Пламя и шрамы

Трандуил вновь подступил к Глорфинделу, и один этот шаг стократ усилил напряжение между ними. Вожделение тягуче растекалось по венам, искушая стиснуть эльфийского короля в объятиях, но Глорфиндел не поддался соблазну, желая сперва услышать историю Трандуила, так же как знал его историю он, ибо всё еще ощущал в нём сомнение, коему не должно было стоять между ними. Наконец Трандуил заговорил: — Да, боль врачевания мне известна. Я сражался с великими змеями Севера и выжил, хотя многим повезло куда меньше. Но я ношу их шрамы, которых не излечили и не излечат тысячелетия. Глорфиндел медленно провел рукой по вороту одежд эльфийского короля, раздвигая и отводя в сторону складки ткани, наслаждаясь тем, как дрогнули веки Трандуила. — И где же ты прячешь эти отметины? — Не одежда скрывает их. — Ты не покажешь мне? Лицо Трандуила застыло. — Их не видел никто, даже мой сын. Словно бы защищаясь, Трандуил скрестил перед собой руки, впиваясь пальцами себе в плечи, и в успокаивающем жесте Глорфиндел скользнул ладонями по его предплечьям, дожидаясь ответа с безграничным терпением. — Я слишком дорожу сыном. Если он узнает правду, если увидит такие увечья… — голос Трандуила сорвался. У Глорфиндела сжалось сердце. — Думаю, ты мог бы больше доверять сыну. И, определенно, ты мог бы больше доверять мне. То, что я не испытал мук целительства, вовсе не значит, что я не помню боли, и смрада своей горящей плоти, и сожженных дотла волос. Моя рука намертво вплавилась в рукоять меча, покуда я уже не мог разомкнуть пальцев. Не мне судить того, кто прошел сквозь огонь, король Трандуил. — Они у меня на лице. — Прерывистый голос был едва слышен. — На лице? — Глорфинделу отчаянно хотелось проследить росчерк темных бровей большим пальцем. — Мое лицо изувечено. Шрамы скрывает морок, но я вижу, я чувствую их, и я никогда не забываю. — Они причиняют боль? — Глорфиндел был не в силах скрыть сострадание. — Раны зарубцевались, если ты об этом. Большая часть тканей обожжена, но там, где плоть сохранила чувствительность, боль никогда не стихает. На этих словах, более не противясь неодолимому влечению коснуться Трандуила, Глорфиндел самыми кончиками пальцев провел по густой разлетистой брови, невесомо сбегая по щеке к подбородку. На несколько долгих минут Трандуил отдался во власть ласкающих пальцев, скользящих вдоль изящной шеи вниз, к широкой груди, снова пытливо раздвигая шелка одежд, чтобы отыскать под ними шелк обнаженной кожи. С тихим вздохом прогнувшись навстречу ласке, Трандуил сам провел ладонями по спине Глорфиндела. Лицо лесного владыки исподволь начало меняться, морок рассеивался, обнажая омертвевшие останки мышц, сухожилья и молочную белизну незрячего глаза. Там, где плоть была выжжена огнем, остались глубокие, почти до кости, провалы. Глорфиндел задохнулся, но не отвел взгляда, лишь чуть запрокинул голову, чтобы полностью увидеть лицо эльфийского короля. — Теперь ты видел правду огня и пламени, — ровно проговорил Трандуил. — Тебе есть за что благодарить Валар. — Как ты выжил? — с некоторым трепетом спросил Глорфиндел. — Веками я спрашивал себя о том же. Как? Но более того — зачем? Голос Трандуила был полон горечи, и Глорфиндел поспешно прижал палец к его губам. — Не смей сомневаться и не спрашивай, для чего ты живешь, тогда как, да простят меня Валар, сам я столько раз задавался вопросом, зачем мне пришлось умереть! Сдавленный звук, вырвавшийся у Трандуила, мучительно походил на рыдание. Теперь они стояли совсем близко, почти соприкасаясь губами, деля на двоих прерывистое дыхание. — Не ожидал, что ты вызнаешь все мои тайны. — Он глухо рассмеялся. — Я пришел сюда, надеясь разделить с тобой ложе. Но что теперь ты скажешь об этом? Глорфиндел едва заметно улыбнулся. — Я желал тебя с той минуты, как увидел. Ничего не изменилось — и не изменится. Руки Трандуила сжались в волосах Глорфиндела, а пальцы златого рыцаря мягко прошлись вдоль линии челюсти эльфийского короля, скользя по краю изрезанной шрамами плоти. В одно мгновение они целовали друг друга как одержимые. Оба были равны и ростом, и статью, и в их неистовой схватке не могло быть ни победителей, ни побежденных. Глорфиндел раздвинул языком губы Трандуила, жадно вылизывая его рот, смакуя терпкий вкус вина и похоти, и тот ответил ему, и языки их столкнулись, сплелись вместе в неудержимом порыве, властно отозвавшемся во всём теле. Когда яростный поцелуй наконец прервался, Глорфиндел судорожно втянул воздух, но губы Трандуила не медлили, выцеловывая влажную дорожку вдоль его шеи к плечу, где в чувствительную плоть хищно вонзились зубы, и Глорфиндел зарычал, вжимаясь в него всем телом, сдавливая в объятиях так, что хрустнули кости. Лихорадочно срываемая одежда полетела в сторону, брошенная где придется, и вскоре их схватка продолжилась на ложе Глорфиндела, слишком узком для двоих, слишком тесном для кипучего любовного поединка. Лишь добротность умелой эльфийской работы не позволила кровати рухнуть под весом могучих тел, беспощадно сошедшихся в сладострастном клинче. Глорфиндел вжался напряженным членом в бедро Трандуила, встречая своим бедром ответную твердость. Ногти эльфийского короля до крови полоснули спину, когда тот алчно притянул его ближе, и Глорфиндел с готовностью подчинился, метя жадными поцелуями грудь Трандуила. Дальнейшее помнилось ему смутно, Глорфиндел едва ли вообще сознавал в тот час, где заканчивалось его тело и начиналось тело Трандуила. После у них еще будет время неспешно заниматься любовью, но сейчас они лишь хватали, и стискивали, и терлись друг о друга, спариваясь как дикие звери, с рыком и ревом, и кончили вместе, в последнем исступленном броске впиваясь зубами друг другу в плечи. Когда всё закончилось, вымотанные и обессилившие, они так и остались лежать, спутавшись волосами, переплетясь конечностями, и лицо Трандуила снова казалось невредимым. — Я пришел сюда в надежде обрести родственную душу. Но не ждал, что найду такую красоту, — признался Трандуил, лаская обмякший член Глорфиндела, дожидаясь минуты, когда плоть дрогнет под его пальцами, вновь наливаясь кровью. Гортанно рассмеявшись, Глорфиндел потянулся к нему, стирая губами залегшую меж бровями складку. — Забудем всё, что мы прежде думали друг о друге. Теперь и ты, и я знаем правду.