И имя мое...

Мое рождение было… тягостным для многих. По рассказам дружинников, моя мать много гуляла и редко находилась в доме отца. Сам же он ее избивал, пока не родился я. Зато у него было много красивых ключниц. Насладиться детством мне не удалось. При рождении погибла мать, а вскоре и отец. Меня взял под опеку друг семьи, старший в дружине, Олег. Я помню его молодым: статная фигура, высокий рост, светлые волосы, сильное тело. Широкая желтозубая улыбка редко кому была открыта, но при ее появлении все замирали и тоже начинали улыбаться. В 882 году Олег захватил Киев. Я не помню этого, но мне сказали, что в момент осады Олег держал меня на руках. Тогда мне исполнилось на днях четыре года. Последующие годы я провел в одиночестве. «Отец» в виде Олега меня нисколько не жалел, постоянно бил и грозился отдать меня волхвам на жертвоприношение. Юродивые деды любили проливать детскую кровь. К шести годам я начал обучаться верховой езде, стрельбе из лука. Друзья Рюрика, люди, что были старше самого Олега, любили меня и обращались крайне нежно, на равных. Возможно, из-за этого я так и не смог овладеть искусством ведения боя. В десять я и парочка детей тех дружинников отправились в лес и потерялись на три дня. Мы кричали, плакали, клялись всем богам, но никто так и не пришел. Нас спасла одна лишь удача и сноровка моих друзей. Леона, младшая дочь бойца из младшей дружины, хорошо разбиралась в ягодах и травах. Благодаря ей мы нашли воду и пищу. Она же сплела шалаш. «Смотрите! Крыжовник! Он растет только у воды!» Дмитрий — старший сын в семье старшего дружинника. Его мать держала самый большой птичий двор. Благодаря обширным знаниям в птицеводстве и охоте, он смог поймать перепелок и тетерева. «Я пойду. Приду вечером. Подготовьте горячей воды». Ну, а я… я умел разжигать костер. В будущем мне это умение и пригодится, и станет проклятием. В 912 погибнет от укуса змеи Олег, стоя в тот момент на могиле своего любимого коня. И в тот же год, на следующий день, я стану князем киевским, тем, кто собирает каждый год огромную дань. В том же году, еще за три месяца до смерти Олега, охотился я в Псковских землях. И случилась как-то переправа через глубокую, но спокойную реку. Дружина веселилась, я, уже будучи пьяным, начал приставать к нашей переправщице — девке лет десяти отроду. Мне уже было тридцать пять — возраст, достойный похвалы и любви женщин. Возможно, вы, потомки, подумаете о разврате, но так оно и было в наше время. Светлый лик ее, волосы, собранные в косы, ниже бедер и очаровательно серьезные очи пленили меня. И тогда, уже прибывши на место, зажал я девицу между коней и начал поругание, но вместо привычного согласия Ольга, а звали ее именно так, сказала: — Зачем смущаешь меня, княже, нескромными словами? Пусть я молода и незнатна, и одна здесь, но знай: лучше для меня броситься в реку, чем стерпеть поругание. Отпустил я деву. Но тогда стали приходить мне на ум страшные мысли, совершенно нормальные для регента Олега.

«Взять ее голову, за волосы у затылка, задрать, изучить миловидное личико пристальным взглядом малахитовых глаз (моих), затем рвануть ее в сторону, да так, чтобы клок светлых волос остался у него в руке, и после… наслаждаться… ее пленительной слабостью, очаровательными кровоподтеками на шее, забавными зубиками, выбитыми в процессе удовлетворения — все эти действия он представлял по нескольку раз в день, мучился от боли в груди, вызванной мыслями о ней, такой нежной и красивой. Игорь запустил пятерню в черные волосы, давно не стриженные и оттого сильные, длинные. Только бы не поседели раньше времени…»

А затем… неурожай. Сил крестьян на юге будет совсем не хватать для расширения, прокормки дружины. Падет обороноспособность. Голод охватит весь юг. А в Новгороде забушуют морозы. Но они не бедствуют — у них торговля. Пошлины собирает Новгородское вече, что упорно сопротивлялось сбору дани. Киевская земля совсем опустела к осени, и тогда мне пришлось на последние крошки хлеба идти в поход, на Царьград. Недалеко, удобно, богато! Но, пока нас, русичей, там не было, Византия смогла одолеть сезонные нападки турков и начала строить ограждения, уже от нас. Долго мы сидели под воротами, но потом двинулись обратно. Едва отошли корабли от берега, как со стен города полился на нас град стрел. Мы не беспокоились — наши ладьи крепки. Но одновременно с этим и сухи, легки… Греческий огонь стал погибелью. Как бы мы ни старались, потушить пламя императорского гнева не удавалось. Мы бросили горящие лодки и, взобравшись на уцелевшие, пустились домой, в Киев, позорно поджав хвосты. 941 год — вот дата нашего похода. Летописцы постарались на славу, описывая все наше путешествие точно, но без последней части, где мы бежали аки лешие от воды. Едва пережила столица Руси то лето. Под осень, когда все собирали урожай и вернулись из похода мы, я и триста моих дружинников, таких же относительно молодых и бойких, пошли по земле русской — взимать с покорных деревень двойную дань. Если печенеги нападут, то мы не выдержим. Правила этого мира просты — захват главного города приравнен к захвату всего государства. Так я и говорил людям. Прошло три таких сбора. На четвертый, когда турки на востоке вновь активизировались, мы, дружина княжеская, пошли на царьград вновь. К тому времени я успел заделать себе сына от симпатичной доярки. Дмитрий — так я его назвал, но… моя жена, которую я нашел на Псковских землях и любил до беспамятства, тоже была беременна к тому моменту. И убила Ольга сына моего, и родила через месяц еще одного, Святослава… В тот поход я взял всех подвластных мне мужей: кривичей, словен, тиверцев, русь, полян… нанял печенегов, которые тоже испытывали экономические проблемы. Именно малочисленность собственного войска заставила меня прибегнуть к их найму. Войско должно было достичь дунайского устья где-то в конце июля–начале августа 944 — так я рассчитал. Но на Дунае его встретили императорские послы. Роман I Лакапин предлагал кончить дело миром и выражал готовность выплатить киевскому князю дань большую, «еже имал Олег», и заключить союзный договор. Отдельные подарки — «паволоки и злата много» — предназначались печенегам. Хорошее предложение, однако. Я не могу решать это в одиночку, нужно созвать совет. И да, это было верным решением. Дружина, памятуя «олядний» (корабельный, от др.рус. «олядия» — судно, ладья) огонь, высказалась за то, чтобы принять мирные предложения: «Коли царь говорит так, то чего же нам больше? Не бившись, возьмем золото, и паволоки, и серебро! Еще как знать, кто одолеет — мы или они? И разве с морем кто-нибудь советен? Не по земле ходим — по глубине морской, а в ней одна смерть всем». Мы приняли подарки, дань, заключили договор. Как приятно было видеть дрожащие руки летописцев и представителя царя! Печенеги смотрели на все это дело, на свою долю, на нашу, кивнули друг другу и, быстро погрузившись в лодки, поплыли грабить болгар. Надо как-нибудь тоже на них сходить. Итак, каков итог? Давно просившие новых земель крестьяне теперь могли спокойно идти к самому устью Дуная и на Таманский полуостров (хорошее местечко). Торговый договор был хорош, но явно хуже, чем при Олеге, земля ему соломой. Беспошлинная торговля упущена, значит, нужно поднимать свои точки. Как это все тяжело. Дома я долго пировал со всеми. А что? Все сложилось более-менее удачно для нас. Но дружина, эти молодцы с крепкими головами, задумала новый поход. Точнее, полюдье позже обычного, в конце осени 945. «Отроки Свенельда изоделись оружием и одеждой, а мы наги. Пойдем, князь, с нами за данью, и себе добудешь, и нам», — сказал мне с ухмылкой старший дружинник, младшие закивали, причесывая бороды. — А не опасно? — Полюдье — важная составляющая обязанностей киевского князя, а мы, как твои братья по разуму, должны помогать в этом. И снова кивки. — Отправляемся. Уговорили. Зря. Очень зря. В августе погрузили мы лодки, решив начать с Новгорода, чтобы к концу путешествия не идти обратно далеко. Там нас встретили все также хмуро. Привыкли, что есть князь, и ладно. Все остальные народы тоже были не рады нам. А вот древляне, заждавшиеся нас, бросили нам в ноги свои мешки и плюнули в лицо грязными словами. От этого дружина взвыла и хотела уже было кинуться на жителей Искоростени, но я остановил их. Не хватало еще драки под конец. Уже подходя к другому городу, Влад, старший дружинник, обнаружил у себя в мешке одни кости вместо пушнины. И было велено проверить всю дань. Пришлось возвращаться. Разгневанные, мы начали борьбу с местными. Те позвали своих женщин, детей, и мы проиграли. Позорно. Дружину четвертовали. Всех. На моих глазах. Сам же я был привязан к двум березам. Меня позже должны были закидать камнями и оставить умирать. Что ж, я прожил много лет. В шестьдесят восемь лет смерть — обычное явление. Бесславный князь Игорь — вот кто я. Надеюсь, мой сын Святослав сможет стать сильнее всех в этом мире, смыть пятно позора со своего отца.