Меня так бешено кроет тобою опять. Прочь, нам вместе не будет покоя — Я знаю, дальше не стоит это все продолжать. Но я на краю, нервы сдают, Я так боюсь, что разобьюсь…
В столовой было немноголюдно, поэтому, набрав поднос еды, Кайса уселась за самый дальний столик, находившийся возле окна. Взяв столовый прибор в руку, она ковырялась в еде. Кусок в горло не лез. Все мысли были направлены на то, что ей недавно звонил Анатолий Николаевич Хованцев, заявив о том, что у Малышко нет винтовки. Кайса сразу сообразила, что к чему, и пообещала тренеру, что одолжит Диме свою винтовку. Как Мякяряйнен ни старалась вычеркнуть русского биатлониста из своей жизни, судьба продолжает сталкивать их лбами. Издевательство. Кстати говоря, после того случая финка старалась не пересекаться с Димой, поймав себя на мысли, что физически уже не могла проводить ни дня без него. Ей нужно было, чтобы он находился с ней рядом каждые двадцать четыре на семь часа, но Кайса отчаянно понимала, что это невозможно, поэтому довольствовалась тем, что видит Малышко каждый день, но лишь на некоторое время. Самым ужасным во всей этой маленькой сложившейся традиции были эти чертовы ночи (и межсезонье), которые они проводили порознь, что крайне начало раздражать. Девушка хлебнула уже остывший кофе, погружаясь в свои мысли. Кайса была приятно удивлена, услышав новость о том, что российские биатлонисты, а именно Малышко и Слепов, будут тренироваться вместе с финской сборной. Однако позже ее это так сильно взбудоражило, поэтому Мякяряйнен почти всю ночь не спала, поворачиваясь с боку на бок, в ожидании завтрашней тренировки. Но под утро Кайсе все-таки удалось уснуть. Внезапный стук в дверь заставил ее проснуться, мысленно проклиная того, кто решил потревожить в столь ранний час. Простонав что-то невнятное, финка зарылась лицом в подушку, намереваясь продолжить свой сон, хотя бы еще полчасика, но настойчивый стук в дверь вынудил встать девушку с постели и накинуть шелковый халатик, едва прикрывающий пятую точку, поверх нижнего белья. Направляясь к двери, она хаотично завязала пояс халата, однако обзор на небольшую часть бюстгальтера предоставлен чужому глазу. Повернув ключ два раза в замочной скважине, потянула дверь на себя, едва слышно ахнув, узнав в госте Дмитрия Малышко. — Привет… — произнес Дима на английском языке, окинув оценивающим взглядом блондинку с головы до ног. Заметив пристальный взгляд русского, Кайса поспешила поправить халат, смутившись. «Как неловко», — мелькнуло в ее голове, виновно улыбнувшись, слегка опустив голову вниз. — У меня с Лехой, то есть с Алексеем, Слепов который, утренняя пробежка, желаешь присоединиться? — Да, конечно, — кивнула Кайса, прикусив нижнюю губу. Сумбурная фраза Димы еще сильнее усугубила положение (по мнению Кайсы, конечно же), поэтому она желала побыстрее захлопнуть дверь и окунуться в прохладную воду, так как чувствовала, как ее щеки пылают от смущения. — Дай мне пять минут, хорошо? — Окей, — ухмыльнулся Малышко. — Ждем тебя на улице возле отеля. Не опаздывай. Кайса кивнула и поспешила захлопнуть дверь. Около пяти секунд блондинка смотрела на закрытую дверь, глубоко дыша, чувствуя, что пульс участился, как и собственно сердцебиение. Финка уткнулась лбом в дверь, прикрыв глаза. «Возьми себя в руки, это просто пробежка…», — мысленно надавала себе лещей, а после отправилась переодеваться. Она не любила заставлять кого-то ждать ее. Да и опаздывать не в ее репертуаре. Мякяряйнен ухмыльнулась. Эту сцену какой уже день прокручивала в своей голове, но ощущения, словно все впервые повторялось, правда, только в двойном размере. До этой ситуации они общались на уровне «привет-привет» и «пока-пока», но та прогулка… словно их связали невидимыми путами. Ее постоянно тянуло к Диме, хотелось быть рядом, хотелось, чтобы его красивая улыбка была обращена только ей. Но…есть одно «но». Это «но» зовется «он — женат». Обручальное кольцо, великолепно сидевшее на безымянном пальце правой руки, все портило, как впрочем, и наличие штампа в паспорте. Да и она, как вроде, обручена. Кайса почувствовала что-то мокрое на своей щеке. Быстро смахнув слезу большим пальцем, девушка поспешила вернуться в номер.***
На душе было слишком темно, слишком пусто, слишком холодно… по коже пробегают мурашки, заставляя финку поежиться. Она перевела взгляд на окно, усевшись с ногами на подоконнике, размышляя о событиях, что в последние дни бесповоротно изменили ее жизнь. Точнее, она сейчас думала об одном единственном человеке, из-за которого даже спать нормально перестала. Эта душевная темнота давила, убивала, но она и не думала «включить» свет. Кайса бесповоротно влюбилась в Дмитрия Малышко, и она отчаянно понимала, что это что-то сродни безответной любви. Она пыталась отыскать утешение в чем-либо, ведь все еще были те раны, которые никак не могли затянуться. Она искала везде: в книгах, которые прочла вдоль и поперек, в любимом биатлоне, который вдохновлял ее, в людях, которых называла своими близкими. Мякяряйнен пыталась обнаружить утешение во всем, но так и не находила его ни в чем. Близкие люди не всегда дарили ей утешение, лишь самую малость от этого слова, которой ей не хватало. Ей было мало такого рода утешения, ей хотелось больше и ни капли меньше. Для нее также существовало не так много близких людей, которые всегда были рядом, которые всегда могли в трудный момент крепко схватить за руку при очередном погружении на дно себя, при новых и новых падениях. Но было то, что порою останавливало принимать их помощь — она сама не хотела ее принимать, она не хотела, чтобы кто-то помогал ей справиться с этим, совершенно не хотела этого. Кайсе казалось, что пройдет само, но глупо было рассчитывать на это, поскольку само оно не проходило, и она все больше и больше погружалась на самое дно себя, находя утешение уже в тишине, которая безмолвно окружала ее. Чаще обычного финке начинало казаться, будто она самый последний человек во всей Вселенной. Она одна и больше никого нет рядом, только она и ее мысли, она и мысли, больше ничего. Шмыгнув носом, Кайса провела пальцами по стеклу, отгоняя мысль о том, что неплохо было бы утешиться в объятиях спиртного. Во-первых, завтра гонка. Во-вторых… завтра гонка и точка. Кайса упорно игнорировала факт, который так давно лежал на поверхности: все катится к чертям. Понимание этого периодически давало о себе знать тянущим и сдавливающим чувством где-то в районе солнечного сплетения. Но она продолжала убеждать себя в том, что это всего лишь дурацкое стечение обстоятельств, где она запуталась или нет? Ведь все их разговоры и действия были такими настоящими. Кайса понимала, что все закончится, и появится точка во всем этом безумии, если не заставит себя побороть влюбленность. Но есть ли смысл уверять себя в том, что она просто ошиблась? Нужно ли попытаться найти компромисс с собой? Пора перестать поддерживать этот тлеющий огонёк обманчивой надежды внутри себя, но она не может и не хочет. Мертвую тишину в номере нарушила мелодия телефона. На дисплее высветился «любимый». Вот только это отнюдь не Дмитрий Малышко звонил. Финка так сильно сжимает кулак, что костяшки на ее руках белеют, а внутри нее впервые за день существует целый ураган эмоций, которые сменяют одна другую. Боль, ненависть, ярость, разочарование, обида, гнев - все эти чувства накрывают ее с головой, как снежный ком. Это так сильно похоже на холодный душ, когда тебе нужно взбодриться. Но все бестолку, начинает появляться апатия ко всему. Однако Кайсе все равно пришлось принять вызов и поднести телефон к уху, услышав голос жениха. — Здравствуй, Яркко, — губы блондинки дрожали, отчего она прикусила нижнюю. После силовой тренировки, тренера дали отдохнуть спортсменам. Кайса же решила побыстрее убраться в номер, чтобы случайно не столкнуться с объектом, который в последнее время не дает ей покоя. Он застрял в ее мыслях, как колючка, которая без воды пустила корни в землю. Хочешь выдернуть, но не можешь. Неужели за пару дней круглосуточного общения с человеком можно к нему привязаться? Так или иначе, Кайса — живой пример, как и ходячее недоразумение. Если бы сильные мужские руки во время не сомкнулись на ее талии, притянув ближе к хозяину, финка бы нырнула в объятия травы. Подняв голову, Кайса забыла все слова (не только английские, но и финские). — Я тут решил фильмец посмотреть, составишь компанию? — поинтересовался Малышко, улыбнувшись, все еще обнимая финку, решив не заострять внимание на инциденте. Она молчит, и молчание это настолько очевидно, что его передёргивает. Оно постепенно распространяется по улице, словно густой туман, всей своей силой давя на плечи и заставляя сгибаться под своим натиском. Только оно может заставить чувствовать себя некомфортно. Даже говоря что-либо колкое, даже заполняя тишину едкими короткими и пропитанными насквозь ледяным ветром комментариям, не получится добиться такого эффекта. И Дима понимал это. Ровно так же, как и понимал, что Кайса пребывала сейчас в состоянии лёгкого (а может и не очень) удивления. — Кайса? — А? Д-да, — сглотнув, ответила Мякяряйнен, решив не упускать возможность побыть пару часов рядом с русским. Финка понимала, что со стороны выглядит глупо, но ничего не могла поделать с собой. Рядом с этим биатлонистом она ведет себя нелепо, как влюбленная малолетка, ей-богу. Но что поделать, если за каких-то сорок восемь часов русский стал ей дорог, даже дороже тех, кого она знает много лет? — Отлично, Леха как раз решил остаться и потренироваться в стрельбе, так что номер в нашем распоряжении. Вроде бы безобидная фраза, но столько в ней двусмысленного значения, отчего Кайса смутилась. Была бы зима, можно было бы свалить на холод, однако сейчас лето… Димка взял за руку все еще смущенную девушку, направляясь в свой номер. Включив фильм, он уселся на диван, усадив стеснительную финку рядом с собой и поставив ей на колени чашку с поп-корном. Кайса под конец фильма задремала, положив голову на плечо парню. Она так сладко спала, что Дима не стал будить девушку, включил фильм заново и обнял ее, погружаясь в свои мысли. — Кайса, солнце, — послышался веселый голос Яркко в трубке, — завтра ближе к восьми утра я буду в Контиолахти. Ты в каком отеле поселилась? Кайса сидела на кровати, переписываясь по ноутбуку с подругой, но ее спокойствие нарушил настойчивый стук в дверь и мужское бубнение, смешанное на английском и русском языках. Разобрать кому принадлежит голос было сложно, но то, что гость пьяный, чувствуется за версту. К тому же была глубокая ночь, и она боялась, что из-за нарушителя могут проснуться соседи. Финка отложила ноутбук на стол и направилась к двери. Увидев ночного гостя, она в удивлении изогнула бровь. Малышко. Пьяный. — Что случилось? — тихо поинтересовалась Кайса. Закинув руку парня себе на плечи и обняв русского, она завела его в свой номер, не забыв закрыть дверь. — С Катькой поссорился. Мякяряйнен едва уловила смысл сказанных им слов. Ничего не ответив, девушка с трудом довела его до кровати (которая была единственной в этом номере из спального места) и уложила парня. Но Димка схватил за руку блондинку и потянул на себя. Кайса не ожидала этого, потеряла равновесие и упала на кровать рядом с ним. Малышко обнял финку, утыкаясь лбом в ее грудную клетку. — Дим, у вас все наладится, — Кайса закусила нижнюю губу. Воздух соткан из напряжения, что возрастает излишне стремительно. Стоит протянуть руку — и на кончиках пальцев ощутимыми станут невидимые следы разреженного пространства. Каждый старается ухватиться за что-то живое. За кого-то живого. Необходимо отвлечься, развлечься, забыться. Пока еще есть на это, хотя бы малейший шанс. Воздух в номере поглощён вакуумом — давление здесь явно ниже атмосферного. Пальцы до побеления костяшек впивались в собственную ладонь. Безосновательно, бесповоротно, безнадежно… абсолютно безнадежно. Они были похожи, настолько похожи, насколько вообще могут быть абсолютно (на первый взгляд) разные люди. Оба по-своему одинокие. Оба безумные. Оба сломленные. Наверное, сломленные люди всегда тянутся к себе подобным. В надежде залечить раны, в надежде заполнить пустоту, в надежде почувствовать себя кем-то другим. Но насколько они были похожи, настолько же и отличались… — Ложись спать, — произнесла финка, пытаясь аккуратно выбраться из объятиях парня, однако тот уже спал мертвым сном и у нее ничего не вышло. А Кайсе и не очень-то хотелось добиться своей цели, поэтому она оставила свои попытки, закрыв глаза, засыпая под учащенный ритм собственного сердцебиения. — Я тебе сообщением сброшу адрес, — ответила Мякярайнен, отключаясь, даже не попрощалась с женихом. Девушка кинула телефон на кровать, томно вздыхая. Она совершенно забыла про его приезд на Кубок Мира. И на кой черт, спрашивается?***
Сегодняшняя ночь слишком светла, чтобы считаться тихой. Кажется, словно на каждом шагу, вдоль по коридору, расставлены невидимые стражи. А разве не они будут следующими после всех тех каменных «запретов», которыми увешаны стены? Звёзды сегодня были особенно ярки, а воздух свеж. Он пробирал всё ее существо насквозь, и Кайса замерла. Так бы и стоять всю ночь, обратив взгляд к чёрному небо, словно усыпанному яркими каменьями, освещающими путь. Так бы и забыться здесь и сейчас, чтобы на какую-то минуту, на какое-то мгновение забыть даже собственное имя. Говорят, на каждой звезде есть своя жизнь. И плевать, что в науке звёзды — лишь разгорячённые тела, практически метеоры, которые движутся постепенно к собственному «концу». Если хоть на одной из тех звёзд, что она могла видеть, была жизнь, Мякярайнен надеялась, что она не была похожей на нее. — Давно не виделись. Я уже подумал, что ты меня избегаешь, — Кайсе не нужно быть экстрасенсом, чтобы понять, что данный мужской голос принадлежал Диме, обладатель которого стоял рядом с ней. Кайса смотрит в сторону Малышко, который улыбается. Достаточно лишь одного взгляда на него, лишь одного шага ближе к черте, ближе к концу, чтобы почувствовать электрический заряд. Кто-то должен срочно вызвать реаниматолога. Должен срочно пригласить к невидимому столу, за которым собрались всё те же невидимые Шляпник, Мартовский заяц да мышь Соня, кого-то из спасателей. А после налить чашечку чая и поднести её к губам, не теряя той безумной улыбки, которая ему так к лицу, которую теперь можно увидеть очень нечасто (слишком редко). — Это не так… — голос предательски дрогнул. Безумие. В антрацитовых глазах, что кажутся почти черными находясь во власти ночи. При свете дня они другие. Кайсе неизвестен их цвет, но она (практически) уверена — они отражают небо. Даже сейчас в их глубине можно заметить сияние звезд, что украшают темное полотно небес. Безумие. В движениях. Резких, почти смазанных. Ломаных на части. Она понимает, что движения невозможно сломать и собственные мысли почти заставляют смеяться в голос, но смех застывает внутри, потому что у нее это выходит отлично. Безумие. В улыбке, что кривит его губы. Она (почти) пугающе отталкивающая, но ему идет. Пусть выглядит вымученной. Пусть выражает не счастье, а что-то другое. Пусть… но она ему идет. Именно такая, будто вылепленная одним не самым талантливым скульптором. Безумие, кажется, пропитало все пространство вокруг — такое явное, практически осязаемое. Кайса знает что нужно уйти, пока окончательно не задохнулась им. Уйти, потому что точка невозврата на расстоянии вытянутой руки. Нужно, потому что еще немного и окончательно утонет в этой бездне, без какого-либо шанса на спасение. Нужно. Уйти. Немедленно. — В таком случае предлагаю так: я поменяю повязки на твоих гематомах (он уверен, что они еще не зажили окончательно), а после мы посмотрим какой-нибудь фильмец, как тогда, помнишь? И не вздумай спорить. — Хорошо...пошли, — сдалась Кайса, направляясь обратно в мотель следом за Малышко.Отчаянно понимаю — так дальше нельзя…