***
Дмитрий делал слишком широкие шаги, Таня едва поспевала за ним. Наконец, запыхавшись, громко произнесла, заставляя его изумлённо обернуться: — Ты ведь теперь меньшевик, да? — Откуда знаешь? — Я вчера была на собрании «Свободное право», — перебросив портфель из левой руки в правую, тихо проговорила девушка. — Видела тебя. От вас выступал Телегин. — Как ты оказалась в таком месте? — ошарашенно улыбнулся Дмитрий, тёмные глаза азартно заблестели. — А вот это неважно, — отрезала Таня. Даже под пытками она бы не рассказала, что Слава Божков, с которым они уже несколько раз бродили вдвоём по городу, был болен революцией, как и его отец. Только из-за их дружбы Татьяна смогла попасть на тайное заседание. Сперва один раз, потом ещё и ещё… — Никому не говори, поняла? — изогнув чёрную бровь, мужчина погрозил сестре. — А теперь марш на занятия. Мне в контору нужно. — Я просто… хочу выразить признательность… ты не витаешь в облаках. Ты молодец, но будь осторожен. Обещай мне. — Обещаю, — глядя в такие же карие, как у него самого, глаза, ответил Дмитрий. — А теперь кыш. Таня широко улыбнулась, махнула ему рукой и поспешила прочь. Она уже прошла три квартала, как заметила, что в старом парке, где сжигали листья, кто-то сидел на памятнике Столыпину, куря папиросу. Девушка терпеть не могла подобную вульгарность, а ведь ещё недавно памятник спокойно стоял и радовал чей-то глаз. Если делать общество лучше и чище, то почему бы не начать с мелочей? Капралова поджала губы и подошла к незнакомцу. — Это вы уронили памятник? — сухо спросила она. Тот поднял на неё изумлённый взгляд и медленно выдохнул в сторону сероватый дым. — Иди отсюда. — Пф, а ведь поди ещё революционер! — с презрением заметила Татьяна. — Революционер. И что? — нервно спросил незнакомец. — Портите общественные места, а на собраниях кричите о том, что с приходом новой власти всё будет лучше. Стало быть, грош цена вашим словам. Оставлю это на вашей совести, товарищ, — отвернувшись, Капралова хотела было продолжить путь, как ощутила, что нервный незнакомец сжал её локоть. Она обернулась и рассмотрела его бледное лицо. Это был ещё молодой человек лет двадцати пяти. Высокий, в меру крепкий, с тёмным взглядом исподлобья. Он обладал необычными глазами, тем самым и зажёг в душе девушки лёгкий интерес. Выросшая в среде "правильных" людей, она всегда питала слабость ко всему необычному, отличающемуся от того, к чему она привыкла. — А ведь ты права. Не стоило мне садиться и курить здесь, — спокойно произнёс молодой человек. — Кто его уронил я действительно не знаю. — Я верю… вам. — Как твоё имя? — Таня, — чуть смутившись, Капралова направилась в сторону дороги. — Мне пора на занятия. — А мне казалось, ты бунтарка. Может, прогуляемся? Девушка остановилась и, ощущая учащённое сердцебиение, посмотрела в карие глаза молодого человека. В них был вызов. Она улыбнулась и кивнула. …Виталий поднялся на второй этаж, взял папку с рукописями и карандаш. Расположившись на верхней веранде, он стал смотреть на притихший город, очарованный неожиданным приходом осени. Подумав, он взял чистый лист и начал новую главу своего романа: «О, как неумолимо время…».Часть 1
3 января 2020 г. в 08:11
О, как неумолимо время…
Ещё недавно всё вокруг пахло ландышевым летом, дни были долгими, зовущими в чертоги зелёного луга с его мелодичным жужжанием толстого оранжевого шмеля. Вечера, тягучие, как горячий шоколад, наступали неожиданно, заливая собой оконные стёкла, московские улочки и деревья в саду. Вот укладываешься спать, вслушиваясь в далёкий стук колотушки и думаешь: «До чего же душистым выдалось лето!».
Но лето обманчиво и легкомысленно, как молодой поэт, влюблённый в жизнь, о которой ещё ничего не знает, но которую крайне остро чувствует. Вчера лето, ещё наполненное шоколадными вечерами, дурманило окрестности, а сегодня уже осень.
Под сапогами хрустит пожелтевшая листва, небо стало ниже и темнее, хочется попасть домой ещё до сумерек. Спрятаться в пледе и смотреть в окно, на то, как тихо опадают листья в маленьком саду…
Осень шестнадцатого года наступила неожиданно, как любовь. Просто однажды Капраловы проснулись, и увидели за окном не летнее ясное утро, а молочный туман, свойственный сентябрьским предрассветным сумеркам. Лето они провели на даче, ели малину, пили смородиновый компот, лежали с книгами в гамаках… Дышали запахом ближайших лесов и озёр. А теперь наступила осень.
В то утро мать семейства, Елена Владимировна, проснулась со смутной тревогой. Это означало, что день потерян. Можно было увлечь себя домашними хлопотами, чтением, рукоделием, но это не могло помочь, уж это-то женщина знала слишком хорошо. Словно предчувствуя беду, Елена Владимировна долго стояла у запотевшего окна, босая и растрёпанная, а потом услышала шаги на крыльце и испуганно встрепенулась. Словно ожидая дорогого гостя, она поспешила надеть платье, привести в порядок тёмно-русые волосы, умыться…
Её супруг, Александр Викторович Капралов, был человеком, далёким от мелкой суетности и всего, что было с ней связано. Он считал, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на мелочную грусть. Каждый день Александр Викторович занимал себя каким-нибудь важным, как он сам считал, делом. Капралов был хирургом, причём далеко не последним хирургом, почитаемым во многих домах Москвы.
Тридцать восемь лет назад, обвенчавшись с юной и восторженной Еленой Владимировной, он получил от родителей хорошо выстроенный дом, находящийся на Кузнецком Мосту. Дом тот был просто загляденьем: двухэтажный, с большим количеством комнат и окон, широкими дверями и высокими потолками. Да, это был не дворянский роскошный особняк, украшенный позолотой и лепниной, но оставался донельзя комфортным. С внешней стороны он был жёлтым, с большой застеклённой верандой на первом и втором этажах, а деревянное «кружево» придавало дому особенный, истинно русский шарм. Деревянный ампир, модный и вместе с тем ностальгичный.
Капраловы очень гордились своим жилищем и любили повторять, что второго такого во всей империи не сыскать! Так оно и было. Первые пару лет в доме не было никого, кроме слуг, Елены Владимировны и Александра Викторовича, а потом родился Дмитрий, и стены дома впервые услышали детский плач, детский смех, тихие рассказы сказок перед сном. Жизнь в доме Капраловых шумела и бурлила: отличаясь добродушным нравом, молодые любили приглашать родственников и гостей на званые ужины и чаепития. Александр Викторович делал карьеру, проводя операции разной сложности, иногда уезжая в Петербург, Париж, Берлин для повышения квалификации. Елена Владимировна следила за домом, выезжала на встречи с подругами, ярмарки, в театры. В общем, это была обычная жизнь зажиточной семьи конца девятнадцатого века.
Александр Викторович относился к тому типу людей, что были всем довольны. Ему нравился его дом, который с годами стал частью их Семьи, ему нравилась увядающая, но в том и очаровательная супруга, ему нравились дети: все такие разные и по-своему удивительные.
Возможно, именно ввиду этой своей оптимистичной черты, господин Капралов не в полной мере осознавал, что происходит в стране. Он отшучивался и уверял всех своих коллег и клиентов, что «всё рассосётся, нужно время». Вот только тучи всё сильнее сгущались над Петербургом и Москвой, да и над всей Россией.
Каждое утро он завтракал, слушая патефон, пренебрегая газетами. Будучи человеком, далёким от политики, он не заметил, что его сын Дмитрий стал меньшевиком, а Таня начала бегать на подозрительные собрания, где барышням делать было, конечно же, нечего.
— Как славно, что мы все собрались за одним столом, а то вы всё куда-то бежите, спешите, — улыбнулся кареглазый Александр Викторович, намазывая масло на кусок батона. Он с теплотой посмотрел на каждого своего ребёнка и остановил взгляд на супруге.
— Я слышала, как кто-то ходил по крыльцу, но из-за туманности не разглядела, кто это был… — натянуто улыбнулась Елена Владимировна, делая глоток чая и отводя взгляд.
— Наверное, это был я… Выходил покурить, — кашлянув, отозвался Дмитрий. У него, как и у отца, были карие глаза и тёмные волосы. Он был худощав, среднего роста и всегда чуть небрежен в одежде.
Его брат, Виталий, больше походил на мать: серые глаза, удлинённые русые волосы, доходящие до середины шеи, истинно славянские черты лица, короткая борода. В отличие от старшего брата, он был облачён в идеальный чёрный костюм и белую рубашку, а чуть влажные волосы были зачёсаны назад.
— Ты? О, тогда прекрасно, — ставя чашку на блюдце, Елена Владимировна посмотрела в окно, закусывая нижнюю губу. Тревога лишь усиливалась.
— Во сколько ты вчера пришла домой, позволь спросить? — прищурив серо-зелёные глаза, спросила Наталья, пристально глядя на Таню.
Та, с аппетитом поедавшая омлет, чуть не подавилась. Изогнув бровь, шестнадцатилетняя девушка посмотрела на сестру так, как смотрят на бродягу, просящего милостыню:
— Было около одиннадцати. Ты решила шпионить за мной? Юрий, вам следует уделять больше внимания своей жене…
— Мерзкая девчонка, — устало ухмыльнулась Наталья.
— Да, эти дни я действительно был слишком занят, — быстро произнёс Юрий, словно оправдываясь. Отставив чашку, он положил ладонь на кисть Натальи и добавил: — Кстати, дорогие родители, вы не станете возражать, если я ненадолго отбуду в Казань? Видите ли, мне предложили хорошую сделку… Если всё сложится, нам хватит денег, чтобы купить свой собственный дом.
— О, Юра, это просто чудесно, — вздрогнув, улыбнулась Елена Владимировна.
Юрий Погорелов был человеком ранимым, нежным и очень деликатным. Именно эти добродетели заставили Наталью решиться на помолвку. Больше от безысходности и скуки, нежели неземной любви. Да, Погорелов был достойным человеком, но разве за одно только это можно полюбить? Наталья находила его откровенно скучным и не питала к нему даже толику влюблённости.
— Ты же не любишь его, — ухмыльнулась Таня, усаживаясь за деревянный стол и щупая самовар. Тот был великолепно горяч.
— И что? Многие браки существуют без любви, — скучающе ответила Наталья, кладя в рот виноградину.
— Я бы так не смогла.
— Ты ещё слишком мала и ничего не понимаешь, — со знанием дела отозвалась тогда Наталья.
Стояла середина июня. Младшая сестра с трепетом строила мечты, зная, что у неё ещё всё впереди, старшая же всё чаще уносилась мыслями в прошлое. Будущее её откровенно пугало. Ей не хотелось думать, как она будет терпеть «Юрочку» возле себя каждый божий день. Хотелось опереться на что-то в этом безумном водовороте жизни, где она теряла себя, где так и не встретила обжигающей любви, о которой пишут в романах. В душе Натальи засело ощущение, что её обманули.
Она поправила медные пряди волос, спадающие на скулы, движением человека, которому мешала каждая мелочь. Ясные серо-зелёные глаза всё чаще были грустны, широкие скулы и крупный нос не портили общее впечатление от этой уставшей молодой женщины. Она смотрела на кареглазую Таню без зависти, с лёгким дуновением интереса (и то отчасти). Порой казалось, что младшей сестры для неё не существует.
Таня уже красила волосы в белый цвет и всё чаще расплетала надоевшие косички, делающие из неё юную девицу. Ей хотелось поскорее повзрослеть. Она считала, что зря её находят наивной дурочкой, очень зря. Она видела насквозь блаженного Юрия, влюблённого в Натали, которой куда интереснее был этот самый самовар, стоящий на дачном столике.
Позже у Натальи состоялся разговор с матерью. Та, будучи женщиной скромной и вежливой, в присутствии Погорелова никак не показывала жалости к нему, а в душе жалела. Она понимала, что этот союз не может быть счастливым.
— Наташа, скажи, почему ты решила выйти за Погорелова? — спросила Елена Владимировна, стоя на берегу озера и отмахиваясь веером от комаров.
— Разве он плохая партия? Умён, хорошо воспитан, добр… — пожала плечами женщина.
— Но ты ведь его не любишь…
— Не люблю, матушка, не люблю.
— Возможно, тебе стоит подождать того, к кому загорится сердце? — положив ладони на плечи дочери, доверительно произнесла Капралова.
— Мне тридцать, но так ни к кому и не загорелось. Зыбко в одиночестве, — вздохнув, тихо ответила Наталья.
— Ты ведь у меня красавица…
— Видимо, не в этом счастье.
— Но и не в браке без любви! Я не отговариваю тебя, но трижды подумай. Хорошо?
— Хорошо, — глядя на добрую улыбку женщины, Наталья ощутила прилив нежности и сил. — Обещаю…
И вот пришла осень. Отгремела помолвка.
На столе тарелки с омлетом, овощным салатом, сыром, маслом и хлебом. Приятный аромат кофе распространяется по всему дому. Сидящая на крыльце Пелагея расчёсывает их пса Михея. Тишь и благодать. Юрий с благоговением смотрит на будущую супругу, а та жеманно улыбается, ибо искренне не получается.
Виталий допил кофе, но вставать из-за стола не спешил. Взгляд задержался на Дмитрии.
«И зачем он сунулся в политику? Нет, сидеть сложа руки, не стоит, но и лезть в пучину этого зла…» — подумал он.
— Я буду отсутствовать не более пяти дней, Наташа не успеет соскучиться, — мягко уверял Юрий, глядя на довольных Капраловых-старших.
Таня подавила смешок, чуть было не поперхнувшись чаем. Ощутив на себе укоризненный взгляд матери, она поспешно перевела тему:
— А почему я не могу поехать к дяде Филиппу в Петербург вместе с Виталиком и Димой?
— Потому что тебе нужно получать образование. Что за глупые вопросы, дочка, — раскрасневшись, широко улыбнулся Александр Викторович, бросая извиняющийся взгляд на цветущего Погорелова.
— Да, ведь уже совсем осень, — вдруг произнесла Таня и опустила плечи, словно одно только это слово навсегда разлучало её с заветной мечтой.
— Когда вы выезжаете? — поинтересовалась Елена Владимировна у сидящего рядом Виталия и сжала его руку.
— Сегодня вечером, — кашлянув в кулак, ответил тот, бросая чуть рассерженный взгляд на Дмитрия, находящегося в глубокой задумчивости.
— Ты так и не притронулся к еде. Что-то случилось? — заметила Наталья, тоже посмотрев на старшего брата.
— Просто нет аппетита, это сезонное, — тут же нашёлся Дмитрий и чуть запрокинул голову назад, глубоко вдыхая тёплый воздух столовой. — Ох, семья-семья, как жаль покидать этот дом.
— Ты вернёшься всего через пару недель, что за сантименты? — хихикнула Таня, поправляя косички и с хитринкой взирая на брата.
— Это не значит, что я не буду по вам скучать, — почти театрально отозвался брюнет и, убрав волосы с глаз, встал. — Пойду собираться, мне ещё нужно заглянуть в контору, получить аванс. Спасибо за завтрак, дорогие.
Подойдя к матери, легко поцеловал её руку и порывисто вышел из столовой.
— Замечательно, что в нашей семье никто не ввязался в эту дурацкую борьбу, что происходит в стране, — с улыбкой заметил Александр Викторович, заставляя Таню снова подавить смешок.
— Почему ты смеёшься, дорогая? — рассеянно улыбнулась Елена Владимировна. — Я согласна с отцом…
— Да просто так. Смешной сегодня день. Ладно, мне пора на занятия, — поднявшись из-за стола, Таня бросила взгляд на Наталью и Юрия, и вышла из столовой.
Виталий вытер губы салфеткой и потёр виски. Нужно было сесть за роман и поработать ещё немного. До отбытия в Петербург оставалось несколько часов. У них с Дмитрием пока не было возможности поговорить с глазу на глаз, что слегка выбивало мужчину из колеи.
— Что ж, и мне пора. Я телеграфирую из Казани, как только прибуду, — обведя оставшихся членов семьи взглядом, Погорелов лобызнул руку возлюбленной, задержал её в своей и, распрощавшись с Капраловыми-старшими, поспешил на вокзал.
Наталья вышла из-за стола последней. Расправив складки своей парчовой синей юбки, она подумала, что в её положении ничего не остаётся, кроме как читать. Все разъезжались. Следовало заглянуть в любимую книжную лавку.