Нетакая

      Гарри пытался не смотреть на Невилла. Точнее сказать, он пытался на него не пялиться, но раз за разом ловил себя на том, что пялится. Долго и открыто, пытаясь понять, что же так насторожило Гермиону. И если она была права, а это случалось намного чаще, чем обратное, то что тогда делать? Гарри почувствовал тычок в бок и раздраженно повернулся к Гермионе:       — Что?       — Хватит так смотреть. У него на затылке скоро волосы задымятся от твоего взгляда!       — Но я не вижу ничего странного, — выдохнул Гарри, поняв, что он не хотел бы, чтобы Гермионины слова оказались правдой. — Может, ты ошиблась? Это же Невилл… Ну и что, что у него на обеих ладонях поперечные порезы! Мало ли обо что он мог порезаться. Вы вообще видели, как он нож в руках держит на зельеварении? То, что он до сих пор жив, — это большая удача.       — А то, что он не помнит какой сегодня день или какой сейчас урок? — быстро зашептала Гермиона. — Он даже имя мое с трудом выговорил!       — Да сейчас никто не помнит, какой день. Главное, что не двадцать четвертое.       Гермиона нахмурилась и сжала перо:       — И более того — в библиотеке ничего нет про разумную рассаду. Я столько книг пересмотрела — ни в одной нет даже упоминания о разумной рассаде. Я сомневаюсь, что она существует.       — Гермиона, если он знает чуть больше, чем ты, это не делает его поведение подозрительным, — мягко возразил Гарри. — Неуклюжесть, забывчивость, любовь к растениям, даже самым безобразным, — это и есть суть Невилла.       — Я же говорю — надо просто проследить! — вклинился Рон. — Что спорить бестолку? Карта у нас есть, мантия-невидимка тоже. Он уходит каждый второй вечер сразу после ужина.       — Так ты уже?! Рон! Тебе заняться больше нечем, что ли?! — Гермиона гневно раздула ноздри.       — Недавно у меня было много свободного времени, — огрызнулся он. — И если на вас смотреть было тошно, то на Невилла — смешно.       Гермиона в неверии поджала губы и осуждающе качала головой.       — Так, ладно, — попытался их успокоить Гарри. — Когда он следующий раз пойдет в теплицы?       — Не в теплицы, — буркнул Рон. — На квиддичное поле.       — Ты за всеми так следишь? — вновь вскипела Гермиона, а Гарри все не мог понять, отчего она так себя вела. — Не ровен час и за нами станешь?!       — За тобой и следить не надо, чтобы понять, чем ты с Крамом занимаешься, Гермиона, — тихо ответил Рон. — У вас же на лицах все написано.       Гермиона покраснела, округлила глаза, а потом, поджав дрожащие губы, вылетела из класса. Гарри шумно выдохнул. Профессор Бинс даже не запнулся.       — Знаешь, Рон, иногда лучше помолчать.       — Знаю, — ответил он, отвернувшись, — только она же вынуждает! Ты думаешь, почему она, как вопиллер, начинает верещать, стоит мне заговорить? Потому что я их видел. И она это знает. И ей стыдно. — Он замолчал. — Я много думал обо всем. Пока был один, — тихо продолжил Рон. — Она, кажется, мне нравится. Иначе я не могу понять, почему она меня так раздражает и притягивает одновременно! Этот ее повелительный тон, нравоучения… и забота. И я хотел пригласить ее, но она бы никогда не согласилась. Зачем ей я, когда рядом есть… получше.       — Никогда не думай так о себе. Всегда есть кто-то получше. Но это не означает, что ты чего-то или кого-то недостоин, — Гарри устало выдохнул. — Однако Гермиону уже пригласили.       — Крам, наверное, да? — Рон поднял глаза на Гарри, который тут же опустил свои. — Я это давно понял, просто не принимал до тех пор, пока не увидел. Он ее поцеловал. Прям в губы. А она даже не оттолкнула его — будто можно вот так просто взять и поцеловать. — Рон вздохнул. — Я ее не виню, конечно. Даже понимаю. Но все равно обидно.       — Ты еще никого не пригласил?       — Нет. Я, наверное, пойду один, — тускло усмехнулся Рон. — В том балахоне, что мне прислала мама, я выгляжу одновременно и пацаном, и девчонкой. Не знаю, в каком веке его сшили, знаю только, что этот век пах отвратно.       Гарри не смог подавить смех, Рон тоже.

***

      Гарри поднимался из подземелий, Рон плелся рядом. Оба шли молча. У одного зубы отросли до подбородка, у другого губы свисали едва ли не до груди. Гермиона тоже шла рядом, но едва ли могла молчать.       — Спасибо, что заступились, — она улыбнулась, а потом посерьезнела, наставив на Рона обвинительный палец. — Но вы же понимаете, чего он добивается? Ему даже не столько нужно меня оскорбить, сколько вас подставить. Особенно тебя, Гарри. И вы каждый раз позволяете. Каждый! Нельзя же быть такими недальновидными. Но… — она с улыбкой вздохнула. — Все равно спасибо. Хоть это так глупо, но все равно приятно, что вы заступились.       Гарри и Рон только на нее посмотрели, потом друг на друга и тоже вздохнули. «Поттер-губошлеп» и «саблезубый Уизли» — и это самые невинные — уже облетели замок, и теперь каждый второй, а быть может, и первый, ржал, хихикал и посмеивался, пока Гарри и Рон шли в больничное крыло.       — Можно я вас обниму? — Гермиона кинулась сначала к Гарри, но неловко остановилась, раздумывая, как до этой самой шеи дотянуться.       Гаррины губы стекли с лица, как воск по свече, и его лицо приобрело выражение крайнего разочарования, а лицо Рона с этими зубищами, тем более настолько кривыми — она никогда не замечала, что они находят друг на друга — выглядело донельзя глупым… Гермиона невольно провела языком по своим зубам. А потом улыбнулась — открыто и благодарно — и потрепала обоих по волосам. Рон вылупился на нее и замер, как книззл, который еще не решил, зашипеть или замурчать.        — Как же я по нам скучала! Встретимся после ужина?       Гарри кивнул, подобрав свои губы, Рон тоже, отчего потом все же зашипел, когда зубы воткнулись в шею. Он подтер стекающие по подбородку слюни рукавом мантии и, глянув на Гарри, засмеялся. Гарри, глянув в ответ, булькнул, толкая Рона в плечо. Потом они уже шли, обнявшись и утирая выступающие слезы и слюни.       — О, Поттер, вот это ты раскатал губу!       Гарри даже не обернулся посмотреть, кто оказался настолько очевидно остроумным. Рон же обернулся и показал средний палец.       — Эй, Уизли, так у кого длиннее? У тебя или у Грейнджер?       Гарри схватил покрасневшего Рона за плечо, рывком развернул к себе и посмотрел тому прямо в глаза, качнув головой. Рон отвел взгляд, дернулся и вырвал плечо. А потом, махнув рукой, засопел. Гарри только покачал головой. Рон что-то прошепелявил, и Гарри тоже махнул рукой, но уже в сторону Больничного крыла. Дальше они шли так же — молча и подтирая слюни.       — Мистер Поттер, мистер Уизли, — мадам Помфри покачала головой, встречая их. — Я так понимаю, что мистер Малфой и мистер Кребб — ваших палочек дело, да? А это — их?       Гарри кивнул, а потом скривился. Воняло в Больничном крыле отвратно. Рон замахал рукой у носа, а потом выпучил глаза, увидев, как Малфой, красный от злости и унижения, сидел и мазал свою лысину мазью. Макая пальцы в скляночку, Малфой давился, бледнел, зеленел, но все равно мазался. Рон толкнул локтем Гарри и тыкнул пальцем в Малфоя. Гарри рассеянно отмахнулся, смотря на грустного Кребба, одна штанина которого была заметно толще другой, но не до конца, а где-то до колена. Ткань плотно облепляла то, что не должна была облеплять. И Гарри, припомнив, что он кинул в кого-то раздувающее, поморщился и переступил с ноги на ногу. Ему стало стыдно, а еще жаль Кребба. Ведь тот, по сути, виноват тот был только в том, что друзья у него паршивые.       — Садитесь тут, — предложила мадам Помфри, — подождите пока. И Мерлина ради, — она посмотрела на каждого из четверых по очереди, — не усложняйте мне работу.       И скрылась за дверью.       Рон провел рукой по волосам и подмигнул смотрящему на него Малфою. Тот скривился, а потом глумливо сказал:       — Волосы не зубы, Уизел, скоро отрастут, а вот твои кривые зубы так и останутся кривыми. Может, будут чуть меньше, чем сейчас. — Драко склонился и гадливо улыбнулся: — Но когда размер что-то менял, да? — и он недвусмысленно кивнул в сторону Кребба.       Рон усмехнулся и вновь провел руками по волосам, а потом состроил страдальческую гримасу, показывая Драко мизинец и сочувственно сводя брови друг к другу. Гарри развалился на кровати, закинув губы на плечо и лениво наблюдая за Роном.       — Не печалься, Уизли, — ехидно продолжил Драко, кивнув на Гарри. — Некоторым везет день ото дня, а некоторым — всего раз в жизни. Тебе уже раз повезло родиться. Так что смирись, — и подмигнул, а потом резко задернул ширму.       Гарри привстал, губы шлепнулись с плеча, отдавшись тянущей болью. Он посмотрел на Рона, который стал чересчур серьезным.       — Ну вот, мальчики. Мистер Кребб, выпейте пожалуйста это. Мистер Уизли, сядьте ровно и держите зеркало. Как только они станут прежнего размера — махните мне рукой.       Мадам Помфри направила палочку на Рона, который смотрел на свои зубы в зеркале. Они уменьшались сначала очень быстро, тая прямо на глазах, а как только стали помещаться во рту — очень медленно. Рон смотрел в зеркало сосредоточившись, а потом махнул рукой и потрогал языком свои зубы. Он улыбнулся:       — Спасибо, мэм. Даже лучше, чем было!       — А теперь ты, Гарри. Что отец, что сын, — покачала она головой, водя над ним палочкой.       Гарри замер. Ему было любопытно. Мало кто с ним говорил об отце или матери и редко когда это делал, хотя, если подумать, почти каждый с ними встречался. А некоторые и не раз. Гарри все не мог понять почему, а спросить было неловко. Да и страшно: Снейп ненавидел его отца, захлебываясь желчью; Хагрид восхвалял и отца, и мать, захлёбываясь слезами. Помфри явно не одобряла, поджимая губы. Сириус любил его отца, а Люпин вообще скрывал, что знал кого-то из них, будто стыдился… Гарри понимал, что ни отец, ни мать не могли быть святыми, но так хотелось в это верить. Ведь ему так хотелось думать, что они любили бы его даже таким, какой он есть. А такого, как говорила его тетя, могут терпеть лишь святые.       Кожа начала нагреваться, где-то пощипывать, а где-то и откровенно зудеть, поэтому Гарри прикрыл глаза и сжал руки на коленях.       — Ну вот, все вернулось на свои места.       — А можно укрепляющего мне и Гарри? — попросил Рон. — Симус Финниган болеет уже вторую неделю. Вся спальня в соплях!       — Конечно, сейчас принесу, — усмехнулась мадам Помфри, покачав головой.       И опять ушла. А Рон, сжимая в руках палочку, резво поднялся, тихо подобрался к ширме Малфоя и резко ее распахнул, кидая обездвиживающее. Гарри недоуменно поднялся следом, но отошел немного в сторону, чтобы видеть, когда появится Помфри.       — Эй, лысый-белобрысый, — Рон ухмыльнулся, вырывая склянку из рук застывшего Малфоя, а потом скривился. — Фу-у-у! Так вот от кого несло как от дерьма гиппогриффа.       Гарри ухмыльнулся и обернулся: Рон, поджав в отвращении губы, выливал как раз всю мазь на лицо обездвиженного Драко, а потом начал ее растирать. Схватив полотенце, он вытер все еще лысую голову Драко, после обтер свои руки о его рубашку и ласково сказал:       — Ну вот, Малфой, — улыбнулся он, хлопнув того по лысине. — Я буду краток, чтобы ты понял. Не трогай Гермиону. Даже не смотри на нее. Я вырос с близнецами и знаю слишком много способов, как сделать твою жизнь невыносимой. Так что заруби себе на носу, пока он у тебя еще есть.       Гарри ошарашенно смотрел на Рона, задвигающего ширму.       — В Большой зал, да?       Гарри сделал невольно шаг назад.       — Это было низко.       Рон удивленно поднял брови, обернулся на ширму Драко, а потом вновь посмотрел на Гарри и сказал недоуменно:       — Это было справедливо. В следующий раз — если он будет — я ему мыло в рот засуну и буду его там держать, пока пузыри наружу не пойдут. А вкус у мыла тошнотворный, но у слова грязнокровка — еще хуже.       — Рон, это неправильно.       — А терпеть правильно? Он же издевается над ней! И если я не могу ее защитить от этого бледнолицего утырка, как я вообще могу ее винить в чем-то? — Он тяжело дышал. — В общем, если он еще только раз сделает ей больно, я сделаю больно ему. Я его предупредил. Только и всего. И это, по-моему, правильно.       — Ты над ним издевался, — тихо сказал Гарри. — Чем ты теперь лучше?       — А ты чем лучше?! Что с Гермионой, что с ним — ты молчишь и терпишь. Я не знаю, как тебя там воспитывали магглы, но меня так не воспитывали!       Гарри замолчал. Рон был прав, но разве и Гарри не был? Он чувствовал, что это неправильно. Что это ни к чему хорошему ни Рона, ни Гермиону не приведет. Но действовать так… Ему было противно и грязно. Противно от Рона, что так поступил, от себя, что ничего не сделал, чтобы остановить, но и от Драко, который до такого довел Рона.       — Я не вижу смысла превращаться в такого же мудака, как Малфой, даже если это справедливо, — все же твердо ответил Гарри. — Он был беспомощен и уязвим. Это издевательство. И поступая так, ты становишься ничем не лучше него.       — Да он по-другому не понимает!       Гарри посмотрел на него измученно.       — Должны быть другие способы, Рон, — убежденно сказал Гарри. — Хоть дуэль та же! А это было низко.       — Пока это действенно — я буду этим пользоваться.       — Если Гермиона пострадает из-за этого — это будет твоя и только твоя вина. Когда ты издеваешься над кем-то, пока он слаб, это никогда не приводит ни к чему хорошему. Я знаю, о чем говорю, Рон.       Гарри и Рон стояли друг напротив друга. Оба понимали, что что-то не так между ними. Они будто больше не понимали друг друга, будто что-то сломалось. Или кто-то…       — Вот ваши зелья. И прошу вас, дайте мне хотя бы неделю отдохнуть от вас. Все, кыш!       Гарри и Рон забрали зелья и ушли так же, как и вернулись. Молча. Им было о чем поговорить, но Гарри пока не находил в себе сил, а главное — слов. Он чувствовал странное изнуряющее чувство потери. Они дошли до лестниц — одна вела в Большой зал, другая — наверх, в Башню. Гарри остановился, раздумывая. Ему хотелось уйти в спальню, хотелось побыть одному, но в то же время не хотелось. Он не хотел остаться снова один. Сердце билось где-то в горле.       — Мы должны встретиться с Гермионой на ужине, — Рон вопросительно на него посмотрел. — Ты идешь?       Гарри взглянул на него. Вроде такой же, какой и был. А потом ответил:       — Да, иду.       Посмотрев в последний раз на лестницу, ведущую в Башню, Гарри вздохнул. Означало ли это, что он сделал выбор? Гарри посмотрел на идущего впереди Рона, который уже с кем-то болтал — непринужденно — об уроках и ужине. И ему стало горько.       — Гарри, Рон! — Гермиона помахала им рукой и улыбнулась. Рядом с ней сидел Крам, напротив Невилл, Джинни и все-все-все. — Идемте к нам!       Гарри улыбнулся, Рон — через силу, и они уселись рядом с Крамом. Гарри пожал тому руку, Рон сделал вид, будто очень голоден, и просто кивнул, схватив рукой ножку курицы. Виктор пожал плечами и вновь обернулся к Джинни, чьи глаза горели знакомым Гарри огнем. Раньше этот огонь был обращен на него, а теперь — на Крама. Было ли ему завидно или обидно — конечно нет. Ведь когда-то и он сам так на него смотрел, но это было слишком давно. Теперь Гарри смотрел на сутулого крепкого Крама ожидающе, с подозрением и сомнением. Потому что тот гладил Гермиону по спине, убирал кудри с ее лица, когда она поворачивалась к нему, чтобы что-то сказать, и тут же замирала. Гарри отвернулся, чтобы посмотреть на Рона. Рон ел, втыкая вилку в мясо до противного скрежета, а потом зло жевал, глотая большими кусками и едва не давясь.       — Потише, друг, — Гарри хлопнул его по спине, когда тот покраснел и едва не выпленул непрожеванную капусту в сидящего напротив Невилла. — Умереть от брюссельской капусты? Не круто.       — Да, — вклинился Невилл. — Брюссельская капуста миролюбива, а вот брюссельский горох может и задушить, если наступишь на его усики! Они злопамятные! И усики хоть и тонкие, но очень крепкие. Такое уже бывало, — закивал он. — Мне ба рассказывала.       — Да ну, глупости, это же растение, — нахмурился Рон и получил пинок ногой под столом от Гарри. — Запустить гнома — и все дела. А еще лучше двух гномов. Этим мелким говнюкам все нипочем. И материться умеют, если их научить. И вообще сообразительные заразы, — Рон знающе покивал. — В одну и ту же ловушку два раза не попадутся.       — Вот было бы разумное растение какое-нибудь, да? — Гарри округлил глаза. — Которое бы понимало, кто вредитель, а кто нет — а потом бы избавлялось или, — он дергано пожал плечами, — как лабиринт, запутывало.       — Садовые гномы те еще вредители, — подтвердил Невилл, — а такие растения есть, отчего нет? Вот, например, Блэки на заднем дворе любили высаживать лабиринты из разумных растений. И встречали так незваных гостей. Бедняги плутали неделями, пока не умирали от голода или жажды, — Невилл округлил глаза. — А растение потом использовало их как удобрение.       Гарри поежился не от рассказа, а от того, что Невилл и правда не помнил… и спросил, чтобы удостовериться:       — Но разве бывают разумные растения?       — Конечно! — улыбнулся Невилл, а Гарри замер, внимательно слушая. — Например, мандрагоры. Мне ба читала предания, что они умеют говорить, а еще чувствовать смерть.       — Чувствовать смерть? — Гарри с Роном переглянулись.       — А как иначе, — пожал Невилл плечами. — Раньше их использовали для порч и ворожбы. В основном со смертельным исходом. Они очень внушаемы, главное — подобрать слова. И очень старательны. Чем-то напоминают домовиков — сделают все, что угодно, если ты им пришелся по душе.       — Надеюсь, никто не будет использовать лабиринт на Турнире, — добавил Рон. — Иначе нам придется неделями ждать, пока шесть человек найдут друг друга! Причем мы и видеть не будем, а только сидеть и ждать. Скукота.       Невилл скукожился как-то, посерел и кивнул:       — Да, было бы неинтересно, — и посмотрел, нахмурившись, на Гарри.       Гарри, едва заметив его взгляд, выпалил:       — О, тыквенный пирог! Как давно не было тыквенного пирога! Невилл, не подашь мне блюдо, пока еще что-то осталось?       Невилл тряхнул головой и потянулся за блюдом. Гарри благодарно улыбнулся, схватил самый большой кусок и тут же начал есть. Пирог не лез в горло, но Гарри старательно его туда запихивал. Как и свое нежелание верить, что с Невиллом что-то не так…