Мертвых душ не продадите?

Здесь эротики будет немного. Меня повело в нежность и драму. Просто потому что я так хочу. Чичиков скрывает брезгливость за вежливой улыбкой, осторожно обходит заросшую грязью и пылью кучу одежды. Плюшкин - тощий, это видно даже под тряпьем, ниже Чичикова на голову, особенно когда горбится. Весь такой... жалкий, не красивый вовсе, то ли забитый, то ли измученный, белокожий, будто вампир, и волосы у него - грязно-пепельные, будто пылью присыпанные. Цвет глаз Чичиков не смог увидеть, глаза прятались под прядями свисающих велос. Павел, брезгливо стряхнув слой пылищи с кресла, уселся в него и закинул ногу на ногу. - Зачем вам моих мёртвых душ? - спросил хозяин, притулившись на краешке другого стула. - Нужны они мне, почтенейший, - раздраженно ответил Чичиков. Плюшкин внезапно ухмыльнулся: - Вы, видать, думаете, что я стар. Все почему-то так думают. А я кормлю их байками о моей тяжелой судьбе, о мертвой жене и сбежавшей дочери, но... Плюшкин поднялся - резко, порывисто - и подскочил ближе: - Я думаю, я смогу Вас удивить... Чичиков, чуть раньше заметивший что-то ярко-алое под тряпьем, вскинул вопросительно брови и откинулся на спинку кресла. А Плюшкин, скромно опустив глаза, стянул грязную одежду, открывая кружева откровенного, явно женского белья. На костлявом, почти мальчишеском теле оно смотрелось немного нелепо, но у Чичикова перехватило дыхание и заныло в паху. Легкие взмахи линий рёбер, ключиц выпирающие тазовые косточки... И алые нити кружев поверх. Чичикову нестерпимо захотелось вжать маленького паршивца в стенку лицом и оттрахать до потери сознания. А потом закинуть на плечо и утащить к себе, чтоб спрятать ото всех, отмыть и накормить, и наслаждаться единолично и в одиночестве. Да-а-а, хороший план, именно так он и поступит... Плюшкин скользнул плавно Павлу на колени, прильнул всем телом, обнял за шею, и внезапно у Чичикова заболело сердце от этого отчаянного и надрывного поиска любви и ласки. "Что ж тебя так сломало, мальчик, носящий кружево под тряпьем?" - подумал Павел, подставляясь под нетерпеливо-робкие поцелуи. Плюшкин будто торопился, боясь то ли самому испугаться, то ли, что Чичиков оттолкнет его. Шарил руками по спине, умудрившись незаметно стянуть с гостя жилет и нижнюю рубашку, глазами своими - светлыми, полупрозрачными - вокруг шарил, в лицо не смотрел. А Чичиков крепко, но аккуратно схватил Плюшкина за подбородок, поймал испуганный взгляд и поцеловал медленно и нежно. Под руками чужое тело затрепетало и вытянулось в струнку. А потом всё внезапно поменялось. Павел разорвал поцелуй, и замер, прижимая содрагающееся в рыданьях тело к груди. Плюшкина выворачивает наизнанку, вытягивает наружу лихорадочной дрожью и слезами. Чичиков со вздохом стягивает с Плюшкина бельё, кутает в свою рубаху и поднимает на руки. Тот затихает, сверкает двумя небесными тонкими ободками радужки. Зрачки расширены, и на секунду Павла выкашивает от сумасшедшей нежности в них. Плюшкин тянется тонкими, девичьими почти кистями и приобнимает Чичикова за шею. Павел решает, что "прижать и выебать" можно потом, после "утащить и спрятать". Потому что единственная мысль сейчас: "Моё".