излом времени

      Огромные металлические двери отворились, пропуская рыжеволосую женщину дальше, в темный, далёкий коридор, в конце которого виднелся слабый отсвет. Женщина глубоко вдохнула, собираясь с духом. Сердце учащенно колотилось в грудной клетке, страх парализовал, и безумно хотелось сбежать из этого места куда подальше, но ведь она обещала сестре сходить и проведать заключённую. Выбора не было, и женщина, переступив через себя, двинулась вперёд, стараясь не вздрагивать от того, как громко в тишине коридора звучит стук ее каблуков. Наконец, дойдя до заветного света в конце, женщина прошла в помещение для слежки, откуда доносилась приятная музыка.       — Красиво, — попыталась улыбнуться женщина. Охранник тихо фыркнул:       — Она может играть, не переставая, всю неделю. Это легко может стать пыткой.       Она спустилась на лифте вниз, прошла вперёд и остановилась перед белой линией, очерчивающей весь периметр полностью стеклянной камеры. Девушка, играющая на дорогой скрипке, казалось, совершенно не замечает ее, но когда рыжеволосая сделала шаг за линию, скрипка заиграла угрожающе быстро, так что женщине пришлось отступить. Девушка отложила инструмент в сторону; белокурые волосы, рассыпанные по скрытым в рубашке плечам, отлично скрывали ее лицо, так что женщина не смогла бы сказать, в каком настроении пребывает заключённая. Девушка неожиданно развернулась на пятках, сверкнув зеленью глаз, и с кошачьей грацией приблизилась к стеклу, одарив неожиданную гостью хищной улыбкой. Ее голос, произнесший имя пришедшей, заставил оную вздрогнуть:       — Зелина Миллс       — Здравствуй, Эмма, — Зелине страшно произносить это имя, словно бы это то единственное слово, которое может повергнуть ее в необъятную пучину ужаса, мерзкими щупальцами охватывающего ее в те редкие моменты, когда она наносит заключённой визит. У Эммы внешность ангела, а характер хуже дьявольского. Она не боится Зелину, нисколько, даже наоборот, угрожает ей, запугивает, словно та очередная жертва ее манипуляций, а не бывшая Злая Ведьма Запада.       Впрочем, теперь Зелину вряд ли можно назвать Злой Ведьмой Запада. Выращенная добрым и заботливым королем Леопольдом и его пусть порой и жёсткой, но все же понимающей женой, королевой Корой, Зелина не знала, что такое горе и страдания, что такое бедность и нищета, что такое зависть и ненависть. Истинная принцесса Зачарованного Леса, которую непонятно почему так сильно ненавидела лучшая ученица Темного мага, девушка по имени Реджина. Зелина не знала, что такое упорно и настойчиво идти к достижению своей цели, безжалостно убивая на своем пути всех, кто осмелится ей помешать. Не знала, доколе не вернулись воспоминания. Воспоминания прошлой жизни, где она, бастард королевы Коры, вынужденная жить в бедности, терпеть жестокое отношение со стороны приемного отца и тайно завидовать младшей сестре, мечтая изменить прошлое. Видимо, ей это удалось, раз она теперь законная принцесса Зачарованного Леса, родители которой Леопольд и Кора. Зелине бы радоваться, но что-то внутри не давало ей спать спокойно по ночам, что-то под названием совесть, такая странная, неприятная субстанция, которой она была лишена в прошлой жизни.       — Чем обязана визиту Её Высочества? — издевательски протянула Эмма, склонив голову на бок. Зелёные глаза заинтересованно сверкнули, заставив Зелину неприятно поёжиться. Мурашки бегали по коже, вызывая желание сбежать, но Миллс не собиралась сделать это сегодня.       — Я бы хотела заключить с тобой сделку, — достаточно уверенно выдала Зелина, сморщившись от тут же последовавшего за фразой высокого, ледяного, поистине дьявольского, смеха собеседницы.       — С тобой? — намеренно выделив последнее слово, насмешливо переспросила Эмма, — помнится, в последний раз это обошлось мне боком.       — В этот раз такого не повторится, — начала Зелина, уже, порядком, начиная нервничать, когда Эмма круто развернулась на пятках и неспеша последовала к огромной двуспальной кровати, — стой, — Эмма послушно остановилась, безмолвно ожидая продолжения; Зелина торопливо продолжила, — я могу показать тебе жизнь, которая у тебя должна была быть, если ты мне поможешь.       — Зачем мне это? — продолжив путь до кровати, непонимающе вопросила заключённая, — мое настоящее меня вполне устраивает.       — Ты находишься в тюрьме, — констатировала факт Зелина, — ты проиграла, как ты не понимаешь этого? Я нужна тебе.       — Моя дорогая, наивная подруга, — нравоучительно пояснила Эмма, — я выиграла. Я всегда выигрываю. Когда-нибудь ты умрёшь, и я наконец-то вырвусь из пут заточения, и уже никто не посмеет мне помешать.       Зелина глубоко вдохнула, собираясь с мыслями. Похоже, эта девушка никогда не изменится. Если ее не исправило тысячелетие заточения в Тартаре, то не исправит уже ничто. Хотя... Зелина отрицательно тряхнула головой. Ну уж нет, собственным счастьем она не пожертвует. Эмме чужда обыкновенная любовь, она презирает ее, считает слабостью. А у богини войны не должно быть ни одной слабости.       — Той Эммы, которую ты хочешь во мне увидеть, нет, — словно прочитав мысли Миллс, уже спокойней произнесла Эмма, — нет и никогда не было. Если ты хотела направить меня на путь истинный, то ты опоздала, моя дорогая, — девушка вновь склонила голову в бок, — лет, эдак, на тысячу. Может, даже две.       — Мне жаль, — Зелина развернулась, направляясь к выходу, но остановилась около двери, решившись сказать слова, так давно вертевшиеся на языке, — жаль, что так вышло.       — Я над этим подумаю, — после минутного молчания отозвалась Эмма, вновь беря в руки скрипку и смычок. Приятная, спокойная музыка полилась от инструмента, заполняя холодную камеру каким-то своим уютом. Зелина на мгновение обернулась, завороженно глядя, как белокурый ангел играет божественную мелодию: локоны покачивались в такт хозяйке, руки словно бы наизусть выучили каждую строчку и играли на автомате, а девушка витала где-то далеко, за пределами понимания простых смертных. Поговаривали, она могла играть одно и то же месяцами, не отвлекаясь на еду и питье, просто играя, так что для охранников это становилось поистине пыткой. Зелина устало вздохнула, покидая заключённую, на алых губах которой расцвела спокойная ухмылка победителя, на все сто процентов уверенного в том, что он выиграл.