Safe & Sound

Почти что всё, находящееся за пределами собственной лаборатории, Мойру всегда волновало не больше, чем обещанное похолодание в утренней сводке погоды. Оттого, видимо, ей и не передался энтузиазм Рейеса относительно их тайной миссии в Венеции. Мойрой, в отличие от Габриэля, двигал здравый рационализм, а не тщательно скрываемая за благими намерениями жажда мести. У неё неоконченных экспериментов куча и ещё больше нереализованных идей, каждая с претензией на гениальность. И Циглер, которая за Мойру волнуется чуть сильнее, чем за других (но это страшная тайна – у врачей не бывает ни к кому привязанностей), и из-за этой самой Циглер подвергать себя опасности хочется ещё меньше (что тоже страшная тайна – наука для ирландки важнее). Но Рейес по столу кулаком ударил (чуть не свалив пару колб и заставив Мойру от резкого звука инстинктивно поморщиться) и прорычал: «Это приказ». Значит, и вправду приказ. Значит, что и ослушаться не получится. Мойра вздыхает, угрюмо смотря на своё отражение в зеркале, и опирается руками на стол. Металл холодит голую кожу, О’Доран тянется за перчатками. Она краем глаза видела медицинскую карту Жерара Лакруа; ей это, в принципе, было ни к чему, ведь тяжесть состояния легко читалась в глазах Ангелы, когда та только вышла из его палаты. Когда та устало уткнулась Мойре в ключицы, скользнула тонкими руками под ткань халата, обвивая талию, прижимаясь ближе. Ярость Гейба женщина понимала, желание безрассудно ринуться мстить – ни капли. Но это приказ, и Мойра заканчивает проверку костюма (рабочее название – «Валькирия», а предлагала его, естественно, Циглер, ведь Мойре такой бред в голову бы не взбрёл). Мысленно прощается с идеальной укладкой и натягивает на голову берет. Вдруг она слышит звук открывающихся дверей, взглядом в зеркале находит знакомый профиль и одними губами ругается на ирландском. — Не знала, что у Блэквотч на сегодня запланирована миссия. У Ангелы голос почти всегда мягкий-мягкий, что птичий пух под подушечками пальцев, но сейчас в нём скользит сталь. Мойра вздыхает — недовольно, конечно, — но этот вздох как немая капитуляция. О'Доран поворачивается на пятках и с кривой улыбкой глядит на блондинку, что опирается о косяк двери. — Совершенно секретно, — женщина пальцами показывает кавычки, — не имею права разглашать какую-либо информацию. Циглер скрещивает на груди руки и с прищуром смотрит на Мойру, а взгляд у неё, кажется, в смертоносности не уступает пулям. Мойра хорошо знает этот самый взгляд — слишком уж много она поводов даёт Ангеле, чтобы смотреть на неё так испепеляюще. Ещё лучше она знает, что ничего хорошего за таким взглядом обычно не следует. — Ты думаешь, что я идиотка? "О нет, дорогая Ангела, вовсе не думаю". Но О’Доран лишь молчит, склонив голову набок и не смотря швейцарке в глаза. Блондинка и так всё знает, что толку лишний раз сотрясать воздух. — И что я не догадываюсь, куда и зачем вы собираетесь? Ангела делает шаг внутрь комнаты, и двери за её спиной закрываются. Мойра хочет было потянуться за пачкой сигарет в карман (дурная привычка — нервы успокаивать никотином), когда понимает, что рабочий халат уже часа пол висит на спинке стула где-то в её лаборатории. Мойра виски потирает пальцами и опускает глаза на кафельный пол (не от чувства вины, скорее от повисшей неловкости). – Я могу объяснить, – наконец произносит она, сдаваясь сверлящему её взгляду Циглер, которая раздражённо притопывает ногой. – И объяснишь. Особенно то, как ты вообще во всё это ввязалась. Серьёзно, Мойра, и это ты меня обвиняешь в глупости за то, что я продолжаю служить полевым медиком, хотя сама в то же время… – Оставь нотации на потом, дорогая, мне нужно идти, – прерывает её Мойра, с намёком кивая головой в сторону электронных часов. Ангела лишь руками разводит, недовольно цокая языком. Она хочет развернуться и уйти, чтобы ирландка не думала, что ей опять всё сойдёт с рук – Циглер отчаянно хочет злиться на женщину до такой степени, чтобы хоть ненадолго, но возненавидеть эту чёртову О’Доран, – но не может. Потому что волнуется и хочет услышать из уст Мойры обещание, что всё будет в порядке (Ангела не посмеет ей не поверить). Но Мойра не уходит и будто ждёт чего-то: они обе понимают чего. Ангела шумно выдыхает и за пару широких шагов сокращает расстояние между ними до минимума, прижимаясь к О’Доран всем телом и чуть не сбивая ту с ног. Женщина осторожно обнимает в ответ, опасаясь хрустальную на вид Циглер как-либо повредить, и зарывается носом в светлые пряди. Волосы Ангелы пахнут, как и всегда, ромашкой, чуточку спиртом и, что самое главное, домом. – Я тебя сквозь броню не чувствую, – нервно хихикает девушка и отстраняется. Мойра закатывает глаза и вздыхает с облегчением. Ангела тянется к берету, поправляет складки, а затем ловкими пальцами выправляет медные пряди чёлки из-под его края и не может сдержать печальной улыбки. – Чтобы к завтрашнему ужину была дома. Мойра усмехается и прикрывает глаза на пару секунд, наслаждаясь теплом чужих (но уже таких родных) рук на своих щеках. – Конечно. Ангела привстаёт на носки и нежно целует тонкие губы, стараясь передать всё то, что чувствует: и никуда не ушедшее недовольство, и ноющую тревогу, и немое признание в любви. Мойра скользит пальцами сквозь золотистые пряди, жалея о том, что сквозь грубую ткань перчаток не почувствовать их шёлк. И уходит, не оборачиваясь.