Время Волков

***

На третий день пути Миха погибает от обезвоживания, потому что отказывается пить с Его руки. Наложниц остаётся все меньше. Мира Рид не видит Его лица, но почти физически ощущает отсутствие эмоций в слаженном механизме работы его сердца, если таковое, конечно, имеется — Плакальщик велит своим налётчикам оставить её тело в ненавистной к чужакам снежной пустоши, и они уходят, сливаясь в снежной буре в единое смертоносное целое. Охотница из Перешейка так и не сможет с ней попрощаться. Каждому ребёнку доводилось слушать истории про злых духов, чьи вопли и порождают Белый холод. Неупокоенные души брошенных посреди пустоши требовали возмездия. И зловещая кара настигала путников, по воле рока вынужденных остановиться среди зачарованных проклятых чащ. Все помнят легенды про опустошение Сурового Дома. Но девочка приблизилась слишком близко к сказкам, чтобы остаться целой. Её родного Жойена убили существа, которых она по глупости посчитала безобидными. Дети Леса, излюбленные герои ночных историй её отца, разорвали его на куски. Он был ей младшим братом, но Мира всегда прислушивалась к советам «маленького дедушки», считая его своим ориентиром. Вся в слезах, юная Рид спешно покинула логово Детей Леса, чтобы спасти уже собственную жизнь. Брандон Старк, которого она знала, исчез. Теперь в нём совершенно посторонняя сущность, что именует себя лишь Трёхглазым вороном. Мире страшно, ведь она оказалась одна, к тому же за Стеной. Вынужденная необходимость бросать на произвол Белых Ходоков всех, кого принято считать «балластом», а именно: больных, стариков и отчаявшихся, и порождает новых призраков мщения. Лиссенийские моряки обманули испуганных и брошенных людей, а хвалёный Лорд-Командующий Ночного Дозора так и не смог организовать исход многочисленной оравы одичалых. Буря никогда не станет для Него — Плакальщика, благословленного Пламенем — настоящей помехой. Мира поняла это, когда Он, впервые появился на — следующий Его приход ознаменовал кончину её племени. Мира прячет лицо в грубой ткани, принадлежащей ранее её матери, чувствуя, как от слабости трясутся ладони, и закрывает глаза, лишь бы вождь их не выколол чтобы поспать пару часов. Когда она открывает их в следующий раз, один из разорителей заявляет, что через день они будут на месте. Плакальщик держит путь к Земле Разрухи, Суровому дому или иначе «Динас Дорхэ», как отзывалась о них её мама. Оша трёт глаза, вдыхает влажный, густой воздух; старики и шаманы, видавшие виды, ревут, как издыхающие животные. Беглянка Нелла (трижды изнасилованная: сначала своим отцом Крастером, затем дозорными, а теперь вот Плакальщиком) жмётся к ней, отчаянно жмуря опухшие от слёз глаза, и шепчет, боясь быть услышанной: — Он убьёт нас, Мира! Он сделает нас своей собственностью. Девочка знает, но абсолютно не в силах что-то изменить. По-настоящему в глаза Ему она даже не смотрела, но малейшего пребывания рядом оказалось достаточно, чтобы понять: ничего хорошего их не ждёт. Они пришли с юга, но уходят на север, потому что Белые Ходоки постоянно перемещаются верхом на ледяных пауках, как говорил ей отец. Мира считала себя достаточно глупой, чтобы не понимать, как это происходит, но ясным было одно: сбежать прямо сейчас ей не удастся, ведь как это сделать, если не знаешь — куда? Движение сквозь Земли за Стеной всегда чревато опасностями, но это — единственный шанс выжить для оравы одичалых. С каждым годом ледники и вечная зима наступают всё дальше, а Ветер беспощадно уносит остатки тепла и солнечных лучей. И здесь варвары вынуждены двигаться в сторону «вороньих земель», чтобы подвергнуть их нещадному разорению. У Плакальщика достаточно опыта в мародерстве, сказывается его воспитание. Вернее, полное отсутствие. Ходят слухи, что в Суровом Доме раньше жили великаны бок о бок с людьми. Сейчас могучие создания брошены на грани вымирания. С каждым годом гигантов становится всё меньше. Чем ещё можно объяснить громоздкие руины, которые по-прежнему таят в себе невиданные ценности? — Зима не убьёт меня, в отличие от остальных, — гордо заявляет монстр с косой в руках, — ведь она не осмелится задеть своего сына! Только однажды они остановились на привал: боясь коснуться «собственности» вожака, причинить ей видимый вред, один из дикарей помог Мире ступить на холодную поверхность. Босые ноги окунулись в жгуче-холодный снег. Южанка сжалась, стараясь не привлекать внимание, но взгляд окружающих мужчин был прикован к пленницам, и каждая из них ощущала, какими дикими и неистовыми могли они оказаться наедине. — Постой, — обратилась Мира к Его человеку. — Суровый Дом. Зачем мы держим путь на север, а не отступаем к Стене? Разве вы не сбегаете от Иных? — но дикарь ей не ответил; лишь покосился в её сторону, приложил руку к изувеченным губам и велел ей молчать. Внезапно рабыня из дома Крастера сорвалась с места; удерживающие её одичалые на мгновение потеряли контроль, и отчаявшаяся девушка завопила: — Тебе меня не достать, захватчик!.. Мира знала, что чувствует её сестра по несчастью. Также знала и то, каким может оказаться наказание за попытку побега, и попыталась вырваться из цепких, удерживающих конечностей-верёвок, попытавшихся её задержать; зашипев на мужчину, Мира с омерзением сплюнула ему в лицо и вонзилась зубами в тощую ладонь, кровью прогрызая себе путь к свободе. Времени обернуться к остальным наложницам, заверить их, что всё хорошо, у неё не было. Мира бросилась к Нелле, а за ней омерзительные «мальчишки на побегушках». Прежде чем варвары нагонят и схватят, Рид поймала девушку за руку и со всей силы дёрнула на себя так, что острый девичий нос вонзился ей в ключицу. Дочь Крастера завопила, пытаясь исцарапать ей лицо, но темноволосая вместо того, чтобы отпустить, склонилась к её уху и шепнула, заставляя прислушаться: — Послушай меня, глупая, — девушка сглотнула. — Он убьёт тебя, он убьёт и меня. Но если мы сделаем то, что он хочет, если мы пойдём за ним, обещаю, однажды мы с ним покончим. Ты меня слышишь? Сглатывая слёзы, Нелла подняла голову и покачала головой: — А если мы не сможем? — Сможем, — Мира провела по её лицу кончиками дрожащих пальцев прежде, чем налётчики успели их нагнать. — Верь мне. Надо всеми ними возвышалась метелица. Она уклонялась, сливалась, петляла, стекалась гладкой параллелью, зеркально друг друг отражая, и друг друга же скрывая от любопытных глаз путника — этакий блудный лабиринт быстротечной, скоропалительной смерти. Даже бы если она обладала физической силой взрослого мужчины, а она ею не обладала Мира бы вряд ли пробежала дальше десятка шагов — в конце концов, кто она, что она против Плакальщика и его дикарей? А ведь он не единственный, полно и других вожаков. Наложницы сорвались. Душераздирающий крик Неллы, полный боли, послужил зачатком зародившейся агрессии ещё там, в разорённом Доме Крастера, и наконец сдерживающие безумие цепи сорвались, подгребая под себя остатки разума и холодной расчётливости. Мира словно смотрела сквозь загрязнённое пылью стекло, оглушённая криками, воплями и приказами отступить, парализованная от страха, беспомощная и ненавидящая. Кажется, Нелла её оттолкнула и с хриплым воем бросилась навстречу к рейдерам. «Они за тобой не пойдут, — шепнуло подсознание. — Разве ты думала, что они послушают тебя? Кто ты? Одичалые женщины никогда не были рабынями в прошлом, никогда не станут ими в будущем. Среди вольного народа нет сословий и титулов. То, что ты дворянка Перешейка, за стеной не имеет значения». Девушки замерли, обмениваясь взглядами, и на минутку Мира с надеждой подумала о том, что они, возможно, образумились. — Я не возлягу с тобой, дикарь, — Нелла сплюнула под ноги, глядя в глаза приближающемуся Плакальщику. Она презирала всех мужчин в своей жизни. — Ни с тобой, ни с кем-либо другим из твоего грязного племени. Я не возлягу с тобой и не понесу от тебя детей, таких же уродливых и жестоких, как ты. Да падёт на тебя возмездие бури. Да будут наши души отмщены. Я проклинаю тебя, и всех твоих женщин, и тех, кто дорог им! Наложницы, словно по щелчку, сливаясь в единое целое, ринулись к потерявшим на секунду ориентацию дикарям. Каждая выхватывала за поясом мужчин то, что успела нащупать — а затем, за считанные секунды, ещё не успев отпустить свой последний выдох, они перерезали друг другу глотки, глотая предсмертный крик. Мир качнулся. Горло судорожно сжалось. Оказавшись в кровавом тиске, зажатая телами мёртвых подруг, Мира ощутила, как подкашиваются ноги, но прежде, чем она упала, девушка почувствовала за спиной движение: огромная туша чёрного лютоволка бросилась вперёд, желая убить? Спасти? Он был похож на Лето, только куда крупнее. Она не успеет увернуться, и, если псу был отдан приказ, он убьёт её сразу, как только достанет. Она инстинктивно вскинула крестом вперёд зажатые в кулаки пальцы и закричала, надрывая горло, больше не сдерживая ни страха, ни ужаса от только что пережитого. И словно чувствуя на губах поцелуй смерти, покачнулась и зажмурила глаза. — Спасите пленных и убейте дикарей! Я приказываю это! — Мира узнала чужой голос. Пусть он заметно погрубел, но он принадлежал маленькому Рикону. В последний раз она видела крохотного мальчишку на руках у Оши. Сколько лет прошло? Кажется, около четырёх? Большой лютоволк с чёрной шерстью, сидящий возле воина, резко встрепенулся и пустился в погоню. Зверь всегда остро реагировал на любое посягательство в сторону хозяина или его близких. Ускользающая тень хищника, взращенного и воспитанного Риконом, была красива: угольная шерсть блестела в свете зимнего солнца, отливая цветом и выделяясь на фоне окружающей снежной пустоши. А белые клыки, за которые некоторые торговцы могли отдать половину богатств, искривились в кровожадном оскале. Жёлтые, как закатное небо, глаза с вертикальными зрачками высматривали слабых, по мнению животного, жертв. Одичалым хватило благоразумия остановиться, чтобы не пересекаться с яростным зверем Рикона. Интересно, поймёт ли это их вождь? Один бросок кровожадного хищника — и ещё одно тело окажется в волчьей пасти. Дикари верили, что у хозяина и его питомца одно сознание на двоих. Что, впрочем, не так далеко от истины. Теперь Север вернулся за Мирой. И если ей не хватило сил убить своих обидчиков, то Ему — хватит.

***

Станнис Баратеон не отрывал взгляда от костра. Священное пламя сжигало дурные мысли подлинного короля, бросало искрами, потрескивало поленьями и менялось в оттенках под давлением пылкого жара. Чрезвычайно умиротворяющий процесс задел нужные нотки в сердце грозного правителя, и незаметно для себя он уснул, по-прежнему сжимая драгоценный клинок в руке. Дорогостоящий кинжал из Мира, с инкрустированными драгоценными камнями и плавными узорами на лезвии, представлял скорее изысканный аксессуар, чем настоящее оружие. Предмет создан для церемониальных событий и не пригодится в условиях сражений. Зато в остроте оружия сомневаться не стоило. Языки пламени наводняли светом просторное ложе монарха, бросая на стены причудливые тени. Мошенники при дворе королевы Селисы всегда проводили огненные ритуалы в схожем антураже. Обычных людей бросает в дрожь мрачная атмосфера — чего скрывать, в раннем детстве самого Станниса окутывал суеверный страх из-за собственного замка в Штормовом пределе. Со временем боязнь мальчика прошла и сменилась привычкой к подобного рода антуражу. Твердыня Ночи вечером была похожа на лабиринт из самого скучного и серого кошмара. Тихие, бесцветные, холодные коридоры с тусклыми лампами на стенах, в которых даже огонь блестел не так ярко. Если и было что-то, что могло господствовать над этим коридором кроме серости, то это было эхо. Не зря именно с заброшенной крепостью Ночного Дозора связано множество страшных историй, рассказываемых у походного костра. Статус проклятого замка выпал для Твердыни Ночи совершенно заслуженно. Солнце уже скрылось за горизонтом, и коридоры наполнились тенями, которые отбрасывали факелы. Очнувшись от дрёмы, Станнис вернулся в импровизированый «тронный зал», чтобы занять подобающее место. Живое воображение рисовало монарху притаившихся недоброжелателей и страшных существ почти в каждой тёмной нише. Настали опасные времена, и даже корона и высокое происхождение не гарантируют безопасность. Тронный зал освещали десятки факелов, закреплённых на стенах между гобеленами с многочисленными портретами великих Лордов-Командующих Ночного Дозора. В незапамятные времена служба среди чёрных братьев считалась престижной. Над возвышением, на котором располагался королевский трон, гордо возвышались изображение пылающего сердца Рглора. Самодержавец вновь садится на трон, вдавив побелевшие костяшки пальцев в каменные подлокотники. После прихода Станниса тронный зал стал исключительно тёмным местом, а окна были сиюминутно закрыты испуганной прислугой. Перед Королевским троном располагалась мириада вечногорящих валирийских свечей из чёрного воска. Мало кто знал их истинное предназначение, но эти маленькие огоньки у ног верховного правителя были постоянным источником неестественно зелёного света в помещении. Огонь унёс у Станниса победу при Черноводной, и он же позволит ему выиграть битву за Север. При приближении владельца пламя свечей резко вознеслось вверх и через пару мгновений вернулось к прежнему состоянию. Власть априори превращает людей в алчных животных. И, словно в диком лесу, аристократы убивают своего вожака, когда он становится слишком слаб, а после кто-то из убийц занимает его место. Естественный отбор во всей красе. Короли редко умирают тихой смертью от старости. Их жизни прерывают. Монарх устал, его жизненные силы на исходе после связи с Мелисандрой, но всё вторично по сравнению с предназначением. Красная ведьма бесконечно повторяла Истинному владыке о его великой судьбе, закладывая мысли глубоко внутрь сурового и яростного полководца. И пусть большая часть Вестероса считает его демонопоклонником! Про каждого из великих мошки распускали сплетни. Но кого волнует мнение насекомых? Возраст монарха позволял называть его зрелым, но многочисленные тяготы, перенесённые им в военных походах, сильно состарили его лицо. Уже сейчас седина покрыла оставшиеся виски Станниса. Покрасневшие глаза почти не моргали и пристально оценивали любых собеседников. Мужчина старался привести мысли в порядок, восседая на троне подобно ночной птице, скрывающейся от солнечного света. — Ваше Высочество, дом Мандерли выдвигает новые требования! — лакею потребовалось набраться смелости, прежде чем решиться изъявить дурную весть. От последних донесений игривое пламя свечей потускнело в цвете. Но лишь на мгновение. День, когда Давос Сиворт вернул в Белую Гавань одичавшего Рикона, был днём великого свершения. Маленький Старк лишь крохотными обрывками помнил, как всё было до того, как семья покинула Винтерфелл и не вернулась обратно. Волею Рглора, Рикону суждено стать знаменем для северян — символом, что война ещё далека от завершения, и призывом присоединиться к этой войне. А лохматый пёсик прямо у него на глазах разрывал тех, кто слишком близко подходил к крон-принцу с нечистыми намерениями. — Северяне сохранят преданность Истинному Королю только при условии помолвки Ширен и Рикона! — Давос неоднократно напоминал своему хозяину о возможных условиях. Да и сам Станнис догадывался, что среди лоялистов Старков зреет заговор против короны. Выходит, некоторые северяне умеют играть в престолы… И хотя накануне штурма Винтерфелла красная жрица видела весь исход битвы с северянами, она побаивалась мальчиков Старков, судьба которых не была ей известна; Мелисандра не могла увидеть будущее Брана и Рикона с помощью своей красной, асшайской магии. Крон-принц Севера и Трезубца и новый Трёхглазый Ворон представляли для истинной веры большую угрозу.

***

Глаза резко раскрылись. В них можно было без труда увидеть страх. Страшный сон прошёл, и он благополучно выбрался из него. Всё закончилось. А может, и не происходило вовсе? Глубокий вдох и следующий за ним выдох. Рикон осмотрел комнату. Знакомые стены, мебель, окно. Он в своей комнате, в Винтерфелле. Ветер давно стих, и, кажется, даже солнышко выглядывало из-за туч. Всё тело ломило от боли так, что невозможно было даже рукой подвигать. Сколько он проспал? Может, день-два. Не больше. Боль временная, поэтому нужно преодолеть её и встать с постели, выйти к родителям, показать, что всё прошло, что ему гораздо лучше. Ходить было непривычно, словно в первый раз: при каждом шаге тупая боль отдавалась в голове, отчего он жмурился. Постояв с минуту у окна, где он ничего нового не увидел, Рикон направился к родителям. Внизу раздавались голоса; кто-то явно вёл оживлённую беседу. Правда, мальчик не мог разобрать, чьи это голоса: для него они звучали как жужжание назойливой мухи. Он начинал привыкать к ходьбе, и боль, кажется, потихоньку ослабевала. Он приближался к центру разговора, но, услышав посторонние шаги, собеседники умолкли и стали дожидаться источника шума. — Мам, пап? — Рикон? Почему ты не спишь? Родители вышли в коридор, откуда звал их сын. Рикону казалось, что эти голоса вовсе не принадлежали его родителям, и потому он напрягся. Но его взору предстали всё те же любимые и осторожные мама и папа, которые совсем недавно хранили таинственное молчание, а теперь ходили, как ни в чем не бывало. — Тебе уже лучше? — Да, гораздо. То падение в лесу будто переменило всё его восприятие: всё слышалось по-другому, всё виделось несколько иначе. — Идём, — мама повела Рикона на кухню с чувством долга накормить проснувшегося принца. Кейтилин, хотя и прибегала к услугам кухарок, умела и любила готовить самостоятельно. Особенно для своих детишек. Эддард же не пошёл с ними и молча, накинув свой плащ, вышел из покоев куда-то. Мальчик успел лишь проводить его непонимающим взглядом. — Куда папа уходит? — сидя уже за столом и поедая вкусный горячий суп, мальчик посмотрел на маму. Почему-то она предпочла промолчать, сделать вид, что Рикон не задавал никаких вопросов. Правда, сам он не хотел получать в ответ многозначительную тишину. — Мам? — Он уезжает в Королевскую Гавань сегодня вечером. Ты что, забыл? Теперь ты — сын Десницы, — в её голосе звучала усталость и даже отчаяние, а взор был устремлён в окно, куда-то вдаль. Не было сил спорить с мамой, хотя он понимал, что она лжёт, только почему — не знал. Рикон не верил в ложь во благо, такого не бывает. Папа говорил, что все должны знать правду, пускай отношения после неё могут измениться. И потому, даже не доев свой обед, он встал из-за стола и направился в коридор. Чёрный волчонок встрепенулся, пока маленький Старк собирал вещички — и вперёд к отцу. Мальчик специально хлопнул дверью, чтобы мать наконец заметила то, что он ушёл из дома и отправляется в излюбленное место — крипту. Этого было достаточно, на этот раз его уход заметили. — Рикон, стой! Куда ты? — мама выбежала на улицу следом за сердитым мальчиком. Всё это порядком надоело. Не каждый ребёнок может вытерпеть подобное. — Рикон! — в её дрожащем голосе звучал страх. — Хватит! — он резко остановился на месте и грозно повернулся к маме. — Почему ты врёшь мне? — она с наигранным непониманием взглянула на сына, а тот уже перешёл на крик. — Почему я не заслуживаю правды? Почему? Потому что я ребенок? Или потому, что Бран сейчас прикован к постели и вы боитесь за меня? Поэтому? — Идём в дом, — она посмотрела на лес, затем вновь на сына. — Нет! Я не пойду туда, пока ты всё мне не объяснишь. Всё! Про папу, про Робба, про ваше молчание и ложь. Он отпирался и уворачивался от худых рук мамы, старательно пытающейся увести дитя обратно в дом. Но упорству и настойчивости Рикона можно было позавидовать. Если бы рядом с ними была прислуга, то они наверняка слышали бы громкое излияние души мальчика. Да только мать с сыном одни, а вокруг лишь лес. Вдруг они увидели, как из Волчьего леса в сторону их дома бежит отец, который должен был уехать в столицу, и спустя пару мгновений он уже стоял рядом с женой и сыном. — Слишком поздно. Они идут, — он, запыхавшись от бега, обычным голосом продиктовал жене, а затем вынес вердикт: — В дом. — Что? Мальчик ничего не понимал, словно родители играли в какую-то новую игру, понятную только им. Он даже не успел дать отпор, как уже оказался в крипте. Мама, крепко сжимая руку мальчика, повела его к склепу Лианны. Вновь это непонимание всего происходящего, отчего уже начинало подташнивать. Может, всё это просто сон? Именно во снах ничего не понятно, всё запутано и вообще не имеет смысла. Мальчик поддался течению событий и перестал сопротивляться. Бесполезно. Его бы никто не услышал. Внутри на мгновение всё опустело, и, как пустышка, он шёл за мамой. Безразличие вперемешку со страхом, норовившим вот-вот вырваться. Бред, творившийся сейчас в его мирке, не думал заканчиваться и набирал всё новые обороты. Где-то внизу отец и Робб искали любые оборонительные предметы, попутно закрывая все входные двери на замки и двигая столы, перекрывая ими двери, чтобы неизвестному преследователю не было возможности ворваться в дом. Время истекало, и совсем скоро жизни Хранителя Севера и его преданной жены прервутся. Рикон всё прочитал по серым глазам отца. У Робба был схожий взгляд. Храбрый воин не сможет противостоять мертвецам, и потому эта снежная тьма скоро здесь объявится. Зная исход, который невозможно предотвратить, Нед и Кейтилин думали, что они прожили так мало, хотя могли бы увидеть, как повзрослеют их дети, как изменится мир… Но этого больше не будет. Этому не суждено сбыться. В мире, где явное преимущество на стороне Белых Ходоков, а смертные короли и королевы погрязли во внутренних усобицах, никому не выжить. Зима всегда хочет править миром, и одного только Севера ей будет мало. И все надеются, что их обещанный Герой сможет восстановить справедливость, победить зло и стать достойным правителем. Надеются, но не предпринимают никаких действий. Джон… Он совсем один, преданный всеми и брошенный среди упырей. С ним лишь его Призрак и пылающий клинок. Его сводный брат — хороший воин, но никто не в силах выстоять против целой армии. Густой туман взял в плен маленькую лачугу, где спрятались все, кто близок маленькому Рикону. Сила, что на службе Белых Ходоков, была безгранична. На этот раз их никто не спасёт: ни драконы, ни легендарный клинок, ни предсказанный принц. Теперь они все отправятся во тьму. — Послушай меня. Ты должен быть храбрым. У тебя великое будущее, но, чтобы достичь его, ты должен пройти через самые тёмные времена. Это будет нелегко, но ты должен бороться. Все те, кто окружает тебя сейчас… все близкие люди — это твоё королевство. Защищай то, что принадлежит тебе по праву. Не дай ему пасть под гнётом чужаков. И тогда ты станешь великим правителем, — мама крепко обняла Рикона и поцеловала в макушку. — Я не могу остаться с тобой. Этот путь ты должен пройти один. Взгляд мальчика был переполнен болью, отчаянием и непониманием. Он не мог сказать ни слова и лишь молча подчинялся указаниям мамы. Осознание того, что он больше не увидится с родителями, медленно, неуверенными шажками подступало к нему. Куда делись упорство и взрослая смелость? Почему теперь в нём лишь пустота и угнетающая тишина? Они в последний раз переглянулись, и мама отправила Рикона в септу Лихозимья, некогда построенную для удовлетворения потребности миледи Старк побыть в одиночестве в самом укромном месте, а также помолиться за себя и своих детей. Практически бесшумные шаги мамы отдалялись и вскоре перестали быть слышны вовсе. Теперь только тяжёлое дыхание мальчишки наполняло алтарь Седьмицы, куда дневной свет не попадал. Ему было страшно, как никогда раньше. Каждый кусочек его тела дрожал, потому что именно в эти долгие минуты тишины к нему спустилось осознание, что всё хорошее уже позади, впереди лишь тьма. «Нет… Так не должно быть. Так не будет». В этот момент внизу раздались отчаянные крики мамы и шум от падения всевозможных предметов. Он понял, что внизу идёт борьба за жизнь. Не было сил это терпеть. С криками ужаса зовя родителей, он барабанил по деревянным стенам убежища в попытке найти в кромешной тьме заветный выход и прибежать на помощь маме и папе. Внезапно всё закончилось. В доме воцарилась тишина, и, заметив это, Рикон прекратил бить стены. Что случилось? Неужели?.. Мальчик нервно сглотнул возникший ком в горле. Бесшумные духи рыскали по каждой комнате дома в поисках главнейшей на данный момент угрозы. Они были злы, потому как не могли найти его. И у самой тьмы есть страх; источник ему — храбрые и смелые люди, судьбы которых не открыты тёмным очам зла. Рикон осторожно открыл дверь и выглянул. Во всём Винтерфелле никого нет, кроме верного волчонка, всюду следующего за хозяином. Теперь самая главная задача — найти родителей, братьев, сестёр и помочь им. Медленные и аккуратные шаги. Большие старания ступать бесшумно пока что выдавались на ура, но был страх, что где-нибудь под ногами предательски скрипнет половица. Как оказалось, в замке было пусто, и, полагаясь на тишину вокруг себя, мальчик быстро спустился вниз. Старинные гобелены, изображающие волчью охоту, были небрежно разорваны. На полу лежали осколки от разбитого стекла — любимая мамина ваза была практически уничтожена. Рикон присел на корточки и принялся перебирать останки павшей в бою вазы. Родителей нигде не было. Внутри теплилась надежда на то, что всё происходящее было лишь дурацким розыгрышем, очередной игрой, и мама с папой в любую секунду появятся откуда-нибудь из-за угла. Поднявшись на ноги, он отправился вперёд, к двери. Под ногами хрустели осколки, и эти шаги услышал Он. Король Ночи — Тринадцатый Лорд-Командующий, что возлёг с Иной и предал свою расу ради Зимы. Когда-то он был Старком из Винтерфелла… Один из упырей возник около лестницы, пристально глядя на желанную добычу — упитанного и крепкого мальчика. Маленький Старк увидел его, и сердце бешено застучало. Нужно бежать, ведь родители пожертвовали собой ради его спасения. Резкий рывок к двери — и он с Лохматиком уже несутся изо всех сил в лесную гущу. Это было единственным укрытием от мёртвых тварей. Правда, мальчик совсем позабыл, что они могут знать этот лес гораздо лучше него. На стороне Рикона его волк, так? А Джон Сноу? Где он? Что с ним? Знает ли сводный брат, что происходит сейчас с Риконом? Он обернулся назад, чтобы посмотреть, где его уродливые преследователи, но никого не было. Становилось страшнее. Бессмысленно убегать от того, кто имеет безграничные способности, в том числе и перемещение. Впереди, прямо по курсу Рикона, стоял белоснежный силуэт. Было понятно, кто это, и, не мешкая ни секунды, мальчик рванул в сторону, к лесной речке. Может, там он найдет спасение. Спокойное серое небо, молчаливый лес… Всё, что окружало крон-принца, было так нехарактерно буре в его мыслях, душе. Он нашёл укрытие за обрывом на берегу речки. Чувства безопасности не было, как и надежды на самостоятельное спасение. Мысленно Рикон кричал, звал Джона или Робба на помощь. Но сейчас нельзя полагаться ни на кого, кроме себя. Шум речки успокаивал внутреннее буйство эмоций. Всё бы обрело покой, если бы не Иной, который, уже зная, где прячется мальчонка, вновь бесшумно появился рядом с Риконом. Мальчик попятился назад. Уже совсем близко. Белая, как снег, с нарисованными лазурными полосками на запястье, рука потянулась к жертве. Сердце набирало бешеный ритм. Это конец всему. Конец несбывшимся желаниям родителей, надеждам Рикона. Сильная рука Короля Ночи дотронулась до сердца мальчика, где ютились высокие чувства, неизвестные этому духу. Прикосновение остановило всё. Земля уходила из-под ног выжившего Старка. Тьма сгустилась вокруг него — он вновь в её объятиях. «Я поймал твоего брата. Теперь я достал тебя», — пронеслось среди мыслей Рикона. Король Ночи так и непошевелил ртом, но отчётливо донёс свою мысль. Храбрый волчонок пал. Из уст его тихим шёпотом вылетело лишь одно слово: — Мама. Это был сон. Всего лишь сон.

***

Когда Оша впервые была представлена своему первому мужу в бражном зале вождя Сульги, ей было четырнадцать. Одичалая признавала, что, глядя на его весёлое круглое лицо, простоватые манеры, подумала было, что наткнулась на чрезвычайно ценного и приятного человека, и жизнь подкинула ей довольно выгодный вариант при сложившимся положении — добрый, зрелый сельский земледелец по имени Барид, не воспетый в песнях и не прославленный людьми. В самом деле, быть преданным Земле — значит занимать положение, наиболее близкое к Старым богам, находиться на самой вершине мирского благополучия. Такой здоровый, весёлый, довольно состоятельный, столь уважаемый её отцом и шаманом Варамиром, столь почитаемый и любимый своей семьёй, среди которой его рассказ о вылазке за Стену в годы юности вызывает неудержимое восхищение из поколения в поколение, словом, такая удачная партия — и всё благодаря милости вождя. Посмотрите, ей не удалось вызвать в нём недовольство после смерти первой жены своим обликом, что так напоминал о ней, и признать себя жалкой и бесполезной в каком бы то ни было отношении. Нередко бывает, что человек в зрелом возрасте выбирает себе молодую жену. Оша должна была стать утешением его старости, и он уверял дикарку, что нисколько не будет ревновать, если после смерти Барида она найдет ему в преемники какого-нибудь счастливца, хотя, конечно, находясь рядом с богами, будет завидовать обладателю столь совершенной и прекрасной женщины. Значительную часть своего долгого девичьего досуга Оша посвящала помощи по хозяйству своим престарелым родителям, обычным старикам, что жили под защитой вождя Сульги. Затем его старшая дочь и наследница — Далла — выскочила замуж за беглую ворону Манса, и он стал опекать вольный народ. Вождь Сульги старался избавиться от своих дочерей, не в угоду дипломатической стороне вопроса. Подобие свадьбы сыграли после ритуального принятия Манса Налётчика в ряды их небольшого племени. Кто мог догадаться, что спустя пару лет Манс объединит под собой ещё десяток и провозгласит себя Королём за Стеной? У Барида уже подрастал сын от предыдущего брака с воительницей из теннов, но её муж, без сомнений, хотел больше сыновей, что нельзя осудить, ибо он мужчина, имеющий власть. Новая и молодая жена не принесла ему долгожданной радости, а лишь двух крохотных дочерей, которые скончались от пришедшей чумы в раннем возрасте. В глубине души Оша думала, что боги от неё отвернулись и она заслуживает жалости. Это отвратительное состояние ей было очень трудно сносить, но если учитывать её горячий темперамент, то очень немногие решались высказать слова поддержки ей в лицо. По прошествии пары лунных месяцев Оша сделалась вдовой, не имея ничего на руках, а спустя пару дней скончались и её родители. Всё от той же чумы. Девушке пришлось собственноручно сжечь близких людей, не скрывая слёз. Когда не стало Барида, она сбежала прочь в поисках новой дороги. Одичалая умела обходиться с оружием (что неудивительно) и прекрасно ориентировалась на местности. Оша умела за себя постоять. Когда охотницу попытался изнасиловать беглый дезертир Стив, он и не ожидал встретить серьёзный отпор. Правда, агрессия Оши позабавила бывшую ворону, и они даже стали любовниками на какое-то время. Ему нравилось, что девушка не сдаётся без боя; а дикарка обнаружила в себе пристрастие к грубости. Когда Стива пронзили стрелой, Оша не испытывала сильного сожаления. Ей было наплевать на дохлую ворону, но будет глупо отрицать то, как ей понравилось в Винтерфелле. Засыпать в тёплых покоях, пользоваться удобствами поклонщиков и носить красивую одежду. Даже её новый мужчина, повар Гейдж, оказался опрятнее и моложе, чем его предшественники. Да и на постельном поприще он мог похвастаться выдержкой. Но Старые Боги напомнили Оше о своей немилости, и Винтерфелл, где она обрела долгожданный уют, был разорён. И, собственно, кем? Воспитанником Старков — детёнышем Кракена (который по пьяни даже успел взять Ошу с её молчаливого согласия) и другими железнорождёнными. Девушке пришлось снова вернуться к дикости, но теперь с грузом ответственности на плечах по имени Рикон. У неё никогда не было сыновей, но Оше приходилось стараться, чтобы научить маленького волчонка самостоятельности и простейшим приёмам для защиты. Их дом на Скагосе был построен ещё во времена первых попыток Старков подчинить остров. Скромное сооружение имело внутренний загон с мелким скотом для необходимого удобства. Вокруг витал вечный запах навоза и мокрой шерсти. Она долго привыкала к этим условиям, а на глаза наворачивались слёзы, когда она смотрела на беззащитного Рикона с его волчонком. Одичалые не лишены простого, человеческого сочувствия. Никто не заслуживал такой участи, как у младших Старков. Никто. Визит Давоса Сиворта стал неожиданностью для всех жителей Сурового острова. Луковый Рыцарь, близкий приближённый какого-то очередного короля, потерпел крушение в Тюленьем заливе. На пару недель он навещал дома всех вождей острова, находящихся под властью Хранителей Севера лишь формально. К Истинному королю, которому поспешили посягнуть на верность многие скагосцы, Давос чувствовал искреннее уважение. Он спешил уверить дом Магнаров, что Станнис возродит справедливость, защитит от Иных и вернёт Волков в Винтерфелл. И вождь Магнар выдал Сиворту место, где прятались Рикон и его наставница. Он говорил, что теперь весь Север стал с надеждой смотреть на маленького Рикона, так как по общему мнению ему предстояло сразить предателей и захватчиков, стать великим и прославиться. Но некоторые были не столь уверены в Истинном короле и его защите Рикона. Последние сражения в Волчьем Лесу, что возглавлял Станнис, не принесли крупной победы и возможности обогатиться. Тогда посчитали, что «Красное Войско» более не способно удержать власть и следует присягнуть Бастарду из Дредфорта. Нечего и говорить, что Давос, в свою очередь, всегда преувеличивал успехи своего сюзерена и был предан ему, как никто другой. Он говорил ещё множество хвалебных слов в пользу короля Станниса, но часто был лишь проездом в деревнях Скагоса, отправляясь с поручением к соседствующему вождю, остановившись только на ночь, чтобы набраться сил и набить желудок. Когда он нашёл Рикона, Сиворт даже посчитал нужным объявить о его помолвке с Ширен, чтобы сильнее скрепить связь северян с воинством Баратеона. У Оши не было причин испытывать уважение к Станнису, а тем более верность, ибо выходцы из вольного народа не признают над собой никакой власти, когда поклонщики помешаны на крови и праве. Вскоре они отбыли с Луковым Рыцарем в Белую Гавань, где по-прежнему скрывались, выжидая наступления на Винтерфелл. Оша обходила людей Станниса, даже не обмолвилась ни одним добрым словом. Слушая лишь краем уха то, о чём ведут разговор Давос и северяне, она решила для себя, что всё, что касается Рикона Старка и его прав на Винтерфелл, не имеет к ней никакого отношения и она всего лишь беглая одичалая. Оша проводила рано повзрослевшего Рикона к северным дворянам на рассвете, а сама отправилась с Лохматым Пёсиком к открытому морю, как одичалые часто поступали после смерти близких. Они с Риконом преодолели большой путь, на протяжении которого она предавалась размышлениям о своей участи. Девушка погладила Лохматого Пёсика, улыбнулась напоследок мальчику и шагнула на тропинку, спускавшуюся к скалам. Пляжа внизу не было, но одичалая даже не замедлила шаг. Просто, дойдя до конца тропинки, бросила свою накидку и корзину на землю и шагнула с уступа в полосу прилива. Оша отбросила все плохие мысли, прежде чем представила, что увидит море у своих ног, белый песок, гладкий, словно лёд, но горячий, развевающийся под ветром во всех направлениях. Взобравшись на холм, они действительно увидели океан, но — футах в шестидесяти под собой; обрыв был настолько крутым, что, стоя вместе с волчонком на каменистой площадке, она ощущала дрожь в коленях. Одичалая торопливо последовала к устью Белого Ножа, приостановившись, чтобы посмотреть, нет ли там, куда собиралась прыгнуть, скал. Всплески на поверхности воды больше напоминали какие-то складки на смятой простыне, чем волны, — вода с размаху налетала на утёс. Потом Студёное море приняло её, и Оша не могла ни о чём думать, даже о Риконе, унаследовавшем власть отца и брата, — только о том, как дышать.