Пламя и шрамы

Когда вечер подошел к концу, Глорфиндел, что греха таить, почувствовал облегчение, и при первой же возможности ускользнуть, не нарушая приличий, поспешил удалиться в свои покои, где со вздохом привалился к затворившейся за ним двери. За ужином и после, в каминном зале, он чувствовал на себе неотступный взгляд короля Трандуила. И не мог отрицать, что взгляд этот кружил ему голову и заставлял частой дробью биться о ребра сердце. Никто не смотрел на него так с самого времени его возвращения. На него взирали с благоговением, временами — с почтительностью, зачастую — со страхом, но никогда — с желанием, откровенным, явственным, ничем не прикрытым. Когда стало известно, что король Трандуил самолично прибывает в Имладрис, Глорфиндел не предвидел красоты нелюдимого лесного владыки — шла молва, будто причиной затворничества Трандуила были ужасающие увечья, полученные повелителем Сумеречья в далеком прошлом. Как же далеки от истины были слухи. Когда он смотрел на Трандуила, его душа обретала молодость. Волнения, теснившего ему грудь, он не испытывал с той поры как, едва достигнув совершеннолетия, избрал своего первого любовника еще в Гондолине. Он не думал, что сможет снова ощутить это. Жар первых поцелуев, предвкушение ласки, нетерпеливые движения навстречу чужому телу в темноте. Этим вечером, когда под чьими-то пальцами сладкозвучно запела арфа, Трандуил не спешил вступить в танец эльфов, но ему того и не было нужно. То, как он шел по залу, с прохладной учтивостью кивая обитателям Имладриса, само по себе было танцем, и, глядя на него, Глорфиндел невольно опустился на одну из тянувшихся вдоль стен скамей, ощутив внезапную слабость в коленях. В дверь за его спиной постучали, прерывая его раздумья. Стук не был ему знаком, но догадаться, кто это, было нетрудно. Стук повторился, теперь настойчивей, и Глорфиндел повернулся и открыл дверь. Извинение за вторжение в столь поздний час, вино, предложенное нежданному гостю, — и вот уже Трандуил стоит в его покоях, взирая на него поверх кубка. Глорфиндел был застигнут врасплох, даже смущен, пожалуй. Себе он налить вина не решился, хоть был бы и рад, как щитом, заслониться кубком. Сильные руки воина, неколебимые в жесточайших битвах, подрагивали сейчас, как молодая листва под порывом ветра. Не объясняя причин своего прихода, эльфийский король лишь неотрывно всматривался в Глорфиндела, и тот сделал первый ход с решимостью искушенного дипломата. — Ты почтил нас своим присутствием в Имладрисе, Владыка Трандуил. Повстречать тебя за межами твоего королевства доводилось немногим. Он поразился собственному голосу. Памятуя, как тот звучит в горячке возбуждения, он понимал, что сейчас весьма недалек от этого. — Моему уединению были причины, — чуть растягивая слова, проговорил Трандуил, будто не замечая смятения своего собеседника. — Но сюда меня привела причина более веская — искушение, если хочешь, коему я не смог противиться. Эльфийский король прошелся по комнате, рассеянно обводя ее взглядом, и Глорфиндела кольнула ревность к собственному винному кубку — прикосновений этих длинных пальцев он желал бы на своем теле. Ему почудилась усмешка, скользнувшая по губам Трандуила, как если бы нечаянный гость мог прочитать его мысли. — И какое же из достояний Имладриса выманило тебя из твоих чертогов, Владыка? — Ты, лорд Глорфиндел. Снедаемый равно надеждой и замешательством, он лишь приподнял брови в немом вопросе. — Не скрою, я давно желал нашей встречи. Сказания и песни о твоей битве с балрогом мне известны, но знать, что ты ступил на эти берега во плоти, — дело иное. Вожделение, владевшее Глорфинделом, угасало в заверти разочарования, как огонек, утопающий в пенной волне прибоя. Он несколько раз глубоко вздохнул, а когда заговорил снова, голос его звучал безжизненно и глухо. — Значит, весь этот путь ты проделал лишь из праздного любопытства. — Ты разочарован, я вижу. — Трандуил внезапно остановился перед ним, и взгляд его голубых глаз пронизал Глорфиндела, пригвоздив того к месту. — Мог ли ты думать, будто я не слыхал о твоих деяниях, или же, как и всякий эльф в Средиземье, не был взращен на сложенных о тебе легендах? — Битва, что стала досужей сказкой для многих, осталась для меня былью, и я сызнова вступаю в нее всякий раз при звуках этих никчемных песен. Трандуил кивнул, отводя взгляд, точно извлекая клинок из раны, и задумчиво пригубил вино. Оно оставило влажный след на его устах, когда он опустил кубок, и Глорфиндел подумал, что многое дал бы за то, чтобы языком собрать с желанных губ эту влагу.  — Одно дело, когда герои старины давно мертвы, совсем иное — повстречать такового… Однако ты неверно толкуешь мои слова. Ибо не одного лишь тебя коснулся огонь, и оттого-то я искал с тобой встречи. То, как были сказаны эти слова, и самый взгляд короля невольно смягчили горечь Глорфиндела. — Скажи мне, как вышло, что ты был исцелен? — спросил Трандуил, медленно обходя вокруг напряженно замершего воителя. Близость эльфийского короля опьяняла. Глорфиндел вдыхал аромат умащавших его волосы драгоценных масел, чувствовал, как касаются его одежд шелка одеяний Трандуила. Он готов был поклясться, что на миг тонкие пальцы тронули пряди его волос. — Я не был исцелен, — негромко проговорил он. — Мое тело было сожжено дотла. Возродив меня, Валар воссоздали его заново. — Значит, тебе неведома боль врачевания. Хорошо же. — В голосе Трандуила слышалось непритворное облегчение. Глорфиндел удержал короля, не давая больше сделать ни шагу, и, подступив вплотную, чуть приподнял ему подбородок, силясь отыскать истину в льдистом омуте его взгляда. Он едва заметил, как сбилось дыхание, как потемнели глаза Трандуила. Да. Он видел в них дрожь пережитой боли, по сей день незабытой муки. Кровь похолодела у него в жилах, и тут же вскипела вновь, когда Трандуил отвел от лица его руку, сплетая их пальцы. Его прикосновение молнией опалило Глорфиндела, оставив по себе пустоту, едва тот выпустил его руку и отвернулся. — Ты познал эту боль, — молвил Глорфиндел в спину владыки. Трандуил безмолвствовал, чуть ссутулившись, пристально вглядываясь в огонь. А потом одним глотком осушил и отставил свой кубок. И когда он вновь обернулся, решимость была в развороте его плеч и в устремленном на Глорфиндела взгляде.