Live your last

Удивительно, но слежки за ним не было — Чонгук скомкал в руке перепачканную кровью футболку и застегнул джинсовку до груди, чтобы не привлекать внимание прохожих. Игнорируя редкий встречный народ, он скучающе прогулялся по переулкам, вышел в нужный квартал и остановился у дверей бара на углу здания. Помещение встречает привычным бархатным полумраком — в солнечном свете, просачивающемся через оконные стекла, танцует золотая пыль. Как всегда, шумно. За столиками в углу расположились «свои люди» — в иерархии подчинённые пешки, развлекающие себя за счет алкоголя и пьяных шуток, и, заметив Чонгука, они окликают его, присвистывая. Чон вскидывает два фака в качестве приветствия, идёт прямо к барной стойке, и, кинув футболку на свободный барный стул, садится рядом, постукивая пальцем по красной древесине. Мин Юнги, в группировке более известный, как «мозги Босса» — Шуга, появляется через минуту: невысокий, волосы — цвета мяты, фирменная белая рубашка расстёгнута на две пуговицы, сверху — чёрный жилет. Едва заметив Чонгука, он кривится лицом так, словно его вновь внезапно схватила головная боль. В принципе, это не так далеко от правды. Чонгук — одна из худших его проблем, и, оперевшись о барную стойку, он не отказывает себе в удовольствии залепить оплеуху тёмной макушке. — Явился, не запылился, блять. Чонгук привычно хмыкает, устраивается вальяжнее и улыбается кончиком губ, не сводя со старшего взгляда: — Соскучился? Юнги корчит презрительную мину, доставая с полки гранёный стакан и лениво начищая его полотенцем: — Глаза б мои тебя не видели. У тебя и без этого проблем по горло, щенок. Вчера Босс тебя к себе вызывал, а ты не удосужился даже на звонки ответить. По головке за такое не погладят, знаешь ли. Чонгук пожимает плечами и шарит руками по карманам, извлекая смартфон: разбит в смятку, как и ожидалось. От внимательного взгляда Юнги не ускользает то, что на груди Чонгука синеют следы от ударов: под чёлкой тоже виднеется внушительный кровоподтек, и старший сохраняет безразличное лицо, спрашивая прямолинейно: — В какое дерьмо ты влез на этот раз? — Хуйня, — Чонгук увиливает от ответа, отбирая из пальцев Юнги стакан и призывно взмахивая им, предлагая наполнить. В свои двадцать пять для Юнги он до сих пор ребёнок — большой ребёнок, и, даже раздражённо ворча, он всё равно потакает, наливая алкоголь и наблюдая, как Чонгук прижимается к стеклу разбитыми губами, делая один большой глоток. Его собственный стакан полон, и кусок льда звонко ударяется о стеклянные стенки: бармен не сводит с Чонгука прищуренного взгляда, и тот скоро раскалывается, подпирая лоб ладонью: — Встретил старого знакомого. Человек, которого знал в прошлом. — Вот оно что. — Юнги тянет искусно-незаинтересованно, доставая сигарету и закуривая. Его пальцы полностью забиты татуировками, а на наружной стороне ладони — тату бабочки: Чонгуку нравится смотреть, как старший курит, грубовато, небрежно, с присущей лишь ему эстетикой. Когда-то Чонгук воровал сигареты из его пачек, пытаясь выглядеть так же — тогда Юнги лишь ухмылялся детским неловким попыткам затянуться, а сейчас, наклонившись к чужому лицу, позволяет прикурить от своей сигареты, не оставляя между ними пространства. — Какое сентиментальное дерьмо. Встретились, разошлись. В чём проблема? Чонгук свёл брови, задумался; по лицу Юнги понял, что у него свои мысли на этот счёт, и это не предвещало отнюдь ничего хорошего. — В твоей жизни нет места для людей из прошлого. Надеюсь, ты не настолько идиот, чтобы этого не понимать. Заканчивай, даже не начиная. Чонгук не ответил. В воздух взметнулся густой сизый дым — Юнги отвернулся, опрокидывая в себя жгучий алкоголь, и, привалившись спиной к стойке, вновь затянулся, прикрывая глаза. В их пропащих жизнях нет места для слабости; участь тех, кто поддался — плачевна всегда. Все они что-то потеряли. Оставили кого-то навсегда. Иначе они не оказались бы здесь — в самом сердце криминала, ведомые единым лидером и своими правилами, неподвластными обычному обществу. В кармане завибрировало мелодией звонка: вытащив смартфон и протянув пальцем по входящему для ответа, Юнги приложил телефон к уху, выдыхая из лёгких к потолку последний дым. Голос из трубки громкий и суровый, и Юнги отвечает прямо и кратко, бросая взгляд на темноволосую макушку Чонгука. — Здесь он. Я сейчас отправлю его к тебе. Юнги тцыкает, устало и раздражённо откладывая сотовый. Быть связным прилично подзадолбало: тем не менее, это участь «правой руки» — жаловаться не на что. — Подъём, к начальству на ковёр. Чонгук метает в него хмурый взгляд — и Юнги тянет узкие, обкусанные губы в садистскую ухмылку, опираясь обоими локтями на родное красное дерево: — Он просто пиздецки зол, хана тебе. Вали отсюда поживее. — Похуй. Не в первый раз. — Чонгук закатывает глаза и разворачивается на стуле, расстёгивая джинсовку. — Подгони мне только сменных шмоток. Взгляд Юнги осязаемо скользит по коже — Чонгук небрежно стягивает куртку, обнажая мощное тело; косые мышцы поверх ребер, напряжённый пресс и бедра, выглядывающие из низко посаженных узких джинс — всё украшено посиневшими кровоподтёками, а кое-где неумело налеплены отрывки белого медицинского пластыря. Чонгук бы никогда не сделал этого сам. Значит, кто-то основательно брался за его лечение. Если это и есть тот самый «приятель из прошлого», то Чонгук проебался. Проебался однажды — проебётся и во второй раз. Юнги щурится и тушит сигарету в хрустальной пепельнице: что ж, пока ещё рано делать выводы. Он уходит в подсобку и возвращается с чистой чёрной футболкой — Чонгук быстро натягивает её, и та облипает его, как вторая кожа. — Прогадал с размерчиком, — хмыкает Шуга. Их комплекция до забавного разная, однако Чонгук не жалуется — салютует, оставляя на стойке измочаленный мобильный и полупустой стакан. — Он ждёт тебя в Black Rose, — указание догоняет Чонгука уже на выходе, и он то ли пропускает мимо ушей, то ли успешно делает вид («и так понятно, где ещё старику быть в такое время») — дверь с силой хлопает, и Юнги вздыхает тяжело, обходя стойку к стульям, на которых остались Чонгуковы вещи. Одежда скомкана, и, взяв в руки футболку и развернув, Шуга скривился, берясь за более-менее чистые участки ткани. Залита и пропитана насквозь засохшей кровью — для них не в новинку, только одно не сходится: Юнги не заметил на теле Чонгука ран, способных пустить столько крови. Этот парень опасен в своей импульсивности и слепой ярости. Юнги не может забыть, как однажды, застав в драке, его поразили глаза Чонгука, наполненные кровавой жаждой. Он был словно в трансе, раскидывая противников и добивая жестокими ударами: когда всё закончилось, он не сразу пришёл в себя, и — Юнги клянётся — он сам не полез бы усмирять его в этот момент. Так, благодаря этому он и приобрёл сильную репутацию у местных банд, получив кличку «Бешеного Пса». Что ж, для Юнги он по-прежнему щенок. Дикий, бесстрашный и такой же одинокий.

***

От бара до Чёрной Розы не так далеко: над спуском в подвальное помещение — фиолетовая аляпистая вывеска, увитая неоновыми проводами поверх букв. Для обычных гражданских тут что-то вроде клуба, на деле же — бордель под прикрытием. Кто ищет — тот найдет: поэтому, несмотря на нелегальность, клиентов у них хватает всегда. Засунув руки в карманы, Чонгук быстро спустился вниз, откуда лился приглушённый красный свет. Толкнул тяжелую дверь в просторный зал; в центре — бильярдные столы, на углу — небольшая импровизированная сцена. Днём одарённые члены группировки привычно играют здесь джаз, а ночью местные шлюхи демонстрируют собственные таланты на радость мужчинам криминального мира. Чонгук знает, куда идти. Коридор из зала ведёт в остальные помещения, и там его уже ждет Босс — об этом свидетельствует парочка личных телохранителей, устроившихся под дверью одной из комнат. — Двигайтесь, — бесцеремонно идёт напролом, открывая дверь. Ему позволено — однако, закрыв за собой дверь, Чонгук останавливается, дёргая бровью. Между ног раскинувшегося на диване Босса — темноволосая шлюха, в чьих волосах покровительственно запуталась ладонь мужчины. Даже отсюда слышно, как она старательно заглатывает, счастливо улыбаясь, а вторая, покачивая упругой грудью, прогибается, прижимаясь к криминальному авторитету. — Я вам не помешаю? — Чонгук хмыкает, сложив руки на груди, и не отрывает взгляда от сочных красоток. — Ты, старик, себе не изменяешь. Ты вообще чем-нибудь кроме секса занимаешься? Мужчина поднимает голову, и, на минуту закрыв глаза, сжимает в кулаке спутанные длинные волосы, прижимая шлюху к паху: минута — и женщина отстраняется, облизывая губы и гладя по сильным ногам. По одному приказу обе нехотя заканчивают, подбирая собственное бельё и спускаясь с дивана: у самого выхода одна из них льнёт к Чонгуку, подмигивая и приветствуя. Он здесь всегда в почёте. Босс, уже застегнув ширинку, закинул ногу на ногу, удобнее устроившись на диване и смеривая Чонгука взглядом с ног до головы: Чон шагает ближе и принимает заслуженный шквал негатива. — Потрудись-ка объяснить, с какой радости ты пропадаешь с радаров, когда требуешься незамедлительно. Ким Намджун — глава Южной сеульской группировки. Он рано занял место главы из-за смерти отца, однако сумел сохранить положение и завоевать доверие и уважение подчинённых, даже несмотря на непривычную для корейца внешность: от матери-американки ему достались светлые волосы и голубые глаза. Несмотря на то, что из-за удивительного успеха в криминальном мире он получил кличку «Монстра», Чонгуково «старик» преследует его постоянно, и для того, кому только тридцать восемь, это почти унизительно. Хотя, быть может, и заслуженно. — Попал в потасовку с отбросами из Северной банды. — Чонгук усаживается напротив мужчины и складывает руки в замок на коленях, слегка сморщившись: синяки вновь заныли, служа воспоминанием о прошедшей ночи. — Я предупреждал тебя не вступать в драки без основательной причины. Так что произошло? Намджун явно не может слушать его без внушительной старой папиросы. — Я переспал с женщиной босса Северных. — Ты сделал что? — Намджун закипает, и это видно по тому, насколько сильно хмурятся его брови. При всей его вселенской терпеливости, строптивый Чонгук всегда умеет вывести его из себя. — Откуда я мог знать, что она его баба. Она сама запрыгнула на меня в баре, а потом нажаловалась папочке, который сразу отправил по мою душу отряд своих ублюдков. Всё, что Намджун может — вздохнуть тяжело. Как много от женщин проблем. — Я защищал себя, только и всего. Лицо Чонгука внезапно становится серьёзным, и он поднимает взгляд прямо в голубые глаза Босса. — Но в той драке… Я убил одного из них. Между ними повисает молчание. Это больше не рядовое происшествие. Смерть одного из членов банды приравнивается к оскорблению всей группировки — и те обязательно потребуют кровь за кровь. Они оба прекрасно это понимают. Намджун поднимается с дивана, с силой туша папиросу, и, подойдя прямо к Чонгуку, отвешивает звонкую пощёчину. — Я должен посадить тебя на цепь, чтобы ты начал думать головой и перестать приносить одни проблемы? Чонгук молчит и смотрит злобно прямо в глаза, сжимая пальцы на коленях: это был несчастный случай — однако сейчас Босс его не услышит. — Они всё равно наведаются за своим. И ты до этого момента и носа отсюда не высунешь. Приказ оседает в воздухе сильным хлопком двери — Чонгук сжимает пальцы ещё сильнее, до побеления, и закусывает губу, пока не чувствует железный вкус. Он не может просто сидеть на месте: поднявшись, он следует на выход, и, открыв дверь, замечает Шугу, облокотившегося на стену напротив. Они смотрят друг на друга, однако Чонгук проходит мимо, не оглядываясь. Юнги нагоняет его, идя рядом, и Гук понимает — он всё слышал. — Не бери в голову. Он делает вид, что злится, но на самом деле просто не хочет, чтобы тебя пришили. — Плевать. — Успокойся и просто отсидись здесь, пока Намджун всё не уладит. Его слова не встречают ответа — Чонгук просто уходит вперёд, и Юнги оставляет его в покое, позволив выпустить пар. Намджуна в зале нет: к счастью, ему удаётся беспрепятственно покинуть клуб, и, выйдя на улицу, Чонгук бредёт без направления подальше, смешиваясь с потоком людей и теряясь в толпе. Взглянув на свои руки, он вспоминает, как лезвие ножа, выбитое у противника, мягко и податливо вошло в человеческое тело по самую рукоятку, проливая тёплую кровь. В конце-концов, произошедшее — его рук дело, и лишь ему нести за это ответ. Вступая в мафию, нужно быть готовым к смерти, и Чонгук готов — все эти бредовые идеи насчёт «криминальной семьи», в которой все держатся друг за друга, так и остаются для него бредовыми, в которые он не верит и не поверит никогда. Намджуну не придётся за это отвечать. Сумерки сгущаются, укрывая тьмой верхушки небоскребов и зажигая город огнями: он не теряет бдительности, иногда оглядываясь, и выйдя на знакомую улицу, Чонгук понимает, что в этом районе находится дом, в котором он провёл ночь. Дом, принадлежащий Тэхёну. Внезапно — хоть на минуту, хоть издалека — хочется его увидеть.