Flower of Scotland

На каникулах после Рождества время словно замерло — и Минерва как никогда сильно желала, чтобы так оно и оставалось. Стояла морозная, бесснежная погода, и ходить по пустому замку приходилось короткими перебежками: в нетопленых каменных стенах руки коченели мгновенно. Собственно, Минерва и Дамблдор и не выходили. Обыкновенно Дамблдор поднимался с первым светом — и подолгу просыпался, рассеянно бродя по кабинету в пижаме с кружкой чая в руке. Минерва запиналась о свертки с подарками, которые лежали в беспорядке по кабинету. Содержали они, конечно, по большей части сладости: адресанты хорошо знали слабость профессора. Минерве не нравилось оставаться в спальне профессора одной — и хотя Дамблдор вставал совершенно бесшумно, девушка вскоре тоже поднималась. Завернувшись в одеяло, она выбиралась в кабинет, чтобы устроиться на диване и сквозь дрему наблюдать за расхаживающим Дамблдором, слыша шорох конфетных оберток, которые мужчина рассеянно ронял на ковер. Увидев свернувшуюся Минерву в первый раз, Дамблдор покачал головой и подоткнул край одеяла, но прогонять не стал. Минерву удивляло, как он умудрялся спать так немного — и не валиться с ног от усталости. Но в Дамблдоре ее в принципе удивляло многое: сочетание очевидной, бросающейся в глаза гениальности и ребяческой любовью к сладостям; бесконечным терпением в отношении студентов и почти пугающей вспыльчивостью, которую профессор демонстрировал за чтением газет. Однажды вечером Минерва поднялась в башню Гриффиндора, чтобы взять наконец кое-что из одежды. Спальня, кровати со свисающими ровно пологами выглядели непривычно пустыми. За окном было тихо, легли ранние зимние сумерки, и Минерва, рассеянно порывшись в чемодане, замерла, задумавшись. Именно здесь долгими вечерами они с однокурсницами, краснея и хихикая, обсуждали первые поцелуи, встречающихся старшекурсников и выбирали самого красивого среди игроков в квиддич. Минерва больше слушала, чем говорила во время этих посиделок. Ей не то чтобы было, о чем рассказать — внимания слушательниц не удержишь рассказом о том, как она прогуливалась с соседским парнишкой по кукурузным полям свежими летними ночами и играла в догонялки среди гигантских стеблей. И о том, как набегавшись и вернувшись в свою кровать далеко за полночь, представляла, что Роджер — так звали соседа, вспомнила вдруг Минерва — не только догнал, но и стиснул в объятиях… Дальше фантазии Минервы не заходили, пока в прошлом году в ее жизни не появился — вернее, не стал такой большой частью — Дамблдор. В последнее время Минерву перестало бросать в жар от малейшей мысли о Дамблдоре, и руки не сводило нервной дрожью, когда она оказывалась в его спальне — Минерва усмехнулась, вспомнив Рождество. Но по-прежнему совместить две эти картинки — Минерва сама по себе и Минерва и Дамблдор — в одну не выходило. С другой стороны, Минерва уже и не понимала, существует ли все еще где-то та самая «Минерва-сама-по-себе» и хочет ли она к ней возвращаться. С Дамблдором Минерва ощущала себе словно выше, смелее и взрослее, его симпатия к ней придавала уверенности. Недавно Минерва поймала себя на мысли, как ее радует возможность в любой момент прикоснуться к Дамблдору — не столь важно, с заботой или интимно, передавая чашку чая или лаская. Словно после долгих лет, пусть и полных объятий друзей, полетов на метле, моментов с семьей, она наконец оказалась в тепле. Минерва слегка вздрогнула, выныривая из своих мыслей, и поняла, что уже некоторое время сидит в полной темноте. Шепнув «Люмос!», она наскоро собрала одежду в сверток и направилась в комнаты Дамблдора.

***

Минерва поежилась и открыла глаза, просыпаясь. Сперва не поняв, что ее разбудило, она потянулась и отдернула полог — и сразу ощутила свежий, морозный воздух голыми плечами. — Профес… Альбус? — тревожно окликнула она, выпрямляясь на кровати. В комнате было светло: в открытое окно бил лунный свет, залетали снежинки. Раздался шорох. — Минерва, прости, я тебя разбудил. Голос Дамблдора звучал непривычно низко. Минерва, нахмурившись, поднялась с кровати и подошла к мужчине, который стоял, опершись локтями на подоконник, и курил сигарету с мундштуком, пуская дым в окно. Минерва, щурясь со сна, с наслаждением вдохнула хрустящий от свежего снега воздух и терпкий запах табака. — Иди сюда, замерзнешь, — Дамблдор распахнул девушке навстречу полы халата, и она быстро приникла к нему спиной. Дамблдор мягко, словно здороваясь, губами коснулся девушки за ухом — но промолчал. Минерва грелась, глядя на медленно засыпающие двор Хогвартса снежинки, сон постепенно сошел. Наконец она легко дотронулась до ладони мужчины, лежащей у нее на поясе: — Альбус, все в порядке? Затылком она почувствовала, как Дамблдор улыбнулся. Мужчина чуть крепче сжал Минерву в объятиях, укладывая подбородок ей на макушку. —Это все Рождество: слишком много воспоминаний. Не всегда приятных. Минерва замерла, не зная, уместно ли будет спросить. Вспоминает ли Дамблдор о своей семье? Но кто она такая, чтобы задавать личные вопросы? Дамблдор, как обычно, ответил на ее мысли вслух: — Минерва, конечно же, ты можешь задавать мне личные вопросы. Просто дело не столько в семье, хотя и в отношениях с близкими мне есть, чего стыдиться. Минерва переплела свои пальцы с пальцами Дамблдора, на мгновение поднесла руку мужчины к лицу и потерлась щекой, не переставая смотреть вдаль. Кончик носа и пальцы у нее совершенно заледенели, но пока ощущение было приятным. — Альбус, думаю, всем немного стыдно за свои отношения с семьей. Дамблдор невесело хмыкнул: — Не буду спорить, но думаю, мало кому столь же сильно, как мне. — Объясни, — негромко попросила Минерва. Дамблдор вздохнул. Длинная история. Решившись, он привлек девушку к себе и затворил ставни: — Мерлин, Минерва, руки ледяные! — растерев ладони девушки, он откинул одеяла на кровати. Минерва нырнула под одеяло и устроилась у Дамблдора под боком. Сна уже не было ни в одном глазу: казалось, Дамблдору нужно рассказать нечто важное, что заставляет его не спать зимними ночами. — Думаю, мне слишком часто говорили, какой я одаренный волшебник. Не пойми меня неправильно, — Дамблдор жестом остановил готовую захихикать Минерву. — Я действительно подавал некоторые надежды. Но преподавателям в Хогвартсе льстила моя… хм-м, обходительность, дружелюбие. Поэтому на старших курсах многое сходило мне с рук. Тем не менее, друзей, которые были бы одновременно моими единомышленниками, я здесь не нашел. С одним из приятелей мы планировали сразу после окончания школы отправиться в гранд-тур, поехать на континент, познакомиться с европейскими волшебниками, но не случилось. Скончалась моя мать, и мне пришлось вернуться домой, чтобы позаботиться о сестре, пока брат заканчивает Хогвартс. Минерва сжала пальцы на руке Дамблдора, но не нашлась, что сказать. Ей страшно было от мысли о том, каково потерять кого-то из родителей, тем более, что Дамблдор не упомянул отца, значит, единственного… Дамблдор сдержанно кивнул, давая понять, что заметил жест Минервы. — Сразу было непросто: мы и раньше не ладили с братом, Аберфортом. Тогда он считал, что я только поневоле забочусь об Ариане. И, как бы неприятно ни было это признавать, он был прав. Каждый день я проклинал свою судьбу и то, что я оказался в богом забытой Годриковой впадине, вместе с несносным братцем и, — Дамблдор резко выдохнул. — Сестрой-сквибом на руках. — Ох, Альбус, — Минерва осторожно заглянула в лицо мужчины. Он невесело хмыкнул, взгляд был стеклянным. Одной рукой он рассеянно продолжал растирать ладонь Минервы. — Но вскоре жизнь стала чуть терпимее: я встретил молодого волшебника, который жил у своей тетки по соседству. С появлением Геллерта все поменялось, — в голосе Дамблдора послышалась горькая улыбка. — Тогда я впервые встретил кого-то, кто думал так же, как я. Нет, мы не соглашались, мы спорили без конца, но Геллерт был тогда единственным, кто действительно понимал меня — и не только понимал, но и думал так же быстро, еще быстрее, говорил о еще более нетривиальных вещах. Тогда мне казалось, что это просто не может быть правдой. Мы писали друг другу по несколько писем каждую ночь, не в силах расстаться, — голос Дамблдора стал чуть глуше, словно ему стало неловко. — Иногда мы и не расставались, тайком проскальзывая в спальни друг друга. Стоит ли говорить, что я готов был восхищаться всем, что говорит Геллерт, даже если по трезвому размышлению понимал, как далеко тот заходит. Дамблдор взглянул на Минерву, ожидая ее реакции, но девушка только вопросительно кивнула, намекая на продолжение. Не найдя на ее лице отвращения или неодобрения, Дамблдор стал дышать чуть свободнее. — В последний раз перед тем, как все пошло прахом, мы встретились как раз в Рождество. Ужинали у нас, с Арианой и Аберфортом. Не самый потрясающий вечер, но сейчас он вспоминается как один из счастливейших, — Дамблдор на мгновение замолчал, но через силу продолжил. — А после… После Геллерт стал все требовательнее, а я все четче видел, как сильно он заблуждается. Мы стали спорить, в этих спорах нередко участвовал Аберфорт — и не знаю, кто злил его сильнее, я или Геллерт. Однажды наша ругань дошла до того, что мы обнажили палочки. Все мы прилично выпили тем вечером, устав видеть друг друга, раздражение так и кипело, полетели заклятия. Геллерт сказал вслух то, о чем я тайком думал. Что Ариану стоило бы держать у святого Мунго, а Аберфорт только мешает моему блестящему будущему… Минерва сжалась, боясь услышать продолжение. Она никогда не слышала, чтобы Дамблдор говорил таким чужим, глухим голосом.  — Ариана попыталась нас остановить. У нее даже не было палочки, — Дамблдор глубоко, прерывисто дышал. — Не знаю, кто из нас это был. Скорее всего, наложилось сразу несколько заклятий — боевых, не смертельных. Но вместе они сработали именно так. Повисла тишина. Минерве показалось, что она снова стоит на морозе, несмотря на теплое одеяло. Нечего было ответить на такую откровенность, нечем было поддержать. Она молча переплела пальцы с пальцами Дабмлдора, ожидая, когда он нарушит тишину. Дамблдор всхлипнул на грани слышимости и до боли сжал пальцы Минервы. — Ни я, ни Аберфорт сначала ничего не поняли. А Геллерт исчез почти мгновенно, — усмехнулся Дамблдор. — Дальше было несколько чудовищных дней, которых я почти не помню. Аберфорт сломал мне нос на похоронах Арианы и тоже пропал, вернувшись в Хогвартс, — Дамблдор рассеянно дотронулся до искривленной переносицы. — А у меня некоторое время ушло на то, чтобы понять, до какой степени я заблуждался — по поводу себя, своих талантов и блестящего будущего, чтоб ему провалиться. Минерва крепче прижалась к боку мужчины. — В конце концов меня подобрал Диппет, которому был нужен преподаватель трансфигурации. А я решил, что так принесу хоть какую-то пользу, — пожал плечами Дамблдор. Некоторое время они лежали в тишине. Сна не было ни в одном глазу. Минерва широко раскрытыми глазами смотрела на светлую изнанку полога, живот у нее почти скрутило от сочувствия. Сейчас, когда Дамблдор рассказал ей свою историю, нестыкующиеся части мозаики словно встали на свои места. Вот почему столь блестящий волшебник довольствуется должностью преподавателя. Вот откуда терпение и осторожность в каждом слове. Минерва почувствовала, что вот-вот расплачется. Она бы рада была узнать того Дамблдора, который существовал до всего случившегося. Щедро одаренного, талантливого, высокомерного и беззаботного мальчишку ее лет, для которого все сошлось воедино — ответственность, вина, крушение амбиций и первая любовь. Минерва почувствовала, как горячая влага не удержалась в границах век, перелилась, потекла по щекам, и резко отерла ее тыльной стороной ладони. — Минерва? — забеспокоился Дамблдор, погладил девушку по щеке. Минерва ободряюще улыбнулась сквозь слезы и спросила: — А что случилось с Геллертом? Вы виделись с тех пор? Плечи у Дамблдора словно окаменели, он через силу усмехнулся, и Минерва испугалась, что напрасно задала вопрос — вряд ли Геллерта ждала особенно счастливая судьба. — Нет, с тех пор мы не виделись. Не возникало желания. Видишь ли, о Геллерте Грин-де-Вальде я и так регулярно узнаю из газет, — закончил Дамблдор. Минерва ахнула, не сдержавшись. Значит, волшебник, наводящий страх на всю Европу… Дамблдор кивнул пониманию в ее глазах. — Именно он. Минерва порывисто обняла Дамблдора, поднявшись на колени. Дамблдор, очевидно, не ждал такой реакции, неловко огладил плечи Минервы. — Не думаю, что стою твоего сочувствия, — проговорил он. — Сейчас он делает все то, о чем мы с ним взахлеб говорили долгими вечерами. Убивает «ради общего блага». — Альбус, посмотри на меня, — Минерва сама удивилась строгости своего тона. — Ты сделал ошибку, ужасную ошибку. Но все ошибаются. — Так, как я? Вот уж вряд ли. — Но ты не убиваешь ради общего блага, — не позволила себя перебить Минерва. — Не бери на себя еще и эту вину. Она долгим взглядом смотрела в лицо Дамблдора сверху вниз, с трудом различая черты в темноте. Никогда раньше оно не казалось ей таким сложным и никогда раньше ей так не хотелось, чтобы он ее услышал. Дамблдор медленно кивнул и дотронулся губами до подбородка девушки: — Я подумаю о твоих словах. Минерва слабо улыбнулась. — Хотя убеги ты сейчас в ужасе от того, что я рассказал, тебя можно было бы понять, — продолжил Дамблдор. — Это было бы скучно, — хмыкнула Минерва. Дамблдор заметил, что ее снова клонит в сон, и уложил себе на плечо. Минерва вскоре затихла, комкая одной рукой рубашку на груди Дамблдора. Он рассредоточенным взглядом смотрел в полог, пока не начало светать. Отголоски разговора, воспоминаний, образов все еще метались в его голове. Дамблдор на мгновение прикрыл глаза. Впервые он рассказал сразу обо всем — о Геллерте, Ариане, Аберфорте. Хотя об их знакомстве было многим известно, никто, кроме него и самого Геллерта, не знал всей картины. Дамблдор знал, что заслужил осуждения и презрения, боялся их… И не получил. Дамблдор осторожно опустил руку на спину Минервы и постарался уснуть.