Память — это единственное, что вечно в человеке. И именно воспоминания делают людей. Без них они словно пустые сосуды.
Пустой. Мертвый.
Жалюзи плотно закрывали окна, не пропуская в небольшое уютное помещение дневной свет, из-за чего в полумраке сложно было читать строчки пыльных книг. Каминари пару раз подзаряжал импровизированную лампу на столе, но и того, пусть и яркого свечения, хватало ненадолго. В тишине слышался лишь приглушённый шелест страниц какого-то журнала и тихий треск проводов. Мэй копалась в небольшом приборе, иногда бурча под нос слова мнимого восторга или же ругани, которые прерывал протяжный вой железки. Шуршание бумаги принадлежало Изуку, который старательно вчитывался в чернильные буквы, вероятно выведенные на скорую руку, пытаясь запомнить как можно больше информации, но и без того, забитая огромным потоком информации с уроков, голова, отказывалась воспринимать ещё больше терминов и схем. Треск прекратился, как и возня Мэй. Девушка подняла глаза, немного покрасневшие от бессонных ночей, и бегло оглядела присутствующих, смотря куда-то сквозь них, словно выискивала что-то ценное на полках. — А что, если опустошить человека, как сосуд? — с тихим скрипом Хатсумэ резко откинулась на спинку кресла, слушая мерное тиканье часового механизма перед собой. Что-то всё же у неё получилось собрать из такого старья, которое нашла не так давно на складе и вопреки остальным, не выбросила. — Что ты имеешь в виду? — Каминари оторвался от небольшого приборчика с кучей пестрых, словно гирлянд, проводов, стоящего подле руки и перевёл заинтересованный взор на девушку. Прибор гудел и иногда протяжно всхлипывал, переманивая на себя уже внимание Изуку, который до сих пор не понимал, для чего он создан. — Имею в виду человеческую память. Что, если забрать её у личности и внушить, что он на самом деле другой? — весело проговорила, с задумчивым видом всплеснув угольными перчатками, которые чуть блестели от масла. Мэй могла сделать что угодно и из чего угодно, но иногда её идеи были сумасшедшими и заходили слишком далеко, что будь рядом Тодороки, даже он бы показал нескрываемый шок, либо заканчивались крахом после пяти минутного триумфа. — Но зачем нам это? — Каминари вопросительно выгнул бровь, перебирая и зажимая меж пальцев очередной красный провод, после чего механизм рядом с ним перестал гудеть. Друзьями они стали только потому, что Мэй не хватало электричества для подзарядки приборов, ибо их было много, а Денки иногда интересовался механизмами собственноручно сделанными классом поддержки. И, видимо, один прибор его очень сильно заинтересовал, раз он ввалился к ней посреди процесса с горящими глазами и буквально лампочкой над головой. Так и сошлись. — Ну представь насколько бы легче стало жить в мире, если мы бы могли "переделывать" злодеев. Внушать им, что до потери памяти, они были одними из лучших героев и построить им новую репутацию в обществе, — Мэй вскинула руки вверх, словно указывала на то будущее, о котором говорила, но после всё же как-то чуть отстранённо, но не менее весело добавив, — Герои ведь не убивают, а злодеи не исчезают. Изуку заметно поёрзал на стуле. Его эта идея совсем не радовала, а последние слова той и вовсе заставили с настороженностью оглядеть чужое лицо. Журнал был слегка смят в загорелых руках, но это было единственное выражение его недовольства, кроме слов: — Забирать у людей память, значит, отбирать у них жизнь... это неправильно, — дико стирать воспоминания, единственное, что остаётся с человеком всегда, однако...для мира так действительно будет в какой-то степени лучше. Без злодеев. — А ты сам представь, что окажется наилучшим вариантом: десять мёртвых тел или один новый герой...? — Мэй пронзительно взглянула на Мидорию, не скрывая мнимую долю азарта, отчего последний замолчал. Ответ тут был явно очевиден, но что-то не давало покоя. — Точнее одна мёртвая душа в противовес десяти мёртвым телам, — Тодороки внезапно появился на пороге. Он уткнулся плечом в дверцу стеклянного шкафа с таким же пустым взглядом, чётко смотрящим на Мэй. Каминари даже ухом не повёл, вновь отвлекаясь на прибор перед собой – видимо привык, а Изуку чуть не выронил журнал, зажатый в пальцах — А что, если подобный прибор попадёт злодеям в руки? — Можно ведь надёжно спрятать его! В каком-нибудь сейфе или... — после секундного ступора, девушка бросила ответный взор на Шото, встречаясь с недовольством к данной ситуации. — На данный момент существует масса причуд, которые с лёгкостью могут разрушить сейф, — оборвал юноша, резко сменив взгляд на более хладнокровный. Явно в его стиле, учитывая, что не одобрял многие изобретения этой чудачки, хоть и старался это скрывать. — С таким же успехом существует человек с причудой стирания памяти, — подал голос Каминари и отодвинулся от деревянной поверхности, нажатием ладони на угол. Тут все умолкли. Ведь и правда, где-то мог жить человек, который способен забирать или стирать чужую память, с той же лёгкостью, как если бы предложили выйти на улицу и вдохнуть свежий воздух. Этот вариант совершенно вылетел из головы, либо вертелся на языке, но озвучен был лишь только сейчас. — Значит, мы ничего не теряем! — словно пропустив последние слова Тодороки, воскликнула Хатсумэ. Мидория отвёл взгляд в сторону. Он молчал до сих пор. Ему казалась безумной эта идея и принимать участие не горел желанием. Если все злодеи исчезнут, то что останется делать героям? Хотя процент того, что герои вновь не превратятся в злодеев крайне мал. Герои всегда нужны миру. В этом Изуку убедился позже, когда понял, что зря не отговорил Мэй от этой идеи. — Кто ты? — хриплый и грубый голос заставлял тело содрогаться от каждого звука, слетающего с сухих губ. Глаза пустыми безжизненными зрачками смотрели, словно сквозь меня. Я боялся не его потрёпанного вида, грозной ухмылки со странным выражением глаз. Не его накаченных рук, обильно испачканных кровью неизвестно кого, но точно не его. Я боялся того, что он забыл... Забыл всё. Забыл меня.