Мой дом - дрейфующий остров

— Вань, я ушел, короче, — говорю на ходу в телефон, идя от ресепшн до лифтов. — Я зарегался. Не могу, сейчас прямо здесь вырублюсь, — рефлекторно оглядываю холл, оценивая собственную «угрозу». Белый пол, синие стены, яркие пуфы вдоль панорамных окон. Вполне себе приятная, современная гостиница. Еще бы не была пятой в этом месяце — было бы совсем хорошо. Но тур — дело такое… Бесконечные переезды, выезды-заезды, безвкусные шведские столы, слишком жесткие полотенца, слишком мягкие кровати. Границы времени и пространства стираются. Смотрю на часы — начало первого. Стало быть, день. Верчу в руках карточку-ключ, пока стою у дверей лифта, — «Holiday Inn Express, Воронеж». Ага, значит, Воронеж… Не то, чтобы мне совсем все равно, где на сцену выходить. Просто от такого графика голова кругом идет. А еще вечно хочется спать. Желательно без необходимости все контролировать. И нормальной еды хочется. Не из гостиничного ресторана. Вообще, лучше бы закрыться дома, чтобы никому не пришлось тебе фальшиво улыбаться, что-то спрашивать, заполнять собой твое личное пространство. Да, есть окситабор. Они семья. Но я все равно чувствую, что устал… Все устали. — Да, хочу немного поспать, — тру переносицу, слушая ругательства Рудбоя о том, как они задолбались с аппаратом на очередной площадке. — Бля, я реально сочувствую, но от меня сейчас помощи никакой, — Рудбой отвечает, чтобы я, конечно, шел отдыхать. — Спасибо, бро. Если не трудно, разбуди меня за пару часов до чека, — отключаюсь и захожу, наконец, в лифт. Передергиваю плечами — ненавижу замкнутые пространства. Обычно даже иду пешком. Но сейчас совсем нет сил, ноги свинцовые. Позавчера — допоздна концерт, перетёкший в какую-то вакханалию в местном клубе. Потом в гостинице никак уснуть не мог: перенапряжение, нервное истощение, пиздец, одним словом. Ну и до кучи — ранний подъем, какой-то невероятно длинный переезд, за который я вконец вымотался. Парни поехали сразу аппарат отвозить, а меня у гостиницы высадили. Они еще что-то в городе поснимать хотели для дневников, а мне было уже не до съемок. Нажимаю кнопку своего четвертого этажа и выдыхаю. Жду, когда этот, с виду — титановый, глухой «гроб» высадит меня. Двери начинают закрываться, и в последний момент кто-то протискивает в щель ладонь. Вздрагиваю от неожиданности. Понимаю, что из всего «семейства» я тут один. Но испугаться не успеваю, створки нехотя ползут назад, вижу в проеме лицо. Не сразу могу сообразить, кто передо мной. Давно не виделись. С лета. Но в следующий момент лицо улыбается, и я не могу скрыть удивления. — Да ладно! — улыбаюсь, скорее не от действительной радости, а от изумления. — Окси Янович, собственной персоной! — дразнит Слава, заходя в лифт и нажимая кнопку этажом выше. На нем расстегнутая парка кирпичного оттенка, черная толстовка, джинсы в цвет. На лице — улыбка, разве что губы не трещат. Не могу понять, действительно рад или, как всегда, прячется за одной из своих вымышленных масок. Я не ненавижу его. Я его никак. Он мне по сути никто. Я так далеко ушел от того самого баттла за эти четыре месяца, что и думать забыл о том, кто такой Гнойный. Да, признаю, поначалу меня бомбило. Потому что недооценил, пожалел, недожал, переумничал. А потом ничего, отпустило. Тур закрутился. Вокруг всегда куча людей. Фанаты, фанатки, пьянки, шутки, концертные площадки, клипы, интервью, новые проекты. Пытаешься все успеть, ничего не забыть, нигде не проебаться. А тут он. Единственный, кому я проебал. Вдруг хоп и заходит с тобой в один воронежский лифт. — Ты какими судьбами тут? — жму протянутую руку, стараясь сохранить хладнокровие, но внутри все предательски сжимается. Еще этот лифт сраный! Никуда не денешься теперь. Лучше бы пешком пошел. Глядишь, не встретились бы вообще. — Да у меня тут концик в местном клубе, — улыбается. Даже, как будто бы искренне. Чуть сильнее, чем нужно, сжимает мою руку. И что-то странное пытается спрятать за этой своей вечной бравадой. Не могу уловить, что именно. Отпускаю руку и понимаю, что чересчур пристально стараюсь рассмотреть это что-то. Отвожу взгляд на закрывающиеся двери, и становится еще больше не по себе. Терпеть не могу замкнутые пространства. Чувствую, как пульс учащается и голову ведет. — Да, у меня тоже… Завтра, — тяну губы в неискренней улыбке, говорю, только чтобы отвлечь себя. Ловлю его взгляд. Рассматривает меня: мимоходом скользит по куртке, цепляется за татуху на шее, мажет по губам, возвращается к глазам. Успеваю подумать, что внимание слишком пристальное, как вдруг раздается какой-то пробирающий до костей звук, лифт дергается, свет гаснет. — Блять… — обреченно выдыхаю в темноте кабины. Комок мгновенно подступает к горлу. Перед глазами все плывет. — Опачки! — восторженный возглас где-то рядом, но слышно, как в тумане. Стук у меня в ушах, кажется, грохочет так, что эхом отдается на весь лифт и ближайший к нам этаж. — Кажись, застряли! — Слава радуется, а мне кажется, что я сейчас блевану прямо на пол. На задворках сознания улавливаю, что он шуршит курткой, делает шаг к кнопкам, светит на них телефоном. Видимо, ищет кнопку вызова диспетчера. Куда-то тыкает, с кем-то говорит, а я и пошевелиться не могу. Парализовало будто. Чувствую только, как капли пота скатываются по спине. — Окси, — слышу настороженный голос. — Ты чего так дышишь? — и правда. Громко, глубоко. Но все равно кажется, что задохнуться могу, если меня срочно отсюда не выпустят. — Блять, чувак! Ну, ты чего?! — испугался или кажется? Чувствую, ближе встал. Прямо напротив, будто. А я все равно только дышу, запрокинув голову. Темно. Тихо. Только пульс ебашит в ушах. Блять, надо было пешком идти… Надо было пешком… Мысли путаются. Голова кружится так, что уже непонятно, где потолок, где пол. Тошнота волнами и перед глазами темнее, чем в этом гребаном лифте. Пальцы трясутся. Хочется выбежать отсюда с криками. На череп давит, будто свинцовую каску напялили. В груди сжимает. Воздух… Мне нужен воздух. Скорее! Раздуваю легкие, а сердце, словно, их порвать готово, чтобы вырваться из этого ада. Блять, какого хера я в лифт поперся?! — Тихо, Мирон, тихо, — шепот совсем рядом. Почти над ухом. Потом пальцы холодные мою руку находят в темноте. — У тебя клаустрофобия? — спрашивает тихо, без насмешки, вкрадчиво. Могу только кивнуть. И мне кажется, что он даже в темноте это понял. Сжимает руку сильнее, вторую на шею кладет. Пальцы ледяные. Хорошо. Закрываю глаза. Но тошнота не отступает, паникой давит грудь. А Слава еще ближе. Чувствую его дыхание на своей щеке. — Спокойно, — шепчет. — Они скоро нас выпустят. Потерпи немного, — будто убаюкивает своим голосом. Не смеется, не стебется. Только еще ближе подходит. Совсем вплотную. Слышу, как его куртка шелестит о мою. А рука на шее уже нагрелась. — Я рядом, не бойся, — продолжает шептать, едва касаясь губами моего лба. Переплетаю наши пальцы — не сопротивляется. Почти прижимается ко мне. Чувствую запах туалетной воды. Приятный. Тоже, как будто, меня успокаивает. Дыхание постепенно выравнивается. А Слава продолжает поглаживать большим пальцем кожу на шее. Стоит все так же близко. Даже дышит со мной в такт, подстраиваясь. Губами прижимается. И сейчас это кажется так правильно, так естественно. Я растворяюсь в своих ощущениях, в его присутствии, в нем. Стараюсь не думать о том, что мы заперты в этом железном ящике. Вдруг оба слышим звук. Слава вздрагивает, чуть отодвигается, но рук не отпускает. Вспыхивает свет. Щурюсь пару секунд. Когда открываю глаза, натыкаюсь на его губы. Веду взглядом выше — пристально смотрит на меня. Серьезно. Не моргает даже. Ждет, будто от моей реакции зависит вся его жизнь. — Ты как, дружище? — спрашивает с явным беспокойством. Лифт трогается, и только тогда он убирает руку с шеи, разжимает пальцы на другой. — Лучше, — мой шепот еле перекрывает звук этого скрежещущего «монстра». Не могу сказать нормально, в горле пересохло. Смотрит на меня, не отрываясь. Будто пытается убедиться, точно ли меня отпустило. Наш зрительный контакт прерывают открывшиеся двери. На этаже взволнованный администратор гостиницы и, видимо, мастер. Протискиваюсь между ними на ватных ногах, не слушая причитаний. Оглядываюсь только на него. На того, кто остался в кабине. На того, кому еще один этаж. Успеваю увидеть легкую тень улыбки, прежде чем закрывающиеся створки скроют его от меня.