Юность

      Я угрюмо рассматриваю собственные кроссовки, пока полицейский возится с моими документами и дозванивается до отца. Дрожащими губами едва сдерживаю слезы, часто моргаю, пытаясь согнать пелену с глаз.       — Чай будете? — вдруг спрашивает полицейский, отвлекая меня от страданий.       Я беззвучно мотаю головой. Становится тошно. Кое-как перевожу дыхание и жмурю глаза. Начинает болеть голова. Я вдыхаю и выдыхаю глубже, успокаивая боль и внутреннее напряжение. Моральная усталость окончательно ослабляет меня. Я уже готова сдаться, лишь бы выспаться.       Отец появляется почти через час. Напряженное ожидание совсем лишает меня сил, физических и душевных. Я узнаю его по шагам, по идеально вычищенным туфлям. Головы не поднимаю, когда он входит.       — Довольна? — не скрывая раздражения, резко осведомляется отец только войдя. — Мы поговорим наедине, капитан.       Полицейский, завозившись, выходит не сразу. Секунды не дают мне ни сил, ни преимуществ. Я все так же не поднимаю головы, когда отец присаживается передо мной на корточки. И не сопротивляюсь, когда он берется за подбородок и сам тянет голову выше. Не смотрю на него, только крепче сжимаю губы, скрывая дрожь.       — И чего ты добилась? Скандал решила устроить? Или вляпаться с учетом?       Мое молчание вызывает новый раздраженный вздох.       — Эрн отвезет тебя домой. Сегодня отдохнешь, завтра в школу. С этого дня будешь подтягивать все свои хвосты по учебе, вместо тренировок и гуляний с друзьями.       Отец отпускает мое лицо, поднимается. Берет уже за руку, стаскивая мое безвольное тело со стула. Я послушно становлюсь на ноги, поморщившись от поплывших пятен перед глазами. Шаги даются тяжело. Я едва волочу ноги, ощущая потяжелевшую вдруг голову совсем неподъемной. Дышу через раз. Пространство плывет перед глазами. Тело совсем слабеет. Я теряю контроль над собой, безвольно погружаясь в пустоту.       Дома надо мной сразу начинает хлопотать Нира. Ее забота раздражает, голос неприятным эхом отдается в голове. Меня еще немного потряхивает после обморока. Едва ощущая собственное тело, отмахиваюсь от мачехи и медленно иду к лестнице, держась за стены и мебель. В спальне обессиленно падаю на кровать.       Опустошение душит изнутри. Слабость ломает все барьеры, изливаясь тихими отчаянными рыданиями. Я совсем не чувствую контроля над собой. Ощущаю лишь дикий дискомфорт в уставшем теле. Эта боль выбивает все новые и новые слезы.       Сон приносит еще большую разбитость. Я теряюсь во мраке комнаты, хочу вновь забыться, ощутив прежнюю тяжесть в голове и легкую тошноту. Смотрю на окно не меньше минуты, пока мысли вязко крутятся в голове, выстраивая картинку. Через закрытую штору видно солнце, наверняка плавающее близко к горизонту.       Я кое-как сажусь, свешиваю ноги с кровати. Желудок болезненно скручивает от голода, но мысли о еде вызывают лишь отвращение и тошноту. Мне кажется, я свалюсь, если встану и двинусь идти. Но все равно поднимаюсь, желая закинуться таблетками и снова уснуть. В спальне придерживаюсь за мебель, на лестнице крепко вцепляюсь в поручень и медленными, выверенными шагами спускаюсь вниз.       — Что с ней? Какой кошмар-р! — тревожа больную голову, громко звучит голос Маришки.       — Кажется, вы не упоминали, что по соседству живет зомби, — насмешливо замечает Марк.       — Кто-то просто любит шататься непойми где и с кем, — ехидно поясняет друзьям Норт под их веселый гогот.       Я оставляю их слова без ответа, не в силах говорить и здраво мыслить в целом. Даже не оборачиваюсь, боясь потерять концентрацию на ступенях. Колкие шутки и оскорбления продолжают сыпаться мне вслед. Только на кухне мне удается полностью спрятаться от раздражающего шума их голосов. Но и здесь слишком громко гудит вытяжка и что-то кипит в сковороде. Экономка — госпожа Азалия — встречает меня недовольным взглядом.       — Где взять таблетки от головы? — слабым и хриплым голосом спрашиваю я и осматриваю дверцы шкафчиков.       — Я подам. Иди умойся и переоденься. Нечего в таком виде таскаться по дому, особенно при гостях, — строго произносит женщина и явно оглядывает меня с отвращением. — Ужин я лучше в комнату принесу, чтобы ты своим видом не портила аппетит.       Сил хватает лишь на кислую ухмылку. Я отхожу к столу и безучастно наблюдаю, как Азалия берет нужную таблетку и наливает в стакан воду. Тихо благодарю, чисто автоматически, и сразу выпиваю лекарство. Тем же ходом иду обратно на второй этаж.       Ощутив облегчение в голове, решаю все-таки сходить в ванную. В комнате запираюсь, спасая себя от возможных злых розыгрышей со стороны компании брата и сестры. Пока набирается вода разглядываю баночки с солями и пеной для ванн.       Горячая вода помогает телу расслабиться, успокаивает тревожный фон в голове. Я погружаюсь в пену почти до губ, недолго наблюдаю, как переливаются в свете мыльные пузыри. Опускаю голову на бортик ванны и смотрю теперь в потолок. Прикрываю на время глаза, успокаивающе вдыхая и выдыхая, принюхиваясь к легкому аромату лаванды.       После ванны ощущаю себя немногим лучше. Голова окончательно затихает, пропадает и тошнота. От этого сытный аромат мяса и запеченного картофеля приятно щекочет ноздри. Я устраиваюсь есть прямо в кровати, предварительно замкнувшись изнутри. Немного подумав, негромко включаю более-менее спокойную музыку. За ужином стараюсь не думать ни о чем неприятном, полностью фокусирую внимание на вкусной еде и приятных звуках, на легкости собственного тела.       Размышления переношу на бессонную ночь. Сейчас, когда проматываю в голове факты и несбывшиеся надежды, чувствую лишь гложащую пустоту. Крики, слезы и боль остались во вчерашнем дне. Но эта пустота пугает меня. Я вновь представляю, какой станет жизнь без гимнастики, без друзей, в окружении одной учебы и навязанной работы. Больше не чувствую ничего, кроме глухой тоски, какой-то обреченности. Не могу и даже не хочу сопротивляться. Не хочу ничего делать, лишь спать бесконечным сном, без обязательств и правил. Просто спать. Уже всегда.       Колотьба и громкий голос вырывают меня из дремоты. Охваченная моментальным раздражением, накрываю голову подушкой и кое-как натаскиваю сверху одеяло. Едва дышу от духоты. Высовываюсь, лишь когда становится совсем невыносимо. Дверь в мою спальню продолжают тревожить ударами и криками. Я мрачно радуюсь тому, что закрылась ото всех обитателей дома.       — Открой сейчас же, поганая девчонка! Ты уже должна быть собрана к школе! — продолжает строго вычитывать мне голос экономки из коридора.       — Госпожа Азалия? Все в порядке? — слышится приглушенный голос Ниры.       — Василиса снова закрылась в спальне. Господин Огнев приказал проследить за ее отправкой в школу. Как видите, я не могу выполнить его поручение из-за своеволия этой… девчонки.       — Давайте я попробую. Пожалуйста, вернитесь к домашним обязанностям.       Спокойный и доброжелательный тон мачехи подталкивает меня выбраться из постели и приблизиться к двери. Тихий стук останавливает.       — Василиса, у тебя все в порядке? Ты слышишь меня? Можешь отвечать?       Ее беспокойство стискивает сердце. Хватая ртом воздух, останавливаюсь у двери. Казалось бы умершие в душе чувства оживают вместе со слезами. Я прижимаюсь щекой к дереву и прикрываю глаза.       — Все нормально. Я сейчас открою.       Не спешу. Хорошенько вытираю лицо и снова перевожу дыхание, привожу себя в моральный порядок. Когда открываю дверь, поспешно отворачиваюсь и топаю к кровати. Нира мягко удерживает меня, словив запястье.       — Василиса, я понимаю, что тебе сейчас должно быть непросто. Но стоит пойти в школу, начать заниматься уроками. Препирательства с папой ничего не дадут, кроме вашего обоюдного беспокойства. Собирайся, пожалуйста.       — Ладно.       Я осторожно выкручиваю руку из ее пальцев и занимаю себя постелью.       — Оставь, у тебя нет времени на уборку. Иди лучше умойся. Я могу помочь тебе собрать вещи, подготовлю пока форму.       Открываю было рот, чтобы возмутиться, но молчу. Понимаю бесполезность своих слов и поступков. Послушно оставляю одеяло и иду прочь из спальни. Когда возвращаюсь, собранный рюкзак стоит на стуле, форма приготовлена на застеленной постели. Я с презрением осматриваю вещи.       Для полного отключения моего мнения не хватает только наряжать меня как куклу. Азалия провожает меня до автомобиля, тщательно проверив рюкзак и придирчиво осмотрев внешний вид. Эрн, явно получив те же инструкции, заводит меня прямо в класс. Остается только насильно усадить за более правильный стол и ходить за мной весь день.       Несмотря на наказ, не могу сосредоточиться на уроке. Когда говорят писать — пишу чисто автоматически, не вникая в смысл слов. Почти не слушаю, бесцельно крутя ручку пальцами. В голове полная пустота.       С трудом заставляю себя на перемене подойти к старосте класса. Смотрю на нее безучастно, хоть она и кривит лицо от недовольства. Спрашиваю про домашние задания. Одноклассница в ответ насмешливо улыбается и окидывает меня взглядом.       — Если папочка сумел пропихнуть тебя в «А», Огнева, это еще не значит, что ты можешь спокойно прогуливать, а потом просить меня докладывать про домашку. Иди по учителям, раз такая важная.       Раздается довольный хохот парней и девчонок. Я прикрываю глаза и успокаивающе выдыхаю, сдерживая невольные слезы. Что-то бормочу и поспешно отхожу. Не знаю, куда себя деть. Ком в горле душит. Я не могу оставаться в классе. Тихо выхожу и по памяти иду в туалет.       Всюду ученики и разговоры, взгляды. Пока держусь, спешно залетаю в свободную кабинку и замыкаюсь, прижимаюсь спиной к дверце. Пытаюсь глубоко дышать, чтобы успокоиться и сама себе усмехаюсь: совершенно шаблонно реву в школьном туалете. Хотя нет, пока не реву. Раз за разом вдыхаю кислый запах бытовой химии, смешанный с запахами жидкого мыла и электронных сигарет. Самой вдруг хочется закурить.       Прерывая мысли, в кабинку вдруг тихо стучат. Я невольно вздрагиваю, бормочу, что занято.       — Василиса, это Захарра, — раздается тихо голос Драгоций. — Я вижу, что ты торчишь под дверью.       Я молчу, вновь расслабленно прижимаюсь к двери. Мну пальцами юбку, ощущая подступающие слезы. От ее присутствия становится только хуже.       — Василиса, ты как? Если… если хочешь, приходи на следующей перемене в актовый. Будем только мы с Дианой. И ты.       Снова молчу, оценивая предложение. Звонок прерывает раздумья. Но я не спешу, прислушиваюсь к голосам за дверью. Когда туалет пустеет, осторожно открываю дверь и выбираюсь из своего укрытия. Умываюсь холодной водой в безуспешных попытках скрыть покраснения от слез, опять успокаивающе дышу, подставив влажное лицо в сторону открытого окна.       Мне не хочется никуда идти, не хочется с кем-либо разговаривать. Я решаю проигнорировать приглашение и остаюсь в кабинете. Бесцельно жду следующего урока, опустив голову на сложенные руки. Закрываюсь от раздражающих голосов одноклассников наушниками. Про себя отсчитываю секунды, не зная, чем себя еще занять.       Меня опять отвлекают, теперь легким касанием к плечу. Я приподнимаю голову и сразу встречаюсь с внимательными глазами Миракла. Неспеша вынимаю один наушник и попутно осматриваюсь. Кажется, начался урок. На автомате выключаю музыку и выпрямляюсь, берусь за тетрадь.       — Василиса, у тебя все в порядке? Тебе нужна помощь? — вполголоса спрашивает учитель, продолжая рассматривать мое лицо.       — Все нормально, — сухо откликаюсь я и не сдерживаю усмешки.       Рвущиеся ядовитые слова про отца оставляю при себе. Но, кажется, мужчина видит мое желание высказаться. Он вновь касается моего плеча, уже в каком-то успокаивающем жесте.       — Как закончатся уроки, зайди пожалуйста в мой кабинет. Обсудим твою начальную успеваемость и поведение в целом.       На следующей перемене опять прячусь, но уже на спортивной площадке. В разгар большой перемены здесь пусто, несмотря на сносную погоду. Я устраиваюсь на одной из лавок и устремляю взгляд на небо, от нечего делать начинаю перебирать пальцами травинки. Мне впервые не хочется заниматься физкультурой, к тому же, в животе урчит от голода. Я изредка поглаживаю живот, как будто могу этим утолить потребность в еде.       Первый раз все идет из рук вон плохо. Я разминаюсь кое-как, вяло перемещаюсь по спортивной площадке. Преподаватель следит за мной с недовольством, вначале с юмором, затем с раздражением подгоняет. Одноклассники посмеиваются, полушепотом выговаривают едкие комментарии. Я терплю, поджав губы, но все больше теряю контроль над телом. Под конец занятия, игнорируя всех, ухожу на лавку. Опять едва сдерживаю слезы, ногтями впиваясь в деревяшку.       Каждый новый урок все больше опустошает меня. День все никак не заканчивается, а впереди еще и еще минуты не интересной мне болтовни и попыток узнать мой уровень знаний. Урок немецкого становится концом. Едва дослушав строгую лекцию о предстоящих дополнительных занятиях по языку, я ухожу из класса. Опять скрываюсь в туалете и уже не сдерживаю слез. Меня начинает мутить от легкой боли в голове и понимания полной безнадежности положения.       Выхожу из уборной только со звонком. Забираю свои вещи из класса и, игнорируя намеченный разговор с Мираклом, ухожу из школы. Эрна у ворот не вижу. Не долго думая, иду к ближайшей остановке.       На проходной обнаруживаю, что карта не работает. Пробую еще пару раз и под сердитым взглядом водителя выхожу из салона. Сверившись с картой, решаю идти домой пешком. На побег уже не тянет. Я по привычке закрываюсь наушниками и бреду по намеченному маршруту, не обращая ни на что внимания. Не спешу, хоть меня не трогают ни виды, ни мнимая свобода.       До своей комнаты не выключаю музыку, игнорируя недовольство домашних. Хочу закрыться изнутри, но обнаруживаю, что замка нет. Спальня теперь закрывается только снаружи. Мне требуется буквально пара минут, чтобы осознать это. Потом взгляд критично проходится по комнате. Из техники только нетбук с проводом зарядки и на окне, кажется, сняты ручки. Отодвинув тюль, я убеждаюсь в этом.       Музыка становится лишней. Я выдергиваю наушники из ушей и откидываю телефон на кровать. Сама приземляюсь туда же, не щадя отглаженную форму. Тишина кажется звенящей, только в наушниках до сих пор грохочет музыка. Глядя в потолок, медленно выдыхаю и прикрываю глаза.       Голова тяжёлая. Боль тупой пульсацией отдаётся в висках, веки режет как от песка. Я нащупываю подушку и прикрываю лицо. В ноздри ударяет запах порошка. Откашливаясь, скидываю подушку и укладываюсь на неё сверху.       Внутри практически полная пустота. Лишь утомление гирей висит на душе, приковывая меня к мягкой постели. Я вскользь думаю, что в воспитательных мерах скоро могут отобрать и матрас с подушкой. Клубком вяжутся сотни раз передуманные идеи бегства, давя на чувство безысходности. Я хочу лишь того, чтобы этот день скорее закончился. И следующий… все дни, один за другим… Без гимнастики, без друзей они уже ничего не значат.       Новый учебный день начинается хуже предыдущего. Меня уже в нахальную будят, умывают, одевают, даже завтрак чуть не запихивают в рот. За ночь исчезает последний крючок к уходящей реальности — телефон. Остаются только ненавистные учебники, расписание, форма. Силы на сопротивление уходят почти до минимальных значений, грозя покинуть меня уже в следующий час или вовсе минуту.       Мне плохо запоминаются события. Кажется, я только хожу с урока на урок, час за часом сижу за партой, пока вокруг идёт жизнь. Я будто бы выпадаю из времени, из реальности. Осколками в памяти остаются мгновения: помню, как в слезах выводят из класса, помню резкий запах лекарств, и постоянный раздражающий шум, порой гвоздями впивающийся в виски.       В момент нового включения вижу яркую зелёную траву. Она такая сочная, реалистичная, что сразу цепляет моё внимание, включая ощущения и чувства. Я обращаю внимание на руку, накрывшую мою голову, понимаю, что лежу на чьих-то коленях. Слышу рядом тихие переговоры. В ожившую на секунды душу вонзается беспокойство. Я шустро вскакиваю и перекатываюсь, мешком падая в траву. Рефлексы срабатывают неимоверно быстро, помогая найти источник опасности и подготовиться к бою.       Вижу на себе изумленные взгляды знакомой компании. Диана, единственная сидящая на скамейке, замирает с приподнятой рукой. Рядом, явно отшатнувшись от меня, сидит Захарра. Парни полукругом стоят у скамейки, подпирая спинами турники. В их молчании слышу собственное сбивчатое дыхание и отчаянный стук сердца. От испуга прошибает потом и кидает в дрожь.       — Белка ожила и готова к бою — теперь я могу идти? — прерывает тишину Фэш и, критично осмотрев меня, кривит губы в насмешке.       — Ты не ушиблась? — отказываясь рядом, озабоченно спрашивает Маар.       — Как самочувствие? — находится и Ник.       — Тебе тут комфортно? — интересуется Диана.       — Кушать будешь? — предлагает Захарра.       Их встревоженные голоса неприятно давят на виски. Я морщусь и автоматически прикрываю уши. Ребята собираются вокруг меня, в несколько пар рук помогают подняться на ноги и сесть на скамейку. Один Драгоций, чуть отойдя ото всех, отворачивается и закуривает. Потянувшийся к носу запах сигарет вдруг вызывает желание затянуться хоть разок.       — Смотри, есть сэндвичи, булочка, йогурт и шоколадка. Что будешь? Мучное тебе, наверное, не очень, а вот… — сбивая с мысли, начинает тараторить Захарра и вынимает из рюкзака еду.       — Какая еда? Дай ей в себя прийти, — строго одергивает девушку Маар и, подвинув её, сам садится передо мной.       Парень с осторожностью берет в руки мои ладони и внимательно заглядывает в глаза. Его лицо напряжённо волнением и задумчивостью. Взгляд зеленых глаз оценивает моё лицо, золотистые брови хмуро сходятся на переносице. Ребята вокруг нас замолкают, как практиканты рядом с доктором и пациентом.       — Как ты? — тихо спрашивает он и мягко сжимает пальцы вокруг моих кистей.       Я передергиваю кистями. Желудок не выдерживает тишины, выдавая требовательное урчание. Захарра, слабо улыбнувшись, поднимает руки, полные упаковок с едой. Я качаю головой, отказываясь.       — Расскажешь, что произошло? — ласково погладив меня по спине, спрашивает Диана и осторожно приобнимает за плечи.       — Это все из-за твоего отца? — с неожиданной сердитостью уточняет Ник и садится по другую сторону от подруги.       Я выдыхаю и поднимаю лицо к небу. Солнце, показывающееся из-за серго заслона облаков, заставляет меня прищуриться. Лучи приятно греют кожу, дразнят ласковым теплом. Впервые за эти дни я глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю. Неожиданное спокойствие кажется приятным сном.       За рассказом снова начинаю реветь. Недавняя безысходность выливается в неожиданно сильные слезы. Я не могу остановиться, как бы не старалась держать лицо перед ребятами. Они только плотнее сходятся вокруг меня, обнимая со всех сторон. В их руках совсем раскисаю, давая волю прорвавшейся боли, отчаянию, гневу.       — Этому нужно противостоять!       После недолгой тишины голос Захарры звучит особенно резко и решительно. Все лица обращаются в её сторону. Девушка, угрюмо поджав губы, поднимается с места. Рассуждая вслух, она принимается ходить из стороны в сторону:       — Если просто опустить руки — так можно и на дно уйти. Нужно бороться. Доказывать свое. Спортсмены вроде как не сдаются, так? Так и ты продолжай гнуть свою линию, заниматься своим любимым делом, бороться за него и за свою жизнь!       — Василисе буквально подрезали крылья, Захарра. Забрали телефон, всю технику, лишили личного пространства и возможности бывать где-либо кроме школы. Побег закончился ничем. Суровая правда в том, что все мы без поддержки родителей, родственников — буквально никто, ведь пока не можем в полной мере отвечать за себя, не можем обеспечить свои нужды, — с самым серьёзным видом говорит Маар и оборачивается к девушке, явно укоряя её взглядом.       — Может, стоит договориться? — предлагает Ник. — Василиса, попробуй рассказать отцу все, как есть, объяснить ему свои чувства.       — Ага, и Огнев тут же сделает все, как ей нужно, — хмыкает где-то за моей спиной Драгоций. — Порой ты удивляешь своей наивностью.       Замолкают, кажется, на мгновение, чтобы продолжить говорить с новыми усилиями. Я цепляюсь за их слова, за отклики в душе, но всюду вижу безнадежность. Особенно в их размышлениях. Они только вызывают во мне раздражение, усиливают желание уйти, спрятаться, побыть в тишине и темноте. Касание к плечу вырывает меня из утешительного оцепенения.       — Вы все от части правы, — тихо произносит Диана и ближе склоняется ко мне, поглаживая ладонью спину. — Непременно нужно действовать, пробовать мирно договориться. Если не выйдет, то иначе выразить свою позицию…       — Да о чем вы все! — крутнувшись, в гневе кричу я и подскакиваю с места. — Всё уже закончилось! Он не слышит меня, потому что ему попросту плевать на мои желания и потребности! Он лишил меня всего!.. в угоду себе!.. своим чёртовым правилам!..       — Это не так…       — Так, Захарра!.. Что я сделала своим побегом?!. Загнала себя глубже некуда в эту чёртову яму!..       — Ты не совсем…       — Замолчи! Ты ничего не знаешь! Вы все ничего, черт возьми, не знаете!       Диана отшатывается от меня с самым несчастным видом. Её лицо, искореженное сочувствием, вызывает ещё больший гнев. Мне хочется наброситься на неё, на Захарру, на парней, лишь бы только они заткнулись и перестали делать вид, что можно что-то изменить. Я смотрю на каждого, оценивая, что могу сделать, хочу уже пнуть рюкзак, но меня вдруг оттаскивают.       Драгоций, перешагнув через лавку, быстро и грубо хватает меня за локти и вместе со мной отходит. Заставляет отступать, угрюмой скалой оттесняя дальше. На миг замерев в удивлении, теперь пытаюсь вырваться и оттолкнуть его. Парень лишь крепче сжимает мои руки и даже легонько встряхивает, сверля грозным взглядом.       — Кончай истерить, Огнева. Не ты одна здесь в полной заднице, а строишь из себя страдалицу!..       — Иди к черту!..       — Да уж лучше туда.       — Вот и катись!       Он отпускает меня, легко оттолкнув назад. Я тут же бросаюсь вперёд, готовая залепить ему по лицу. Драгоций ловко перехватывает запястье и опять встряхивает меня, испепеляя яростным взглядом.       — Оставь это своему ублюдку-папаше. Согласись, ему не помешает.       — Тебе тоже, придурок!       Вновь оказавшись на свободе, спешу схватить свой рюкзак и бегу прочь. В спину несутся оклики ребят, кажется, кто-то даже бросается за мной, но оставляет. Я же бегу со всех ног в школу, по лестницам. Бегу куда-нибудь лишь бы бежать, лишь бы чувствовать боль от усталости, от сбившегося дыхания, а не в душе.       Вечером отец вызывает в кабинет. Я нехотя плетусь к нему, бросив бесцельное лежание на постели. Застываю у порога и в молчании смотрю себе под ноги, не имея сил на слова и взгляды. Отец раздражённо выдыхает, недовольный моим поведением, но, удивительно, не комментирует.       — Из школы уже приходят жалобы на тебя. Ты совсем не участвуешь в учебной деятельности, ни с кем не общаешься, ни на что не реагируешь. Добиваешься, чтобы тебя выгнали?       Я не спеша подбираю слова, задумчиво пробую их на вкус в своей голове. Решаю следовать совету Ника, но не верю в успех.       — Мне плохо, — с трудом выговариваю вслух и сама удивляюсь хрипам в своём тоне.       Голос скрипит как не смазанная дверь. Мне даже кажется, что язык распух или прилип к небу и не в силах исполнять главную функцию.       — Нира запишет тебя к врачу, — холодно отвечает отец, будто отмахиваясь от моей отговорки.       Я понимаю глаза на него, осмеливаясь увидеть, насколько ему все равно.       — Плохо в душе… если ты понимаешь, что это такое.       От собственных слов хочется защититься и я без раздумий плюю ядом в него, заранее спасая себя от непосильной боли. Отец кривит губы, строго смотрит на меня. Мне приходится закусить губу, чтобы заглушить всхлип.       — Пройдёт. Чем скорее ты примешь ситуацию, тем меньше будешь мучиться.       — Просто скажи, что тебе плевать на меня!.. Скажи, ведь это очевидно!..       Я сама обрываю свои разъяренные шипения и кривлю губы в усмешке. От собственных слов горько, хоть в моей голове они звучали не раз и даже срывались с губ. Но говорить это ему в лицо с полным осознанием правдивости слов — невыносимо больно. Пока меня не одернули, не остановили, отступаю за дверь.       — Мы не договорили. Немедленно вернись, — запоздало звучит его голос.       — Иди в пекло со своими чёртовыми разговорами! — снова шиплю я, обернувшись на приоткрытую дверь.       Она тут же отворяется. Я дёргаюсь в сторону лестницы, но отец в один шаг оказывается рядом и перехватывает меня за руку, легонько встряхивает.       — Ты совсем вышла из-под контроля. Ни одна мера не действует на тебя, видимо.       — Так ударь меня! Избей до полусмерти, чтобы точно утвердить, что ты сильнее!.. что у меня нет прав!.. ничего нет!..       Новый вдох звучит угрожающе, заставляя меня умолкнуть. Отец в ярости смотрит на меня, до бела сжимая губы. Я сама перевожу дух, но не спешу отводить глаза. Смотрю на него через пелену слез и на всю жизнь запоминаю окаменевшее лицо человека, давшего эту жизнь. И забравшего так легко, будто она всегда принадлежала ему.       — В эти выходные приезжает твоя мать. Порадовать её ты, к моему сожалению, ничем не сможешь. Подумай об этом хорошо.       Смерив меня последним строгим взглядом, отец отпускает руку и уходит обратно в кабинет. Я беззвучно открываю рот, но не говорю ни слова. Беспомощность вновь накрывает с головой, лишая последних физических сил. Любая мысль о родителях дарит лишь боль, туже запихивать в горло ком, лишает дыхания.