***
Доведя до камеры предварительного содержания, конвоир грубо развернул спиной к себе задержанного, ткнув его прекрасным лицом в стену, открыл дверь. — Поаккуратней можно? — возмутился тот неожиданно мужественным голосом, совершенно не совпадающим с утончённой внешностью и дёрнул плечом, освобождаясь от грубых рук. — Какие мы изнеженные... Геев развелось, как собак не резаных! Тьфу! — Так Вы поэтому со мной так обращаетесь? Вы глубоко заблуждаетесь. Внешность часто обманчива! — хмыкнул арестант. — Да что ты! — так же грубо втолкнув его в камеру, сказал издеваясь и ехидно улыбаясь, конвоир. — Посмотрим кем ты будешь утром... Тебя же не даром Наденькой кличут? — задержанный привычным движением протянул изящные запястья в окошечко из закрытой двери камеры. Расстёгивая наручники и снимая их, конвоир злобно ухмыльнулся. — Спасибо, что сняли их наконец с меня. И зовут меня не Наденькой, а Надеждой, СБЫВШЕЙСЯ НАДЕЖДОЙ! У тех, кто встречает меня на своём жизненном пути, сбываются их сокровенные надежды. Но это не касается тех, кто меня презирает и ненавидит. Так что вам лично это не грозит — ваши надежды не сбудутся, — потирая запястья и ослепительно улыбаясь, оголив свои жемчужные зубы тихо ответил тот. Окошко в камеру закрылось, но не до конца. Конвоир ожидая, что находящиеся в камере рецидивисты-уголовники начнут издеваться над утончённого вида новичком, смотрел в приоткрытое окошко. Только что зашедший в камеру парень спокойно и уверенно развернулся лицом к заключённым. Через пару секунд послышались радостные возгласы, вопли: — Ба! Какие люди под охраной! — конвоир оживился, ожидая зрелища, но увиденное только повергло его в глубокий шок, сильно разочаровав. — Джей-Хоуп! Наша надежда на освобождение прибыла! — радостно обнимая молодого мужчину как братана, рявкнул бандит, на которого больше всего рассчитывал конвоир. — Теперь мы, считай на свободе! — Твоя койка свободна, брат! — Опять статья по грабежу? Или кража со взломом? — не пряча жемчужных зубов, спросил Джей-Хоуп. — Всё потом! Дайте человеку с дороги отдохнуть! — приглушённо сказал кто-то с кровати стоящей отдельно. — Сам-то как сюда угодил? Картины и антиквар! Ты из-за дешёвок или подделок бы рисковать не стал, уж я-то тебя с малолетки знаю! Прости, что не встаю. Совсем прижало. "Что? Даже вор в законе извиняется перед этим женоподобным существом? Кто он такой? Ему даже тридцатки нет, что происходит?" — недоумевал глазевший в щёлку конвоир, захлопнул окошко и сплюнув, ушёл прочь. — Не обязательно оказывать мне такие почести, это излишне. Но почему вы не в больничном отделении? — подходя к лежащему, обеспокоенно спросил тот. — Лазарет? Смеёшься? Там даже стакан воды никто не подаст! Сдохнешь, как пёс под забором! Здесь обо мне наши позаботятся. А таблетки всё равно мне уже не помогают, а обезболивающие и здесь есть! — ответил смеясь старик. Через пол часа всех, кроме старика и Хоби, увели на прогулку, а кого-то увезли на допрос. Вор в законе попросил парня присесть к нему на кровать, взял его ладонь в свою и выдавил: — Скоро видать уже, сынок, моё время придёт. Я пришёл попрощаться. — Что Вы говорите?! Нужно надеяться... И не зовите меня сыном, умоляю! Я не смогу быть вашим приемником, это не правильно. — Эх, до чего ж ты упёртый! Но именно эта упёртость и есть то качество, которое поразило моё сердце, когда я увидел тебя мальчишкой! Как, скажи в тебе уживаются мягкость и упёртость? — Не знаю, как они уживаются, я их не спрашивал, не дерутся и ладно. Да, я хотел сказать Вам спасибо, что наставляли меня все эти годы и позволили мне идти своим путём. За поддержку, спасибо, когда я в ней нуждался, вы всегда были рядом. За образование... — Ты заставил меня прослезиться! Прекрати! Мой Джей-Хоуп всего добился сам, я лишь подал руку, чтобы ты поднялся сам на ноги. — Это было не мало для беспризорника, поверьте мне. Вы и Ваши дочери подарили мне дом и стали семьёй! — Прости, что так говорю, но я рад, что тебя не нашли твои родственники. Так я смог иметь сына, которого у меня отняли. — Мне приятно, что смог сгладить Вашу боль и одиночество. — Ты не представляешь, Хоби, как я счастлив, что перед уходом смог увидеть тебя! Меня на днях выпустят, так что хочу успеть умереть... Умереть у тебя на руках, сынок... — Что вы говорите? Вы разрываете мне сердце! — на лице молодого мужчины отразилась боль почти физическая. — Это моя мечта, чтобы ты проводил меня и был рядом. А ты думаешь, почему у меня не отдельная камера с роскошным интерьером? Случайностей не бывает, сынок! Да и если бы я захотел, то заплатил бы залог и домой, под домашний арест, ты же меня знаешь! Они тоже хороши, нашли к чему придраться: у старика налоги за покупку зданий не выплачены были десять лет назад! Кому-то я сильно прищемил лохматые лапы, во взятке отказал! Смешно, не правда ли?! — старик тихо засмеялся. — Но Вы не могли знать, что именно сегодня на мне защёлкнутся наручники снова, и что меня оставят под арестом. Этот парень-следователь слишком честен и просто дышит буквой закона! — усмехнулся Хоби. — О, да! Именно поэтому так легко предсказать его действия, нужно просто вовремя предоставить ему нужную информацию, вот и всё. — Шедеврально! Вы просто гений! Так профессора убрали специально для этой нашей встречи? — Нет, что ты! Это было не обязательно. Просто никто не мог предположить, что он настолько дорожит последним подарком своей матери! Почему он так сходил с ума по картинам этого... Я даже не могу назвать его художником. — Просто Вы никогда не держали его работы в своих собственных руках. Они имеют невероятную и необъяснимую силу, как будто околдованные. Серьёзно, это странно, но это так. Немногие могут противостоять этой магии, и увидев одну из картин Ван Гога, обычно становятся одержимыми идеей владеть хотя бы одним из его шедевров, а потом ещё одним и ещё... Пока эти картины не сгубят ещё одну душу и не уведут за собой в долину вечной тьмы. Поэтому в музеях выставляют только копии его картин, чтобы избежать массовых психозов. — О, ты, сынок, поэт! Так значит, говоришь — уверен, что картины Ван Гога проклятые? Похоже ты прав. Многих я знал, кто был ими одержим. И почти никого не оставался в живых долго после их покупки. Но ведь ты не одержим ими, почему ты взялся за это? Зачем тебе понадобилось так рисковать и самому встречаться с академиком? — Это было личное. Я искал свою семью по семейной реликвии, которую сорвал с руки отца, когда он пытался меня спасти из водоворота. Это единственная ниточка связывающая меня с прошлым. — Да, если бы ты мог вспомнить хоть что-то, хотя бы имена, дату рождения, город... Так ты не пытался ничего выкрасть? Ты хотел забрать своё, узнав о смерти академика, да? — Когда я вошёл, он был уже мёртв. Я так и не понял, что там произошло. Он обещал свести меня с экспертом, который найдёт мою семью по этой вещи. А взамен, я должен был отвезти на тайную реставрацию одну старинную вещь, которую в тот день привёз чтобы вернуть. — Да, влип ты, сынок, влип. Но в этом я тебе не помощник уже. Прости... — старик скорчился от боли и весь побелел, аж перестав дышать на некоторое время, чтобы пережить приступ боли. Потом тяжело дыша прохрипел: — Можешь сделать мне укол? У тебя такие нежные руки, мне совсем не больно, когда ты делаешь уколы. — Да, конечно, — Джей-Хоуп надел перчатки, взял шприц из коробочки с уже приготовленным лекарством, воткнул иглу привычным ловким изящным движением и ввёл препарат. Старик лежал молча глядя на него и улыбался странной печальной улыбкой. Когда шприц опустел, тот прошептал: — Прости, но я хотел, чтобы в последний путь меня проводил именно ты! Прощай, сынок! — Что? Какой последний путь? — Хоби посмотрел на шприц и понял, что ввёл смертельную дозу какого-то препарата, а вовсе не обезболивающее. Дрожащими руками он отбросил в сторону шприц и перчатки, схватил старика на руки и рванул к входной двери, заорав и долбя в дверь камеры: — Откройте! Скорее медика! Врача! Сердечный приступ! Откройте! — но в ответ стояла зловещая тишина. Хоби думал, что он оглох, было слышно только хрипы умирающего на его руках. Джей-Хоуп упал на колени, положил ещё дышащего старика, обняв лишь его голову и зашептал: — Зачем, отец! Зачем ты так со мной! Как ты мог сдаться? Как ты мог уйти от меня вот так! Не закрывай глаза, не умирай! Отец, умоляю, не надо! Старик из последних сил положил руку на щёку Хоби: — Прости. Ты назвал меня отцом? Я счастлив. Хочу умереть у тебя на руках, сынок. Я впервые вижу твои слёзы за эти годы. Надо же. Неужели я действительно для тебя стал таким родн...— но договорить он не смог, его взгляд застыл, рука, гладящая пасынка, вдруг упала, как тряпичная. Изо рта вырвался последний тихий хрип и всё... Хоби прижал упавшую сморщенную мягкую старческую ладонь снова к своей щеке, заорав, казалось на всю округу. — Не-е-ет!!! Через полтора часа дверь камеры тихо открылась, зашли охранники с носилками, положили бездыханное тело на них и так же молча и тихо ушли. Они знали, за всё было заплачено. И камера была общей, чтобы Джей-Хоуп ничего не заподозрил и сам ввёл "лекарство" умирающему, прекратив его мучения. — Как вы могли?! — прошипел он им. Через несколько минут вернулись остальные с прогулки. Не увидев старика на постели, они молча стояли возле его кровати, прекрасно понимая что произошло. Хоби всё ещё сидел на полу среди камеры там, где держал бездыханное тело на руках. — Зачем ты так со мной?! За что? — спросил он того, кого уже не было с ними. — Это была его последняя воля. Он бы умер итак, еда уже совсем не переваривалась, он не ел больше трёх суток. Это был конец. И он сам решил каким он будет, — ответил ему амбал, перестилая постель за умершим на новую, чистую. — Теперь это ваше место, Хоби. — Ты издеваешься? Ты думаешь, что я смогу там спать? — усмехнулся молодой человек. — Так вы будете ближе к нему, будто он вас обнимает. — Нет! Это будет означать, что я его приемник! А я не собираюсь занимать его место. Это не мой пост в вашей иерархии. Ты знаешь, я никогда не принадлежал вашему миру! — он резко встал, пошатываясь, как пьяный подошёл к двери, постучал специальным кодом в окошко. В пустом, тихом коридоре стук разлетался быстро, гулко отражаясь от стен. Хоби повторил кодовый стук ещё два раза с перерывом в несколько минут. Дверь перекрывающая крыло распахнулась, раздались уверенные размеренные шаги, через минуту окошко в камеру открылась. — Переведите меня в одиночную камеру. Я не могу находиться там, где только что умер мой отец, — старший офицер охраны молча кивнул, протянув наручники, также молча защёлкнул их на нежных запястьях рук, только что непреднамеренно убивших своего приёмного отца, вырастившего его лет с пяти. Затем офицер открыл дверь, знаком показал Хоби повернуться к стене, обыскал его, закрыв перед этим камеру. Ещё одним жестом охранник указал направление движения. Дарующий Надежду зашагал по коридору в соседнее крыло в одиночную камеру.***
Находясь в одиночной камере, Хоби не мог ни есть ни спать. Он постоянно вспоминал. Вспоминал тот день, когда встретил старика, с чьим телом сегодня никак не мог расстаться. Тогда, 25ть лет назад, он был 55тилетним и ещё не был таким тощим и немощным, это опухоль сожрала его за последние полтора года. "Почему этот упрямый старик отказался от лечения?" — думал Хоби. Все эти дни он пытался хоть что-то вспомнить из прежней жизни, из своего раннего детства. Но в памяти блестели лишь какие-то рассыпанные, не связанные друг с другом осколки, колясь и режа больно, до слёз. "Мама, папа, сестрёнка! Где вы? Как вы? " —