Мой дом - дрейфующий остров

— Да… — хриплю в едва нашаренную трубку гостиничного стационарного телефона. Глаза не открываются, движения на автомате. — Доброе утро! — чересчур бодро звенит на том конце провода наигранно доброжелательный женский голос. — Вы просили разбудить вас в семь, — щебечет дама с ресепшн. — Да, спасибо! — мычу, не отрываясь от подушки. — Вы не могли бы позвонить еще через двадцать минут. Спасибо! — с огромным усилием протягиваю руку, чтобы положить обратно этот «пережиток эпохи», не дожидаясь ответа. Какая к чертям вежливость, если уже утро, а я так и не чувствую себя отдохнувшим. Меня будто каток переехал. Женя привезла меня со съемок ближе к ночи. По пути заехали перекусить, наметить дела на сегодня. Времени катастрофически не хватает. Телефон от уведомлений разрядился еще в середине дня, а у меня даже сил не было, чтобы подрубить его к сети. Вспоминаю об этом, не успев провалиться в спасительный сон. Понимаю, что Женька до меня не дозвонится, если вдруг что. Через пару часов я снова должен быть на площадке. Заставляю себя перевернуться на спину и открыть глаза. В комнате уже светло — шторы вчера не закрыл. Мышцы ноют, скопившееся за последние несколько дней напряжение так и не ушло. Кажется, что по икрам смачно так прошлись битой. Руки свинцовые. Провожу ладонью по лицу — кожа сухая из-за грима. Надо бы в душ еще успеть. Вчера завалился прямо так, сил не было. «Как там Слава в Питере, интересно?» — единственная мысль, которая заставляет улыбнуться. Последний раз мы виделись четыре дня назад, когда он уходил от меня за несколько часов до моего рейса в Москву. Решили не светиться в аэропорту — слишком палевно. Да и эти долгие прощания — не наша тема. А здесь уже закрутилось. Съемки по двенадцать часов. Я даже пожрать толком не успеваю. Если бы не Женя, которая то банан, то сникерс подгонит, я бы вообще падал. Как профессиональные актеры это делают нон-стоп?! Мой мозг от объема информации распухает как губка. И реплики запомнить — это еще полбеды! Хотя и тут, без ощущения, что Ванька всегда прикроет — как-то не по себе. Но ведь надо все время думать про мимику, взаимодействие с другими актерами, компоновку кадра, свет, блядь! А еще столько людей постоянно кругом. «Ладно, хватит себя жалеть! Ты сам на эти съемки в Empire V подписался!», — рывком сажусь на кровати, откидываю белоснежное облако одеяла, спускаю ноги, плетусь к входной двери в номер в поисках мобильника и зарядки. Первый находится в кармане куртки, вторая — на столе. Втыкаю, оставляю включаться на тумбочке, сам иду в душ. *** — Да, — выхожу из ванной, не до конца вытеревшись, ровно в том момент, когда с тумбочки раздается вызов отельного телефона. — Вы просили вас разбудить, — щебечет все тот же бодрый женский голос. — Да, спасибо! Я проснулся, — улыбаюсь безжизненному пластику, плюхаюсь на кровать, кладу трубку на место. Вместо нее беру в руки заряжающийся мобильник. В глазах почти рябит от количества пропущенных звонков, сообщений в мессенджерах, уведомлений, напоминалок и прочей системной хуйни. Есть даже несколько sms-ок. Их открываю в первую очередь. Пара рекламных вбросов и короткое сообщение от Рудбоя: «Позвони, как сможешь». Странно. Было отправлено около полуночи. Открываю телегу — туда тоже писал. Смотрю на часы в углу экрана — 7:21. Ванька в такое время спит с вероятностью процентов девяносто восемь. Причем лег пару часов назад, скорее всего. Не слишком по-дружески. С другой стороны, он бы не стал скидывать сообщение, если бы не ждал, да и если утром не позвоню — днем времени тупо не будет. Не успеваю толком взвесить все за и против, как телефон сам начинает вибрировать входящим вызовом. — А я как раз думал, стоит ли тебе звонить в такую рань, — улыбаюсь, прикладывая трубку к уху. Успел соскучиться. Мы и до моего отъезда в Москву не виделись не меньше недели. А тут, вдали от дома, разлука с близкими кажется только острее. — Да я увидел, что ты в сети маякнул, решил набрать сразу, — по первым словам понимаю, что Рудбой — какой-то нервный. Ни тени улыбки в голосе. — Вань, случилось че? — заражаюсь этой его обеспокоенной интонацией. — Да так, — слышу как в трубке колесико по кремню проезжается, потом воздух тянет и продолжает, судя по звуку, зажав сигарету зубами. — Ты сетки еще не смотрел со вчера? — спрашивает и выдыхает. — Нет. Не томи. Че там за говно? — сам начинаю нервничать. Даже с кровати встаю. Курить хочется зверски, хотя я в очередной раз бросил вот уже несколько недель как. — Слава трек выложил новый… С Димой, — сказал и замолчал. Слышу только, как дым упругой струей в трубку выдыхает. — С каким Димой? — даже не сразу включаюсь я. — С тем самым, — делает небольшую паузу. — Твоим Димой,* — это выделенное «твой» неприятно проезжается по памяти. Хмурюсь. И… Выдыхаю. Это не тот пиздец, который я сам себе уже успел накрутить. Да, Дима когда-то, и правда, занимал существенную часть моей жизни. Он много для меня значил. Тогда мне даже казалось, что он значит для меня все. И когда все разрушилось, мне было очень плохо. Рудбой знает это. Он — один из тех немногих, кто на самом деле знает, как сильно я был раздавлен этой историей, и как сложно мне было подниматься. А все потому, что эти отношения были зависимостью. Я был зависим. Я чувствовал себя никем. Сейчас же все изменилось. И дело не в деньгах и славе. Я стал другим. И человек, который рядом со мной, — тоже другой. — Ну и как? — позволяю себе усмехнуться. — Что как? — не втыкает явно не выспавшийся и накрутивший себя Рудбой. — Трек как? — улыбаюсь уже по-нормальному, не пытаюсь подавить это в себе. Подхожу к окну, щурюсь от солнца. — Ты знал? Он тебя предупреждал? — в голосе друга чуть истеричные нотки. — Нет. Это же Слава, — хмыкаю, представляя любимую темную макушку этого великовозрастного детины. — Блять, вот именно! — Ванька и правда зол. — Слава твой — еблан! Я из-за него с Ванькой посрался! — Да ладно! — это перестает быть веселым. Одно дело — я привык к Славиному ебланству, меня это не трогает так сильно. Я и сам его потроллить — только в путь. Он, правда, делает это куда изощренней и публичнее. Но вот то, что Рудбой его так и не простил за ту историю со спором — это очевидно. И все бы ничего, если бы он с Фалленом не сошелся. Мне-то от этого ни жарко, ни холодно. Да только Рудбой всегда меня от Славы защитить пытается, а Ваня, наоборот, за Славу — горой. Вот и цапаются. — Нашел из-за чего! — не могу удержаться от комментария. Просто потому что знаю, как Рудбой вечно загоняется, если с близким человеком какие-то контры. Его это доебывает до тех пор, пока все не разрешится. — Чего поругались-то? — пытаюсь смягчить тон, слышу как он затяжками частит остервенело. — Да потому что я — тоже еблан! — отвечает в сердцах, но тут же отступает. — Ладно, я рад, что ты не паришься. Я переживал, что это… — он замялся. — Заденет? — подхватываю мысль, отступаю от окна в глубь номера. — Ну да… Ну, просто Дима… Ну и Слава… — мнется. А я перекатываю эти его сомнения в тени пустой комнаты. Снова поднимаю глаза к окну. Меланхолично наблюдаю за тем, как кружатся пылинки в луче солнечного света, и перед глазами всплывает совсем другая картинка. Буквально живьем вижу, как голова Славы лежит на подушке. Он крепко спит, несмотря на то, как такой же солнечный, утренний, только уже питерский, луч скользит по его щеке. Мысленно вижу его лицо и не могу не улыбнуться. — Не парься, бро! Я уже вырос из этой хуйни, — уверенно говорю в трубку, а сам мысленно решаю, что Славе за такие фокусы обязательно нужно прописать профилактических пиздюлей. *** Дверь открывается не сразу. Мне даже повторно приходится выжать кнопку звонка, после чего в коридоре наконец-то слышатся чуть шаркающие шаги и отголоски ворчания. Когда дверь распахивается, на пороге стоит Слава. Взъерошенный, слегка помятый, в домашней футболке с дыркой на плече, серых спортивках и с охуевшим лицом. — Блядь! — выдыхает он вместо приветствия. — Я тоже рад тебя видеть! — саркастично замечаю в ответ. — Пригласишь? — подергивая бровью, киваю в сторону квартиры. — Даже не знаю, — как-то горестно реагирует он. — А ты меня пиздить будешь? — спрашивает явно издевательским голосом, пытаясь скрыть виноватую гримасу. — Обязательно! — бодро отвечаю, протискиваясь мимо него. Искренне улыбаюсь, вешая рюкзак на крючок и стаскивая куртку. Не дожидаюсь приглашения, скидываю и обувь, сразу прохожу в ванную, клацая по пути выключателем. — Слав, принеси полотенце! Я в душ хочу, пиздец! На самолет чуть не опоздал — пришлось сразу с площадки пилить, — кричу так, чтобы эта мумия, застывшая в коридоре и в ахуе, услышала. *** — Блядь, Слав, ну че ты? — спрашиваю, стоя в дверях на кухню. Только что вышел из ванной, одевшись в заботливо приготовленные чистые домашние шмотки. Делаю пару шагов по направлению к кухонному столу, не отрывая взгляд от сгорбившейся на подоконнике рослой фигуры. Смолит в форточку, не поворачиваясь. Я же опускаюсь на табуретку, откидываю голову к выкрашенной густо-синим цветом стене, закрываю глаза и начинаю чувствовать, как на самом деле ноют мышцы. Теплый душ помог им слегка расслабиться, и вот теперь они забивают все рецепторы отголосками тянущей ломоты. — Ты так и собирался молча от меня ныкаться? — усмехаюсь, не открывая глаз. С момента Рудбоевского звонка прошло больше полутора суток. С момента публикации трека, соответственно — больше двух. За это время Слава не написал мне ни одной строчки. Ни тебе бесконечных подъебок в тви, ни тебе видеозвонков, ничего! Тишина на всех фронтах. Я тоже не стал ничего писать. Во-первых, времени тупо не было. Съемки, дела, целый круговорот. Во-вторых, еще вчера режиссер сказал, что сегодняшний вечер и завтрашнее утро у меня будет свободными. Мы с Женькой раскидали оставшиеся задачи, она заказала билеты, и вот я в Питере. Слава молчит, и мне приходится открыть глаза. Поворачиваю голову, вижу, как он пожевывает губу, мнет пальцами почти истлевший бычок, сверлит взглядом оконную раму. — Ты чего вообще рассчитывал этим жестом добиться? — спрашиваю спокойно, без предъяв. Даже чуть улыбаюсь. — Да я… — вспыхивает в секунду, разворачивается всем корпусом, слезая с подоконника. Наталкивается на мой взгляд и сразу гаснет, растирая в пальцах оставшийся у фильтра табак. — Блядь… — виновато опускает взгляд. — Он сам мне предложил, давно еще. До того, как мы… — замолкает, поднимая взгляд. Сейчас с опущенными плечами он выглядит даже каким-то маленьким. Будто еще совсем ребенок, которого запихнули в это крупное тело взрослого мужчины. — Почти сразу после баттла. Я забыть успел, да и он не писал. А тут вдруг всплыл. Сам, — делает выразительное лицо, от которого мне хочется только еще больше улыбнуться. — И стал писать так, будто все про нас знает. Про тебя вообще знает лучше, чем кто бы то ни было, — возвращается к окну, цепляет открытую пачку, не раздумывая щелкает кремнем, затягивается и даже чуть опускает плечи, расслабляясь. — Не знаю, короче, почему, но я завелся. Накрутил себя, — вижу его профиль, слежу, как хмурится, вглядываясь куда-то вдаль за окном. — Еще ты там в своей Москве мне почти не отвечал, — морщится, как будто что-то горькое на язык попало. Будто сами слова, которыми он сейчас оправдывается, ему горчат. — Короче, я в тот же день свой парт записал и ему скинул, а он свел. — А потом?.. — радуюсь, что продолжает упорно не смотреть на меня, иначе бы увидел, как я силой подавляю улыбку. Вижу, что его мучают угрызения совести. И, наверное, есть за что. Но мне совсем не хочется его грызть и злиться. Я просто так рад его видеть, что давит где-то под ребрами. Молчит с минуту, докуривает почти до конца, затирает окурок о край кофейной банки, едва заметно поджимает губы и наконец-то поворачивается ко мне. — А потом мне стало стыдно, — ловит мой взгляд. Уголки губ предательски дергаются, обнажая перед ним не только зубы, но и, кажется, душу тоже. Душу, которая успела настрадаться в свое время, но которая теперь ловит приходы от одного этого взгляда. Делает шаг в мою сторону и тоже начинает улыбаться, робко и как-то виновато, но очень тепло. С каждым шагом — все шире и хитрее. И вот он уже стоит прямо напротив, едва уловимо касаясь моего левого колена. — Злишься? — спрашивает с таким видом, что я понимаю, ему уже вовсе не стыдно. — Злюсь, что по Томасу проехался, — отвечаю, задрав голову, чтобы смотреть в глаза.** — Да я ему рекламу сделал, — фыркает Слава, опускаясь на корточки и раздвигая ладонями мои ноги. Ведет от коленей к паху, и я, глубоко втягивая воздух, закрываю глаза. Осторожные движения через мягкую ткань почти сразу заставляют член напрячься. Пальцы умело наглаживают приподнимающуюся плоть, и я чувствую, как жар концентрируется ниже живота. Приятно, расслабляюще и, в тоже время, покалывает острым возбуждением. Где-то на краю сознания ощущая, как ладонь скользит к резинке штанов. Рефлекторно приподнимаю зад от табуретки, Слава же великодушно оставляет на мне белье, чтобы я не плюхнулся голой кожей на холодную поверхность. Со штанами же не церемонится — спускает к самым щиколоткам. Ноги окатывает прохладным воздухом. Чувствую, как тут же наваливается на бедра, пальцами по животу к члену и сразу ощущение горячего рта вокруг головки. Выдаю звучный вздох. Слишком хорошо. Охуенно! Лучше, чем можно себе представить, для человека, у которого последнюю неделю не было ни сил, ни времени даже на то, чтобы подрочить. А Слава будто и сам соскучился по минетам: играет языком, старательно втягивает щеки, плотно прижимает губы, не торопится, дает мне возможность урвать хотя бы немного наслаждения перед быстрой разрядкой. Реальность уплывает почти сразу. Отголосками разума улавливаю собственные блядские стоны. Ничего не могу с собой поделать — запредельно хорошо. Ощущения в паху закручиваются воронкой, на ногах пальцы поджимаются, поясница сама выгибается навстречу умелому рту. Три, два, блядь… Охуенно! *** — Вань, я максимум через неделю буду уже в Питере, так что свидимся обязательно! Я сам соскучился, пиздец! — улыбаюсь в трубку, забирая посадочный билет со стойки в аэропорту. Девушка напротив тоже улыбается во все тридцать два — узнала, не стала заставлять снимать кепку и очки. — Ладно, ловлю на слове! — усмехается Рудбой. Он позвонил, когда я уже поднимался по эскалатору в зону регистрации. — Слава сказал, что Ванька у тебя. Значит, помирились? Все нормально? — спрашиваю, стараясь отойти от возможных любопытных ушей. — Да, все нормально, не парься! — отвечает довольным голосом. — У вас-то как? — Заебись! — говорю, а сам чувствую, как лицо готово треснуть от счастливой улыбки. *** Уже сидя в самолете, снимаю блок с телефона, чтобы перевести в авиарежим и хотя бы немного подремать в пути. Ночь катастрофически не хотелось тратить на сон, хоть усталость и взяла в итоге свое — оба отрубились ближе к утру. На автомате захожу в твиттер, увидев уведомление. А там:

ЧЕРНЫЙ ДЕЛЬФИН 7 апр. 12:30 ТВОЙ ВОТ И НЕ БЕСИШЬСЯ

Пробегаю по буквам пару раз, не в силах перестать улыбаться. _____________________ * Речь о треке СЛАВА КПСС & SCHOKK — ЯНГ ЯИП, который был запостен ближе к полуночи 5 апреля 2018 года. ** В последнем бридже Слава называет Томаса Мраза (артиста Booking Machine) жирным лохом.