Королевская Нора

      Мордред любит Лондон.       Город дождей и тумана полон жизни, только вытяни руку в свет ночных огней или в центр шумной бурлящей улицы — и она коснётся ладони, утянет за собой. И Мордреду, который привык проводить время наедине с музыкой, сумраком Тауэра и древними стенами, её отчаянно не хватает.       Принц, который никогда не станет королём. Отвергнутый даже собственным отражением и хранитель единственной дороги на Авалон.       Мордред затягивается сигаретой и поднимает воротник кожаной куртки от пронизывающего ветра, хотя толку мало. Оглядывается на всякий случай — он до сих порой путается, где можно курить в Лондоне, но тут зона рядом с небольшим и тесным клубом. Горьковатый вкус дыма мешается с послевкусием виски. Мордред уже немного пьян, и это даже приятно. В отличие от Галахада, который всегда идёт до конца, Мордред знает свои границы.       По крайней мере, в этом.       Но в этот Лондонский клуб он приходит не ради барного меню и богатого выбора алкоголя — в конце концов, у него самого в Тауэре его достаточно.       Мордред заходит обратно — в тёмную нору, которая дышит четкими ритмами электронной музыки, зеленоватой и синей подсветкой, движениями. Кажется, в этом мире так легко затеряться — или нащупать собственные тёмные стороны. Мордред протискивается через тацнпол, у многих на лицах — восторг и экстаз, глаза полуприкрыты, для них сейчас важна только музыка и тягучие слова.       «Останешься ли ты в темноте во веки веков? Что ещё я могу сделать? Когда смерть стоит у твоей двери».       Он проходит мимо парочки в дальнем углу, которая самозабвенно занимается любовью у стены, у парня такая бледная кожа, что в свете неона его легко можно принять за вампира, и ныряет в незаметную дверь, почти слившуюся с чёрной стеной. Сюда вход только для тех, кто знает, зачем идёт. Тишина такая, будто за стенами и нет грохота музыки, только пол едва заметно вибрирует под ногами, а свет ламп здесь холодный, бледный, похожий на подводный зеленоватый сумрак, как в огромных аквариумах.       Впереди его ждёт девушка в ярко-розовом парике — Мордред знает, видел как-то раз, как она выходила из клуба, и чёрные волосы были собраны в простой конский хвост. Сейчас на её лице — блёстки, короткий топ из чёрной сетки одет прямо на голое тело, и сквозь неё видна маленькая грудь. Её все зовут Клара, на взгляд Мордреда, совершенно дурацкое и точно не настоящее имя, но своё мнение он держит при себе.       — Тебя давно не было.       — Я не всегда принадлежу себе.       — А кто из нас принадлежит? Ну, заходи, — она едва заметно усмехается.       Его здесь считают сыном богатых родителей, который ищет дорогих развлечений от скучной избалованной жизни. Впрочем, тут и не особо вдаются в подробности — если клиент платит и держит рот на замке, в своих же интересах.       Клара открывает дверь и привстаёт на цыпочки, шепчет, как некую невероятную тайну:       — Иногда из забытья можно и не вернуться, помни об этом.       Мордред только пожимает плечами — ему всё равно. Хотя иногда кажется, что Кларе — нет, или это просто игра света, которая заставляет увидеть тревогу в её взгляде. Он успевает уловить её аромат — что-то сладковатое, карамельное — прежде, чем ныряет глубже следом за Кларой, которая провожает его.       В место, где может принадлежать себе.       Здесь пахнет кожей и удовольствиями, за тонкими шторками мелькают силуэты, доносятся приглушенные голоса и стоны. Клара находит свободный закуток и кивает на удобное мягкое кресло с подставкой для ног. Стены обиты чёрным, и на них мерцают огоньки, как вспышки звёзд. Мордред снимает куртку и закатывает рукав рубашки, чтобы было видно вену, и теперь при каждом его движении кажется, что по рукам у него ползут гибкие змеи. Всего лишь татуировки.       Клара садится сбоку на низкий пуфик, рядом с ней — поднос со всем необходимым. Мордерд может и сам, но всегда опасается, что может переборщить с дозой. Он не боится смерти от передозировки, а вот слишком сильного эффекта — да. Всего лишь получить немного покоя и безмятежности, единения, заполнить ту пустоту, которая зияет внутри.       Интересно, испытывает ли те же самые ощущения двойник за зеркалом? Или он бы только посмеялся над слабостью?       — Расслабься, сладкий, — тихо говорит Клара, умелыми движениями вводя тонкую иглу под кожу. Медленно и осторожно. — Ты здесь для этого.       — Не в первый раз.       — Удивляюсь, как ты ещё не подсел окончательно на это. Обычно после пары лет клиенты просто исчезают. Или сначала приходят в ломке и боли, чтобы получить хотя бы немного ещё. А ты крепкий орешек.       — Я осторожный. Мне не разрешат умереть.       — Все мы однажды умрём, знаешь ли. Правда, я бы не хотела подохнуть в этом кресле наслаждений.       — Я и не собираюсь.       — Вот и хорошо.       Клара уже стягивает перчатки, убирает поднос с использованным шприцом, иглой и салфетками. Поэтому Мордред и приходит сюда — при прочих условиях здесь следят за стерильностью и уничтожением расходных материалов. Прежде, чем уйти, Клара наклоняется к нему, и он чувствует, как её грудь касается его через ткань рубашки, а пальцы приятно зарываются в волосы, чуть тянут их вверх. Её поцелуй сладкий — кажется, что даже с тем самым карамельным вкусом, и руки сами скользят на её тонкую талию.       Мордред не замечает, когда она уходит, всё заменяет расслабленность и тишина, чувство уединения, которого никогда нет в его подвалах Тауэра. Мордред слышит, как замедляются удары его сердца, каждый раз думая, остановится ли оно слишком надолго? Ощутит ли он это? Или его собственный двойник за зеркалом?       Время исчезает и растворяется, оставляя вечность, с которой он живёт. В ней только обволакивающая тьма, без отражений и света. Мордред почти чувствует, как по рукам скользят змеи, как они шипят, а их шершавые языки лижут след от введения инъекции наркотика.       Всё заканчивается стремительно и болезненно.       Мордред резко вскрикивает и падает с кресла на шатающийся пол, больно бьётся коленкой, хотя это ничто по сравнению с ощущением огня под кожей, кажется, кровь вскипает. Плохо соображая, он с трудом доходит до выхода, путается в занавесях, складывается пополам от боли.       Дрожащими пальцами шарит в карманах куртки, стискивая зубы. Зрение ещё не отошло, мир темнеет и плывёт, так что двигаться приходится на ощупь. Едва ли вздыхает с облегчением, когда пальцы чувствуют гладкую зеркальную поверхность.       Шипит со злостью:       — Сукин сын! Прекрати!       — Я чем-то помешал? Каким развлечениям на этот раз? В какой трухлявой норе ты теперь валяешься? Ты должен оставаться рядом с зеркалом. Ты — хранитель.       — Ты всё равно можешь до меня дотянуться через чужие зеркала. Так какого чёрта?..       — Потому что меня забавляет смотреть, как ты мучаешься. Вся твоя душа принадлежит Авалону — и мне. Ты — отброс собственной души. И, как я вижу, не зря. Хорошей ночи.       Мордред устало упирается лбом в стенку, всё ещё сжимая в одной руке зеркало. Он никогда не будет принадлежать себе. Из века в век он пробовал столько способов, не только он — даже Моргана понимала, что они совершили ошибку, и искала способ помочь. Она никогда не называла того, за зеркалом, «Мордред», как и отец. Словно они оба признавали, что их настоящий сын — здесь, вместе с ними.       Жаль, что сам он так себя не ощущает.       Только пленником зеркал. И всё ещё не собирается сдаваться.       — Ты в порядке? — он не слышит шагов Клары, которая приходит на крики и шум.       Он только мотает головой, во рту горький привкус желчи, всё тело ватное.       — Может, позвонить кому-то, чтобы тебя забрали?       Мордред знает — она так мягко намекает, что ему пора уходить. Проблемы с клиентом никому не нужны, неважно, какие демоны внутри и от чего всё так болит. Но он сам справится, зачем кого-то беспокоить? Возьмёт такси, доедет до Тауэра — и вниз. Охрана тоже где-то рядом, и если надо, Клара тут же её позовёт.       — Нет. Я сам. Всё в порядке, проблем не будет.       — Ну как знаешь, — в голосе отчетливо слышится сомнение. — Тебя проводить до выхода?       — Да.       Как бы стыдно сейчас ему ни было от своей слабости, от этой просьбы, он боится сейчас заблудиться и заплутать. Медленно раскатывает рукава рубашки, накидывает куртку, проводит рукой по лицу, будто хочет отлепить мерзкие ощущения. Когда-то он гордился змеями на руках — символ Пендрагона, и его как наследника. Сейчас думает, что лучше их стереть.       Клара берёт его за руку и ведёт за собой, обратно, по коридору, через обжигающий музыкой клуб, на свежий воздух, который пахнет прохладным дождём. Мелкие капли оседают на её коже в дырочках сетки — она так ничего и не накинула поверх. Мордред медленно ищет на телефоне нужное приложение, заказывает такси, не сразу вспомнив, какой тут адрес. И сразу чувствует ещё большую усталость от такого напряжения. Ему просто надо поспать.       Клара закуривает и наблюдает за ним, прищурив глаза.       — Никак не могу понять, что в тебе есть такое… иное.       — Ничего.       — Ну, это ты зря. Мне вот всегда нравились твои змеи. О, кажется, это за тобой!       У тротуара останавливается машина, и Мордред тяжело шагает к ней, но всё-таки оборачивается на Клару. Её розовый парик чуть намок, кожа покрыта мурашками, но она не обращает внимания.       — Я всего лишь отражение другого. И умер сотни лет назад.       Пусть считает бредом наркомана. Но для него это правда.       Машина срывается в ночь в сторону его личной темницы.