаных года. Это же так много. Почему он не заметил, как они пролетели? И почему не может найти в себе отголосков того, кто жалел бы, что так бездарно их потратил? Потратил рядом с этим человеком? И куда делась ненависть, которая сжирала его три года назад? Обо всем этом Шань, конечно же, не думает. Совсем. Ни минуты. Да блядь. Они возвращаются домой. Они заходят в их спальню. Они по очереди принимают их душ. А когда Шань выходит из душа – Тянь лежит на его, блядь половине кровати! Уткнувшись лицом в его, блядь, подушку! – А ну съебался! – рычит Шань, пиная ногой в бок, и это его первая ошибка. Ладно, окей, первой ошибкой было связаться с этим уебком. А эта ошибка тянет уже на миллионную. Тянь перехватывает его лодыжку, тянет на себя, Шань теряет равновесие и спустя секунду лежит распластанный на чужом теле. И, конечно же, подняться ему никто не дает. А может, Шань не так уж сопротивляется. Может, он не уступает по силе Тяню, и если бы захотел – вырывался бы в ту же секунду. Может, они оба осознают это, оба знают, что ничего не стоят те ругательства Шаня, которыми он одаривает Тяня, облепившего его всеми конечностями, как осьминог. У них не было, как в сказке. У них не было разговоров о вечности, не было признаний-свиданий-романтики. Но у них есть сегодня. Есть три года вместе. Есть сухая обыденность на двоих. Есть беспорядок и пригоревший ужин на кухне. Есть чувство покоя, опускающееся на них пуховым одеялом, стоит Шаню умолкнуть и притянуть чужое тело еще ближе. Хотя, казалось бы – куда еще ближе? А ненависти давно нет. Есть что-то другое, что-то особенное, что-то, что они оба осознают – и о чем молчат. Есть место, которое они оба называют домом. И все у них не то, чтобы хорошо…. Хотя. Ну нахуй. Действительно хорошо.