iron.

Для себя Юнги уже давно решил, что спорить с Намджуном опасно. Во-первых, потому что это Намджун, а он в принципе опасен для общества. Во-вторых, потому что Намджун — айкью выше, чем рост Чимина, все дела, — всегда прав. Каким бы непроходимым деревом он ни был временами, но мозги просто так не пропьешь. В-третьих — ты никогда не знаешь, что придет в эту во всех смыслах светлую голову. В общем, насколько бы ты азартным ни был, а делать этого не стоит. Но Юнги то ли слишком тупой, то ли лишенный инстинкта самосохранения, а может, прости господи, слишком пьян, но с Намджуном спорит. И не на абы что. — Проигравший надевает платье Суран. Черное такое, на нем еще кружочки странные, — говорит Намджун. Суран закатывает глаза. — Это называется пайетки, Джун-а. — Да до задницы мне. По рукам? — Платье как раз до задницы, — ржет Суран, а Юнги соглашается. А спустя всего неделю очень сильно жалеет об этом. Конечно же Юнги проигрывает. Намджун то ли пьян больше нужного, то ли головой сильно ударился, то ли просто больной ублюдок, но свой приз желает получить не просто так — на крупной вечеринке в честь его же, собственно, победы — в конкурсе, в споре, в личной жизни, возможно тоже, ибо вряд ли после подобного позора Юнги светит что-то хорошее даже в перспективе, — и ставит условия. — Не было такого соглашения, — упирается Юнги, складывая руки на груди. Черт с ним, что все друзья уже видели, как он напяливает это дурацкое платье, но то, что говорит Намджун, уже перебор. — По уговору я должен был его просто надеть. Нуна, подтверди. — Нуна подтверждает, — кивает прихмелевшая Суран и подпирает щеку ладошкой, опираясь локтем на стол. — Верно, — кивает мягко Намджун и улыбается также, что Юнги не по себе, и он резко чувствует себя максимально тупым и заведомо проигравшим очередной спор. — Уговор был, что ты его наденешь, но поскольку срок твоего пребывания в нем не оговаривался, то на правах победителя я могу его установить. Юнги смотрит в поисках поддержки на Суран — на друзей не смотрит, каждый из них уже трижды его сфотографировал, если не хуже, Юнги знать не хочет, на кой-черт им такой компромат, — но та лишь пожимает плечами, мол парень ведь дело говорит. И Юнги соглашается второй раз на эту весьма сомнительную аферу. Хотя, собственно, чего уж там. Терять Юнги больше нечего. Деньги последние с кармана стянул охуевший в край Тэхен, спор он проиграл, пресловутая женственность, грация и элегантность, что должны были явится по щелчку пальцев, как только Юнги напялит платье, так и не пришли, а гордость, мужское эго и чувство собственного достоинства покидают его так же стремительно, как часто дышит идущий рядом Чонгук с камерой, который, к слову, уверенности в себе не прибавляет ни капли. Мозги же последние Юнги проебал — по собственному же мнению, — еще в тот момент, когда решился спорить с Намджуном. В итоге Юнги имеет уравнение функции, в котором он имеет множество переменных, а значений знает всего несколько. Первое: Чонгука к нему поставили чтобы поржать, а не во спасение задницы Юнги в коротком платье от неприятностей по пути домой. В том, что эти самые неприятности могут возникнуть, Юнги практически не сомневается — было бы странно, если бы не, — а вот сможет ли Чонгук его защитить — это уже спорно. Второе: вышеупомянутый Чонгук оказывается вполне себе неплохим и миролюбивым парнем, в меру скромным в меру тихим, но — уму не постижимо как, — приставучим. Третье: и очень даже сильным — по крайней мере он легко смог поднять Юнги на руки. Руку. Одну. Четвертое: все произнесенное, сделанное и теоретически возможное по пути многострадальческой юнгиевской задницы домой фиксируется Чонгуком на камеру. Пятое: то мракобесие, кое не фиксируется на камеру, Юнги фиксирует в чонгуковых же штанах. Шестое: возможно, первое утверждение стоит пересмотреть сразу с двух точек зрения. Пункт а: Чонгука поставили не столько с целью охраны (поржать), сколько постаралась маленькая сваха в душе Суран. Пункт б: судя по тому, как прямопропорционально приближению к дому краснеют щеки Чонгука и увеличивается вышеупомянутое мракобесие в его же штанах, задница Юнги, кою Чонгук должен был охранять, находится в непозволительной опасности. Опасность, в первую очередь, представляет сам Чонгук, как бы глупо это ни звучало. Как итог, к тому моменту, как они доходят до подъезда Юнги, тот успевает проклясть себя за отсутствие мозгов, дать наказ никогда больше не спорить с Намджуном на пьяную голову — да и на трезвую тоже так себе идейка, — а так же воспылать симпатией к Чонгуку, не предпринимающему попыток покусится на остатки его мужского достоинства, и помолиться всем известным богам, чтобы и не пытался до конца дороги. Но то ли у Бога сегодня выходной, то ли его вообще не существует, а может просто Юнги везунчик, но у подъезда Чонгук внезапно ставит запись на паузу. Камера больше не фиксирует все то мракобесие, в которое лучший друг Юнги превратил его жизнь — что уже плюс, — но последний все еще может фиксировать мракобесие в штанах Чонгука, и вот это уже определенно минус, а Юнги еще не готов просить вернуть камеру и продолжить съемку для собственной же безопасности, ибо ну очень уж сюжетик смахивает на дешевое третьесортное порно. Чонгук шутливо придерживает для «дамы» дверь, пока Юнги выдавливает из себя глупую улыбку и очень старается не жалеть, когда оборачивается посмотреть напоследок на Чонгука. Тот стоит, сунув руки в карманы, камера болтается привычно на шее, а ниже грудной клетки Юнги запрещает себе смотреть, так что когда на глупом лице вредного маленького Чонгука появляется не менее глупая вредная маленькая улыбка, сердце Юнги предательски екает, и это серьезная причина записаться к кардиологу. — Хен, — тянет Чонгук, делая крошечный шаг вперед. — Может я, все же, ну, войду? И пока Юнги решает столь важный вопрос в своей жизни, пьяным мозгом пытаясь сообразить, хочет ли Чонгук чай, или он не такой уж и тупой для подобной игры слов, Намджун чувствует себя королем на своей же вечеринке, а потому не обдумывает шансы на проигрыш, когда Суран предлагает: — Спорим, Юнги ему даст? — беззаботно тянет она, лукаво улыбаясь. И то ли победа в голову ударила, то ли Намджун все же умудрился пропить мозги, но он соглашается. — Проигравший целует Сокджина. Намджун хмурится, чешет задумчиво бровь и выдает вполне очевидное: — А он что, нравится тебе? Она на это лишь усмехается, допивает пиво и пожимает плечами. Потому что единственный, кто стоит в списке Юнги «не спорить с» выше Намджуна — Суран. Ибо у Чонгука совсем нет никаких проблем с игрой слов, входами, выходами и застежками на женских платьях.