ПРОЛОГ
Вам знакомо то чувство, когда на пороге твоего будущего местопроживания стоит чужой для тебя знатный мужчина, которого ты должна впредь ласково звать "папой"? Или, растеряно смотреть на двух стоящих по бокам с ним взрослых парней, примерно твоего возраста, выглядящих одинаково, как две капли воды, и осознавать, что они твои названные братья и тебе придётся с ними уживаться? Уживаться, даже если взгляд у них холоднее самой суровой зимы, а не скрытая враждебность можно почти осязать мягкими подушечками пальцев. Знакомо? Мне вот – да. И если бы я знала, что моя глупая жертва во имя счастья матери принесёт в мою жизнь столько противоречивых перемен, то сбежала бы оттуда в тот самый миг, как моя нога переступила порог злосчастного дома.ТРИ ГОДА СПУСТЯ
Почему с утра пораньше я должна терпеть раздражающие стуки в дверь моей комнаты, и делать вид, словно всё нормально и меня не бесит такая ситуация? А, точно. Я ведь сама, давным-давно, собственноручно и добровольно "подписалась" на эти мучения, так какого чёрта ещё смею жаловаться? — Идиотка, вставай уже! Из-за тебя мы не можем приступить к завтраку! И если по твоей вине ещё опоздаем в универ, то считай себя гнилым трупом! — грубо оповестил меня по ту сторону старший сын семейства Ким, чуть ли не проламывая крепкими кулаками дыру в несчастной деревяшке, именуемой дверью. «Когда-нибудь, я заставлю тебя пожалеть о своём хамском отношении ко мне, придурок!» — на мгновение зажмурившись, я мысленно обнадёжила ущемлённую гордость. — Встаю уже! — раздраженно прикрикнула в ответ, дабы тот угомонился, не действуя на нервы. — И перестань барабанить по двери, я не глухая! — без охоты поднимаясь с уютной кровати, я на-ходу разминала побаливающие плечи после вчерашней, сложной игры в теннис. Однако, внезапно открывшаяся дверь в спальню заставила меня застыть в глуповатой позе, шокировано уставившись на наглую рожу "старшего братца". — Оно и видно, безмозглая, — его насмешливая ухмылка, и пошлый, оценивающий взгляд ярко-голубоватых глаз, медленно скользящих по стройному телу: обтянутой в белую майку поверх голого бюста, и аппетитным бёдрам, скрытым коротким, чёрным шортиком, хлопкового материала, говорил далеко не о благодарных мыслях в извращённой черепной коробке с вымышленными мозгами. — Сколько можно повторять, не заходи в мою комнату без спроса! — живо скрестив руки на груди, желая немедленно скрыть отчётливо выделяющиеся выпуклости, я с полным возмущением попыталась придать голосу жёсткий тон, хотя внутри всё пробивало мелкой дрожью. «Мерзавец, когда ты уже перестанешь играться со мной?» Но этот наглец, в ответ лишь лениво прикрыв за собой дверь, небрежно взъерошил светлые волосы, медленно зашагав ко мне, и встав довольно близко, ухмыляясь, таращился на мою открытую шею. Я впервые пожалела о решении на ночь сделать неаккуратный пучок на голове. И теперь, моя шея кажется столь беззащитной под хищным взглядом озабоченного родственничка, не раз оставляющая на ней собственические отметины. — Я предполагал, после того далёкого, знаменательного случая, ты ещё надолго будешь запирать "свою" комнатушку на замок, трусиха, — нарочито облизнув языком свои верхние губы, Тэхён, длинными пальцами, аккуратно убрал спадающую прядь с моего лица, нежно заправив за ухо. — Но реально удивился, обнаружив на следующий день незапертую дверь, — издевательски хмыкнув, тот продолжил: — Видать, по глупой простодушии, у тебя ещё остался ничтожный остаток храбрости. — Я тебя не боюсь, — гулко сглотнув, я вновь осознала совершенную и, непростительно, глупую ошибку. Младший Ким тот ещё манипулятор, и его давнее увлечение психологией и познанием скрытых жестов, превратили того в, неплохо разбирающегося по считыванию эмоций, человека, как бы собеседник старательно их не прятал за разнообразной маской. — Зря, — невесомо прикоснувшись подушечкой большого пальца к быстро бьющейся жилке на моей шеи, тот слегка надавил на неё. — Я ведь не паинька Дэхён, и за твою сохранность не ручаюсь, — его нечитаемый взгляд часто вгонял меня в безвыходную ловушку. — Хотя, ты ведь давно всё наглядно уяснила, сестрёнка? Опасный оскал прошёлся по моему телу словно высоким зарядом тока, прошибающим насмерть, отчего рука рефлекторно дёрнулась, с силой отталкивая ненавистного брата в крепкую грудь, и с не скрытым испугом в голосе требуя: — Проваливай из моей комнаты! Живо! Самодовольно усмехнувшись ожидаемой реакции, старший близнец издевательски покрутив пальцем у виска, обозвал меня истеричкой. А потом, как ни в чём не бывало, развернулся, и беззаботно открыв дверь, ушёл, не забыв напоследок хорошенько прихлопнуть ею, заставляя меня скривиться от неприятно резкого звука. — Больной на голову! — разозлёна крикнула ему вслед, хотя, в действительности, трусливо кинула слова в пустоту. Как всегда. И правда, я та ещё трусиха.***
В чём плюс и одновременно минус иметь огромный, просторный дом, на высшем уровне, под стать миллионеру? По мне, так в его способствованию к полному безучастию жителей в бурной жизни друг друга. Сожители просто понятия не имеют, что происходит с кем–либо из домочадцев, ведь спальни троих детей и родителей находятся на разных этажах трёхэтажной виллы, да и подальше друг от друга. То есть, я, и двое моих названых братцев, живут на последнем этаже, а наши комнаты расположены напротив друг друга, но, через приличное расстояние. Однако, что совсем не мешает тому же идиоту Тэхёну, свободно вламываться в мою спальню как в свою собственную, в любое время суток. Почему? Всё очень просто - потому, что он мерзкий эгоист, нагло считающий всё в доме своим. В том числе и мой уютный уголок. Хотя, к чему удивление, когда наглый выродок Ким, считает даже меня собственной вещью. У таких ненормальных людей как он, своё понятие правильности, и сколько не талдычь, что я официально часть его маленькой семьи – всё без толку. Для него - я никто. Пустое место. Или же попросту - очередная девка, над которой можно всячески издеваться, что собственно, тот постоянно и делает. А я смиренно терплю. Через силу, но терплю. И всё ради любимой матери. Я ни в коем случае не могу её подвести. Особенно, после внезапной смерти отца, обрушившегося на нас словно гром посреди ясного дня. Да и новоявленное счастье мамы куда важнее моего временного дискомфорта, от которого я избавлюсь, как только окончу обучение в университете. Однако, не всё так плачевно, как кажется на первый взгляд. Я родилась в обеспеченной семье, и до сих пор никогда, и ни в чём не нуждалась. Заботой и любовью также не обделена. Родители с особым трепетом растили меня, их единственную дочь, не давая в обиду. Но всё резко изменилось после внезапной потери отца, неожиданного замужества матери, и "приобретением" двух братьев, не брезгующих омерзительным отношением к чуждой сестре. Если старший близнец позволяет себе абсолютно всё по отношению ко мне, открыто переходя границы дозволенного, то младший безразлично игнорирует, по редкой случайности перекидываясь парочкой забитых фраз, вроде: «не трогай», «не твоё дело» и «мне всё равно». Но к нему я не испытываю ненависти. Нет. Наоборот, я искренне благодарна Дэхёну. Благодарна, за нормальное обращение с моей матерью. Он никогда не грубит ей. Здоровается, когда надо, и отвечает на заданные, между дел, вопросы. В отличии от хама Тэхёна, не смущающего ни возраст мачехи, ни её статус в семье. Старший близнец в лицо может заявить, как ему противна "новая пассия" отца. Ему абсолютно плевать: нравится ли папочке его отвратительное поведение, либо нет. Бескрайняя вседозволенность, обуздать которое, увы, уже никому не под силу. К такому агрессивному отношению близнецов я постепенно привыкла, как бы дико это не звучало. Точнее, пришлось свыкнуться, ведь к старшему я испытываю нечто противоречивое, что уничтожает наивное сердце день ото дня. В шестнадцать лет я ещё верила в светлую любовь, где-то с трепетом ожидающую, пока я, со счастливой улыбкой на лице, отыщу её, и с радостью приму, прижав поближе к сердцу, но в девятнадцать, я чётко осознала нечто важное. Во-первых, нет, она не светлая. Во-вторых, нет, меня она давно не ждёт, а просто без спроса глубоко врывается в беззащитное сердце, наплевав на нравы и отчаянную мольбу разума не питать чувств к тому, кому категорически, до невыносимой боли в груди н е л ь з я. И в-третьих, нет, встретила я её не с радостной улыбкой на лице, как наивно мечтала, а с горьким осознаем: вот оно, начало твоего конца, солнечная девочка.***
— Цзыюй, милая, наконец-то ты пришла, — первое, что услышала спустившаяся с лестницы девушка от обеспокоенной матери, когда вошла в просторную гостиную, где уже за большим, накрытым столом сидела ожидающая её "семейка". Мимолётно пройдясь взглядом по уткнувшимся в смартфоны "братьям", та перевела взгляд на отца, коротко кивнув ему в знак приветствия. Отчим, еле заметно приподняв уголки губ, молча указал рукой на свободное место рядом с активно переписывающимся Тэхёном. Отчего падчерица, мысленно завыв от вынужденности сидеть с ним рядом, всё же, со спокойным выражением на лице, уселась к наглецу, искоса заметив, как тот чуть слышно усмехнулся. — Дэхён, сынок, вчера на ужине ваш преподаватель, профессор Чхве, поделился со мной твоими похвальными успехами в научных проектах, — непринужденно начал глава семейства, приступив к трапезе, и обращаясь напрямую к младшему сыну, но тот, лишь безразлично отпив из дорогой сервизной чашки горький напиток, продолжил копаться в мобильном. Наступила неловкая тишина. Хоть Цзыюй и жила с ними бок об бок на протяжении трёх мучительных лет, становясь свидетельницей подобных ситуаций множество раз по дню, но ей с матерью до сих было не по себе из-за пренебрежительного отношения близнецов к отцу. Те открыто показывали негативную позицию в адрес старшего. Однако, хладнокровный мужчина упёрто не желал смотреть в глаза горькой реальности, настойчиво ведя себя таким образом, словно это нормально для них. После же, безразлично продолжая общение с непутевыми детьми. — Конечно, жирный старик только о богатых студентах и говорит, набивая пузо деликатесами, купленные за их счёт, — нагло встрял в разговор старший близнец, вместо младшего, специально стараясь вывести отца из себя. Он, всё так же безэмоционально печатая что-то на гаджете, даже не удостоился посмотреть на родителя, лишь кидая колкие фразочки в своей привычной, хамской манере. Тэхён любил портить настроение окружающим. Зачастую - преднамеренно. Исключением становился лишь любимый близнец. Его он никогда не обижал, а наоборот - рьяно защищал. — Проблемы, Тэхён? — заметно помрачневший мужчина отложил столовые приборы по бокам фарфоровой тарелки, глядя на нелюбимого сына пренебрежительно, и не со скрытой неприязнью. Бизнесмен отлично знал вредную привычку сына всех раздражать, и даже вроде привык к этому, но порой хотелось сорваться, и показать сопляку, чем может обернуться неуважение к отцу, обеспечивающему ему беспечную жизнь. — Нет, отец, никакой, конечно, — Ким злорадно хмыкнул, — хотя, может разве что одна, — и наконец-то оторвавшись от экрана мобильного, поднял на нахмуренного отца ледяной взгляд, озлобленно заявив: — ты! Мужчина, сердито хлопнув ладонями по столу, мгновенно вскочил со стула, резонно со старшим близнецом. А младший же, лишь равнодушно встав с места, невозмутимо потянулся к недопитому кофе, и допив его до последней капли одним, долгим глотком, спокойно ушёл из напряженной гостиной под растерянные взгляды мачехи и её дочери, когда как отец со старшим сыном молча испепеляли друг друга уничтожающим взглядом, проигнорировав Дэхёна. Просто привыкли к его безразличию. — Я, пожалуй, тоже пойду, — Цзыюй неловко встала из-за стола, обращаясь скорее к матери, чем к напряженным мужчинам. И подойдя к ней, мимолётно поцеловав поникшую мать в щеку, вышла следом за братцем, что одевшись да обувшись, уже успел выйти на улицу. Тэхён же, напоследок злобно кинув отцу: «надеюсь, ты поперхнёшься любимым чаем», пулей вылетел из гостиной, вслед за младшими, и быстро догнав в прихожей обувающуюся "сестрёнку", грубо схватив ту за локоть, заставил выпрямиться, мгновенно слыша недовольное шипение от боли. — Отпусти. Сейчас же, — сквозь стиснутые от злобы зубы потребовала Цзыюй, ненавистно глядя прямо в глаза человека, порядком осточертевшего. Её достали ежедневные перепалки со старшим "братцем", не жалеющим каждый раз, с утра пораньше, наглядно ущемить гордость сводной сестрицы. — Сегодня после универа у моих друзей вечеринка в клубе. Ты тоже пойдёшь, — как ни в чём не бывало оповестил светловолосый "сестрёнку", сильнее сжимая пальцы, цепляющиеся теперь за нежную кожу на тонком запястье, одновременно получая ненормальное удовольствие с искаженного от неприятных ощущений прекрасного лица. — С какой стати? — девушка сделала попытку вырваться из цепкой хватки, чем добилась лишь грубого столкновения спины с холодной поверхностью стенки, в которую равнодушно припечатал "братец", угрожающе нависнув над ней. Вырвав из уст той тихий стон боли, и мгновенно вскинувшееся со злостью взгляд в ненавистные голубые глаза, та ядовито выплюнула вопрос (ответ на который уже давно выучила) в обманчиво-прекрасное лицо напротив: — Потому что ты так решил, да? — Видишь, — Ким младший гадко ухмыльнулся, проводя холодным пальцем вдоль скулы красивой "куклы", отчего та резко дёрнула голову в сторону, не позволяя и дальше свободно прикасаться к себе, чем моментально вызвала недовольство у нахального типа. Да, он не впервые так раскрепощённо с ней обращается. Да, она всегда смерено позволяет, хоть и до конца пытается противостоять по мере возможности. Да, она наивно любит его. Но, оскорбленная гордость никуда не собирается уходить, а умение различать нормальную любовь, от ненормальной одержимости давно и с прочностью засело в разумной голове. Грубо обхватив ладонями лицо Цзыюй, тот усмехнулся от её милого вида. Пухлые губки забавно выпучены, а щёчки, сжатые между больших ладоней, придают девушке ещё более беззащитный вид. — Сама ведь отлично знаешь ответ, нахрена тогда спрашиваешь, идиотка? — У меня важные дела. Я не приду, — девушка старалась говорить как можно твёрже, хоть и знала, как нелепо выглядит в данный момент перед ним. Какое к чёрту твёрдость, когда тот гадко смеётся с каждого ею жалко сказанного слова? Она всего лишь забавная игрушка в руках бесчувственного мерзавца, смысл распинаться вообще? — Придёшь, — произнесённые в самые губы. — Как миленькая придёшь. — Посмотрим, — с вызовом. Глаза в глаза. Страха в ней давно уже нет. Всего лишь обречённость, и раздражающее покалывание в районе груди от каждого его грубого прикосновения и гадкого слова. С каких пор она стала садомазохисткой? ... А, точно, в тот самый момент, когда он два года назад, за месяц до её злосчастного семнадцатилетия, равнодушно украл её первый поцелуй, жестоко привязав к себе небрежно брошенной фразой: ты всего лишь моя красивая игрушка, смирись с этим. — Мы столько раз проходили через это, догги*. До сих не уяснила, кто побеждает в нашей неравной борьбе? — ещё немного, и он снова нарочито переступит тонкую черту, чётко разделяющую чёрной полосой их определением "брата и сестры". — Отвали, — дыхание вновь тяжестное от его опасной близости. Тэхён давно так на неё действует. Порой, настолько противно от самой себя за столь сильные, и запретные чувства к бесчувственной скотине, равнодушно плюющей на всех на свете. Но что поделать, она наивно в него влюбилась. Что может быть ещё хуже? Может, разве что, его осведомлённость? Он всё знает. И жестоко использует её с выгодой для себя. Ехидная ухмылка на красивых губах. На удивление, нежное прикосновение подушечек больших пальцев по мягким щекам, а затем горькое: — Сразу же, как только ты свалишь из нашей с Дэхёном жизни, дешёвая подстилка. В самые губы, поджатые от обиды. Прямо в горящие глаза, где сталкиваются адская боль и душащее отчаяние. Холодные слова, мечающие прямо в хрупкое сердце, причиняют куда большей боли, чем жёсткие удары по незажитой ране. И он прекрасно это знает.***
Тишину в иномарке нарушает лишь типичная западная музыка в попсовом жанре, громко грохочущая с колонок, и равномерно разливающая в салоне дорогого автомобиля. Новый водитель, в специальной форме и с ничего не выражающим лицом, уже на протяжении нескольких месяцев подвозит богатеньких наследников до университета. Работа, она такая. Нацепить на лицо маску невозмутимости и продолжать своё дело, даже если баловцы судьбы переходят все границы приличия. В конце концов, какое дело сорокалетнему мужчине в тёмно синей форме до хладнокровных близнецов, и напряженной падчерицы господина, когда ему платят хорошую заработную плату за определённое дело ежемесячно? Правильно - никакое. — Убавьте громкость музыки, — тон младшего господина приказной, а действие работника - незамедлительное. Дэхён, убрав смартфон в карман лёгкой сероватой ветровки, скучающим взглядом уставился на повторяющуюся дорогу за тонированным окном. Всё насколько одинаково, словно он проживает каждый грёбанный день сурка. Просто тошно. А рядом, как обычно, сидит зажатая между близнецами "сестра", по голой коленке который нахально ладонью водит сидящий сбоку довольный Тэхён, ухмыляясь каждый раз, когда она раздражённо отбрасывает его шальную руку, не забывая при этом обозвать обидным, по её мнению, эпитетом. Это настолько обыденно, что второму близнецу ровным счётом уже плевать на происходящее, лишь бы поскорее доехать до пункта назначения, тут же выскочить из люксовой машины, набрать в лёгкие побольше свежего воздуха, и намеренно погрузиться с головой в нудную учёбу, на время отвлекающую от ненавистного окружающего мира. — Наденешь в клуб то чёрное, короткое платье, — властно требует Ким, вновь нахально холодным пальцем проводя по нежной девичьей коже на бедре, нагло двигаясь вверх, заставляя девушку мгновенно накрыть ладонью чужую руку, и озлобленно сжать её, ясно показывая испытуемый аспект эмоций. — Пошёл к чёрту, — и снова сброшенная рука, и по-новой: ехидная ухмылка, показывающая, какой её обладатель натуральный пофигист. — Ну давай, ещё раз возрази мне, и я отымею тебя прямо при Дэ, сестричка, — гадкий шёпот в её ухо, щекочущее дыхание возле нежной шеи, а после же, довольный оскал от чистой ненависти в горящем напротив взгляде. И жалкие сантиметры, отделяющие от её притягательных губ, что так искренне произносят ему тем же шёпотом: — ненавижу тебя. И опять всё по-старой. Рука грубо сжимает чувствительную кожу на бедре, в глазах опасный блеск, а голос холоден, словно сталь: — да мне насрать, догги. А Цзыюй не сомневается даже. Ведь правда же. Когда ему было дело до испытуемых ею чувств? О, разве что - ни-ког-да? — Тэхён, — уничтожающие гляделки мгновенно сменяются заинтересованным взглядом старшего близнеца, оторвавшегося от жертвы, дрожащей в порыве гнева, и направленная на любимого брата, так редко встревающего в их ежедневные перепалки. — Что такое, Дэхён-и? — ласковая улыбка, за которой нет скрытого подтекста. Так он улыбается лишь ему. И только ему. — У меня нет желания выблёвывать в салон съеденный полчаса назад завтрак, поэтому, будь добр, остынь, и оставь свои похабные игры, пока я здесь, — сказано как всегда равнодушно, глядя куда-то в даль непроглядного леса вдоль долгой дороги, через толстые стёкла очков для зрения в тёмной оправе. Никакого переживания за несчастную игрушку брата. О нет. Всего лишь эгоистичное желание не становиться свидетелем игр в "кошки-мышки", ставшего для них естественным, но таким противным для младшего Кима, давно уставшего слышать за не тонкой стеной стоны боли по ночам, граничащие с ненормальным удовольствием. Тошно. От обоих. Тэхён в ответ понимающе улыбнулся, переводя притворно ласковый взгляд на затаившую дыхание Цзыюй. — Ну, раз мой маленький братик не желает сейчас слышать твои сучьи стоны, то, так и быть, расслабься, кукла. Вроде как сдался, успокоился, отстал от бедняжки, но нет. Всё временно. Пока дрожащие ноги в дорогущих туфлях не вступят на ровный тротуар, живо не понесут в направлении огромного заведения, и тотчас не забегут в аудиторию, с надеждой спастись. Хотя, заранее понятно - всё бесполезно. Найдёт. Прижмёт. И вновь напомнит: кто она, а кто он. тряпочная Кукла и властный Кукловод. — Скотина, — униженно кидает девушка, старательно оттягивая вниз край короткой, клешеной юбки чёрного цвета, хоть и осознаёт - бессмысленно. Если он пожелает, задерёт, не посмотрев, что они при людях, или одни в её комнате. Какая ему разница где её домогаться, когда дозволено всё, им самим же? Да и сейчас Цзыюй деться некуда, ведь смиренно сидит между двумя недругами. И только одно, по отношению к ней, отличие между столь разными близнецами: один, получает нездоровое удовольствие от её страданий, а другому - чисто плевать. — За каждое оскорбление, тебе будет больнее, чем прежде, — предупреждает ненавистным, горячим шёпотом на ухо, вызывая по девичьему телу предательскую, но не менее ненавистную дрожь. — Возьми на заметку, догги. Обидно. Почему её слепая любовь в сердце должна быть столь жестокой к ней? Цзыюй ответа не знает. Да и как узнать, когда твой возлюбленный — сводный брат-садист, умеющий лишь причинять боль, извращая чистую любовь, намеренно превращая её в ненавистное чувство. А ей, так сложно вытолкнуть мучителя из наивного сердца. За эти три года она так и не сумела по-настоящему возненавидеть его, хотя возможностей было предостаточно. Он сам их ей регулярно предоставлял. На. Возьми. Пощупай. Чувствуешь? Вот она - жестокость. Вот она - ненависть. А вот это - унижение. Сколько раз нужно втоптать тебя в грязь, чтобы чётко донести — это не-нор-маль-но? Сколько, а, Цзыюй? Но, ведь, как хладнокровно рассуждать разумом, когда влюблённое сердце... такое глупое и непонятливое, самостоятельно управляет всем, не спрашивая разрешения? Цзыюй не знает. Да и вряд ли сможет узнать. --------- *догги — doggie / собачонка (кличка, которую тэхён дал цзыюй после того, как узнал о любви той к братьям нашим меньшим).