Василёк, Василёк... От прошлого не убежать

С трудом Василисе всё же удалось успокоить и уложить Маришку спать, напоив ту успокоительными. Девушка устало потёрла глаза ладонями и уставилась на своё отражение в зеркале. Осунувшаяся, вся какая-то выцвевшая, видеть себя такой было очень-очень страшно. Василиса глубоко вздохнула и провела рукой по спутанным медным волосам, которые тоже как-то выцвели, выгорели… Кап. Кап-кап. Кап-кап-кап. Слёзы стремительно закапали на холодные бледные руки девушки, а Василиса всё смотрела на себя невидящим взглядом, находясь где-то на грани реальности, захваченная паникой и отчаянием. Но тут её взгляд чуть просветлел, Огнева быстро нашарила тупые железные ножницы в ящиках. Одно резкое движение руки, и девушка залилась громким истеричным смехом, сжимая в руках отрезанные медные волосы. Глотая слёзы, Василиса истерично срезала прядь за прядью, вырезая вместе с волосами всю боль, страх и отчаяние, все болезненные воспоминания, обиды и слёзы, все убийства и смерти, всё. Когда причёска превратилась в куцее каре, ножницы с грохотом упали на пол, выскользнув из рук девушки. Василиса опёрлась о раковину, часто и глубоко дыша. Столько лет она не давала срезать свою шикарную шевелюру, ревностно следя чуть ли не за каждой волосинкой, а теперь всё это просто потеряло смысл, стало таким по-детски глупым и бессмысленным. Ей давно стоило избавиться от этого груза прошлого хотя бы так. Огнева улыбнулась себе и тихо прошептала: — Мы со всем справимся. И сейчас она твёрдо верила. Они на самом деле со всем справятся. У них просто нет других вариантов.

***

Маришка сидела на кровати, обхватив свои плечи руками, и раскачивалась из стороны в сторону. Взгляд её был таким пустым, неживым, словно вся она внутри исчезла, замёрзла, растворилась. И осталась только оболочка, а внутри ни-че-го, пусто. Она бы и рада расплакаться, сорвать голосовые связки, закричать, разбить руки о стены — выплеснуть всё наружу, но ни слёз, ни голоса, ни сил у неё не было. Будто бы и не своя она совсем, будто бы и тело не её даже. И холодно так, что пальцы сводит. — Марина, — мягкий голос разрезал тишину, заставив девушку крупно вздрогнуть. Резникова зажмурилась и замотала головой из стороны в сторону. Ей бы кричать, плакать, звать на помощь, да хотя бы об стены биться… — Маришка, — снова повторился зов. Девушка зажала уши ладонями и закусила губу так сильно, что горячая кровь хлынула в рот, но это заботило Резникову в последнюю очередь. «Всё это нереально, тебя нет, ты не существуешь», — эти слова Марина повторяла в своей голове раз за разом как мантру. — Маринка, ну чего ты? Раз. Два. Три. — Ну же, красавица, открой глаза! Девять. Десять. Одиннадцать. «Это всё в моей голове, тебя не существует!» — Резникова проговаривала про себя одни и те же фразы, силясь сосредоточиться на счёте. Двадцать один. Двадцать два. Двадцать три. Марина шумно выдохнула воздух сквозь сжатые зубы и зажмурилась ещё сильнее. Когда её мама была жива, она учила её всему, давала столько советов, что впору было книгу писать. И один такой совет — считать, чтобы отвлечься от боли. Перечислять числа по порядку, складывать их и умножать в уме, как бы ни было больно и страшно. Цифры да лента для волос — всё, что осталось у неё от матери. — Ну, Маришка! Взгляни же на меня, милая! Марину мелко трясло. Она упорно продолжала считать, силясь «перекричать» этот голос. Не-слышать-не-видеть-не-чувствовать — старая-старая установка, которая начала рушиться ещё до смерти Дейлы. Смерть лучшей подруги окончательно доломала что-то внутри девушки, но у неё оставались Марк, Дейла и Норт. А потом и Норт словно бы умер для неё, потерял к ней всякий интерес, забыл-вычеркнул из своей жизни. Просто-напросто забыл. Забыл, как дарил розовые тюльпаны и конфеты, как целовал украдкой. Но рядом всё ещё были Марк и Дейла, а где-то там, глубоко в сердце, был ещё и Фэш, которого она тайно любила раньше. А затем в их жизни вошла Огнева. Нет, не вошла, а ворвалась, влезла и всё испортила, сломала, искорёжила. Эта девчонка всегда крутилась где-то поблизости, но никогда не была так близко. Она перетянула к себе Фэша, заняла всё его существо, поселилась в его комнате, голове, душе, сердце и мыслях. Марина хотела бы ненавидеть Василису, хотела бы выцарапать ей глаза, но не могла… Что-то внутри было против этого. Рядом всё ещё был Марк. Но в жизни нет ничего вечного, Марина окончательно убедилась в этом, когда Огнева-младшая украла у неё ещё и Марка. Он словно бы помешался, как и все вокруг, Маркус отдавал Василисе всего себя, но девчонка словно бы и не видела этого, чем злила Маришку ещё сильнее. Марк страдал из-за этой ненормальной любви, а Василиса ничего не видела. Марина всё ещё не могла ненавидеть Василису… Рядом оставалась только Дейла. Марина умерла где-то глубоко внутри (и, кажется, так и не воскресла), когда увидела, как медленно упало на пол тело Дейлы. Её единственная подруга лежала на полу, и кровь вместе с жизнью вытекала из прекрасного тела девушки. Марина тогда не понимала, кто из них двоих умер по-настоящему: Дейла или она сама. В тот момент рядом не осталось никого. Это была та самая черта, полное одиночество. И Маришке бы бежать оттуда, хвататься за людей, но уже даже незачем и не для кого. Целых три года она сходила с ума где-то в себе. Плакала, собирала себя по кусочкам, заново отстраивала стены вокруг. Кажется, в это время она и научилась этой холодящей душу жестокости и безотказности. Маришка бралась за любое дело без разбора и убивала так равнодушно, глядя в глаза жертве. Иногда ей это даже нравилась: ломать жертву, запугивать, наслаждаться чужой болью. Ей и своей боли хватало по горло, но чужая была такая осязаемая и странная, притягательная. А чужой страх пах так по-особенному приятно, что раз за разом этот порочный круг повторялся. А пустоту в душе Марина пыталась залатать алкоголем, тонкими и изящными сигаретами, как она сама, и одноразовыми связями. Как же сильно она ненавидела себя после каждой такой «попытки» забыться, так сильно и отчаянно ненавидела. У неё никого не осталось, даже какой-нибудь собачонки. А потом Фэш позвонил ей и предложил встретиться. Маришке тогда сорвало крышу, ведь она, как последняя дура, на самом деле прискакала к нему и ещё на что-то надеялась… В конце концов, он ведь мог стать просто очередной неудачной «попыткой», но Марина так свято уверовала, что Фэш наконец-то полюбил её, что чуть не умерла прямо там, посреди его коридора, когда Василиса ворвалась к ним. Вот так Маришка и увидела настоящего Фэша, который, к слову, ей ни капли не понравился. В тот момент, когда она бросилась на помощь к Огневой-младшей, что-то снова со звоном разбилось внутри, хотя казалось бы, что биться уже просто нечему. Сидеть в кафе и вести милые беседы, а затем ещё и напиваться со своей врагиней было просто верхом дикости и сумасшествия. Марина даже в самых ненормальных мыслях не могла вообразить себе такого, но это стало её сумасшедшей реальностью. Теперь рядом с ней была Василиса. Марина даже вообразить себе не могла, насколько Василиса — девочка-беда. Куда бы она не шла, везде находила неприятности вперемешку с приключениями. А ещё она светила так ярко-ярко и тепло-тепло, что даже ледяное сердце Марины таяло. Василиса всегда слепила своим светом, жгла что-то внутри, плавила многолетние неприступные стены. Маришка наполнялась вся до краёв красками, чувствами, жизнью, Василисой. Через ссоры, скандалы и ругань Марк возвращался к Маришке. Они причиняли друг подруге ненормальную боль, ломали изнутри, но тем не менее дарили светлое счастье, счастье снова быть рядом. Марина была той единственной, что видела слёзы Марка, той маленькой сумасшедшей катастрофой, которая вытирала эти самые слёзы холодными пальцами и прижала лохматую голову к себе, силясь помочь, успокоить, забрать боль себе. Две разбитые сломанные души снова были рядом, снова вместе, снова по одну сторону баррикад. И всем этим Маришка была обязана только Василисе… — Марина, дорогая… — голос позвал её так надрывно нежно. И это стало последней каплей, которая разбило все стены и оковы. Маришка крупно вздрогнула и распахнула глаза, озираясь по сторонам, силясь увидеть свою галлюцинацию, а ещё шептала так часто и тихо: — Лёша, Лёшка, Лёшенька… Мир Марины Резниковой снова разваливался на куски, рассыпался пылью прямо в руках.