Юность

      Лешка встречает меня на полпути. По сути провожает, видя моё нежелание говорить. Сам мрачнеет, поглядывая нам меня. Моё же состояние улучшается рядом с другом. Его присутствие под боком, понимающее молчание, тревога за меня — все в его сути успокаивает меня. Ближе к его дому я вынимаю из ушей наушники, привыкаю к тишине ночного города. В ушах немного звенит с непривычки. Я успокаивающе дышу, подставляю лицо свежему ветерку, несущему с каналов влажный запах тины.       У подъезда Лешка молча сгребает меня в охапку, неловко обвивая тонкими руками. Я охотно приобнимаю его за талию и пристраиваю подбородок на плече. Вдыхаю знакомы свежий, с нотками цитрусовых запах дезодоранта.       Он пошёл мне навстречу, стоило мне только написать короткое «Я к тебе». Ни вопросов, ни упрёков, ни отказа. И он спокойно принял моё желание отгородиться от всего вокруг, даже когда мы вдвоём. А теперь неловко обнимает меня, сам не зная, от чего успокаивая.       — Спасибо тебе большое, Лёш, — выдыхаю я с искренней благодарностью, вкладывая в слова все свои чувства к другу.       Парень что-то невнятно фыркает, похлопывает по плечу. От неловкого жеста хочется рассмеяться. Я поддаюсь потребности и тихо хихикаю, ощущая почти физическое освобождение от прежних чувств. На душе становится чуть лучше, и это ещё один повод благодарить Лешку.       — Так что приключилось? — все-таки спрашивает друг, подмечая мою расслабленность.       Я тяжело вздыхаю. Ворох самых разных чувств вновь сваливается на меня. Я поспешно выныриваю из объятий Лешки, уставляюсь на темнеющую клумбу.       — Беда у меня, Лешка, серьёзная, — бормочу едва слышно и раздражённо морщу нос, ощущая поступающие слезы.       Замолкаю, успокаиваясь. Рыдать при друге не хочу. Не привыкла я носом хлюпать на виду у всех, да и так не люблю. Лешка на этот раз не трогает меня. Смиренно ждёт, понурив голову.       — Задница полная в этой школе — учёбой зажимают, чтобы подопытных себе в компанию приписать… Отец ни в какую. Решил меня туда спихнуть для будущей стабильности. С гимнастикой туго будет… прижмут учёба и папочка…       Как ни стараюсь, слезы прорываются. Произнесенные вслух, слова оживают. Я едва не задыхаюсь от отчаяния и беспомощности. Чувствую себя утопающей. Лешка неловко похлопывает меня по плечу, явно удивлённый моими всхлипами. А я давлюсь слезами, не зная даже, как взять себя в руки.       Успокаиваюсь уже в подъезде. На это раз останавливаемся у дверей квартиры. Друг хмуро подпирает стену, почти не глядя на меня. Я стыдливо вытираю слезы рукавом худи, метаясь от одной дрянной мысли к другой. Мной во всю владеет смятение, и я не знаю, что делать, куда податься.       — Надолго? Что дальше думаешь? — опять тревожит меня Лешка, невольно давая на больное.       — Не знаю, — сознаюсь я и вздыхаю, берусь озвучивать более реальное: — Может, на ночь и день, пока обратно не заберут. Я бы осталась: денег есть немного, хватит заплатить за еду и проживание на время, а там могу помогать… Но он не отпустит. Вообще сбежать хочется, прям с концами. Взять и уехать, жить самой по себе.       — Угу, а гимнастика как же? Да и жить на что-то надо, — здраво бурчит Лешка и мрачно ерошит волосы. — Да-а, и правда з-за… сада…       Мрачно потоптавшись у двери, заходим. Повторяя недавнишний ритуал, постилаем вдвоём диван. Лешка ещё пару минут топчется рядом, не решаясь уйти и ничего не предпринимая. В конце концов вновь похлопывает меня по плечу и оставляет одну. Я быстро переодеваюсь и укладываюсь в постель.       После слез хочется умыться и попить воды, но я смирно ворочаюсь с боку на бок, игнорируя потребности. Впервые чувствую себя неловко в доме друга. Понимаю, что уже утром меня заберут и заставят ехать в школу. Даже если заскандалю, не на долго отделаюсь. Допустим, перекочую к Грозе на ночь, а потом? Напрашиваться-таки на дачу к Лешке? Опять же на день-два.       Моё бессилие очевидно. Я морально и физически ощущаю себя загнанной в угол. Что ни думай — придётся играть по правилам. Как бы не рвалось и не противилось все внутри меня.       От понимая собственной беспомощности, зависимости меня едва не тошнит. Я подтягиваю коленки к груди и с силой цепляюсь пальцами за ноги. Прикусываю угол подушки, заглушая вой отчаяния. Со злостью пытаюсь запихнуть чувства обратно, задавить их, пока не перебудила всех своими криками и метаниями.       Ранним утром, пока семья Розневых еще спит, тихо исчезаю из их квартиры. Чтобы не оставлять дверь открытой, прихватываю ключи Лешки. Приходится забежать в гости к Грозе. Подруга — любительница ранних тренировок — заставляет меня немного подождать. Пока девушка не показывается во дворе, сижу на лавочке.       Рассвет только занимается над городом, затягивая низы домов легким туманом. Бодрящий воздух сильно напитан влагой и запахом тины. Нежно-розовое небо местами скрывают воздушные облака, золотящиеся в первых лучах зари. Редкие солнечные блики играют в росинках на траве и листьях. Совсем спокойно, тихо. Никакой городской суеты, никаких утренних хлопот. Еще слишком рано для активного дня.       Я засматриваюсь на небо. Оно отражается в стеклах домов, солнце оставляет оранжевые полосы на окнах. Умиротворение утра немного успокаивает и меня. Мысли, цепляясь за свет и краски, за тихий шелест листвы, за знакомые запахи и бодрящую прохладу, не бегут в привычном темпе. Я коротко думаю о том, что вокруг меня, подмечая какие-то мелкие детали.       — Василиска? Ты чего здесь? — звонко, разбивая тишину, спрашивает девичий голос.       Я вздрагиваю от неожиданности, но сразу улыбаюсь, узнавая Грезу. Подруга подходит ко мне и тут же начинает разминку.       — Привет, — сверкнув на нее веселым взглядом, произношу я и сразу заслуживаю ответный кивок и улыбку. — Да так, дома очередной кавардак. Я перекину тебе ключи Лешки? И пойду, наверное.       — Еще чего, — фыркает девушка, активно разминая кисти. — Давай со мной согрейся. Разомнемся и я тебе пару приемчиков покажу. Ко мне зайдем еще.       Сомневаюсь, но все же соглашаюсь. Благо, удобный спортивный костюм как раз для разминки и годен.       С Грозой заниматься одно удовольствие. Мы хорошо разминаемся и быстро приступаем к оборонным методам. Девушка двигается очень ловко для своей спортивной, не по-девичьи широкоплечей фигуры. Но всерьез не дерется, только пугает меня резкими и точными выпадами, воздействуя на силу реакции. Я пробую вслед за ней, повторяя прием. Представляю перед собой самодовольных Норта и Марка, ядовитую Маришку, злобно улыбающуюся Дейлу и даже сурового отца. От этого мои замахи особенно сильны.       За завтраком рассказываю Грозе всю ситуацию. Подруга придумывает есть во дворе, чтобы не мозолить лишний раз глаза своей попечительнице. Мы занимаем все ту же лавочку. Хоть утренняя суета уже входит в полную активность, мы умудряемся ее не замечать. Во мне укрепляется недолгое спокойствие. Сидя во дворе среди многоэтажек и городской возни рядом с Грозой, я чувствую себя где-то в другой реальности. Не самый полезный завтрак бутербродами кажется благословением небес. Мне хочется как можно дольше оставаться в этом моменте, рядом с подругой, так же яро недовольной решением моего отца.       День тянется долго до тренировки. Я едва успеваю умотать от Грезы, прежде чем меня настигают отцовские ищейки. Ухожу как можно дальше от домов друзей и отправляюсь в долгие скитания. Держусь неприметных мест, прогуливаясь по закоулкам города. Спешить некуда, от этого с интересом рассматриваю подворотни Питера.       Раньше я не гуляла по городу. Чаще ездила с Эрном или сама передвигалась с места на место. Теперь же беззастенчиво брожу по проулкам и улицам, позволяя себе заблудиться и не думать о том, что окончательно потеряюсь. Собственная растерянность заглушает страх потеряться еще и в городе. Я чувствую необходимую мне свободу, когда нет ни цели, ни зацепки.       После полудня выбираюсь поближе к спортивной школе. Добываю себе неподалеку шаверму и устраиваюсь тоже рядом, в сквере. Жую неспеша, давая возможность отдохнуть гудящим от ходьбы ногам. Дискомфорт приносит большое удовольствие. Прогулка и питание на свежем воздухе заряжает меня покоем. Я даже в шутку подумываю примкнуть к местным бродягам и начать привольную жизнь без чужого надзора. От этой идеи отталкивает лишь невозможность заниматься гимнастикой.       В школу приходится пробираться хитростью: папочка заботливо обеспечивает все входы своими людьми. Такой надзор взвинчивает меня до предела, отбрасывая прочь всю накопленную расслабленность. Я скрываю часть лица маской и усиленно кашляю, проходя мимо. Приметные волосы приходится очень явно закрывать капюшоном. В своем прикрытии сомневаюсь, как ни в чем другом.       Ольга встречает меня около раздевалки.       — Василиса, что происходит? Почему твой отец уже которой раз звонит мне и спрашивает, где ты? — строго и одновременно взволнованно спрашивает она.       — Ольга Михайловна, я вам все обязательно расскажу, но после тренировки, можно? — умоляюще прошу я.       Отчаяние в моем голосе очевидно. Тренерша замечает его, встревоживаясь еще больше. Но отпускает меня. Как всегда строго соблюдает режим занятий. Я скрываюсь за дверью раздевалки под оглушительный стук сердца. От волнения трясутся руки. Не обращая внимания на других девочек, наскоро переодеваюсь. Их беспечные разговоры о парнях и косметике вводят меня в крайнее огорчение. Я едва сдерживаю слезы, вперед всех уходя в зал.       Разлегшись на мате, стараюсь немного прийти в себя. Знакомый запах спортзала только усугубляет боль. Я представляю, что больше никогда не приду сюда, и больно прикусываю губу, сдерживая очередной вой отчаяния. Бессилие снова накрывает с головой. Мне хочется сжаться в комочек, стать маленькой, спрятаться ото всех проблем. Но голоса группы заставляют меня взять себя в руки, стереть слезы. Я угрюмо поднимаюсь и автоматически берусь за разминку, создавая видимость обычного тренировочного дня.       Прогон выходит хуже некуда. Вслушиваясь в мелодию, ощущаю не ритм, а отчаяние. Осознание проигрыша сковывает и тело, и чувства. Я борюсь со страхом и болью, но с каждой нотой, с каждым движением она все больше бьет по мне. Я закрываю сердце от страданий. Стараюсь оградить себя от мыслей, что этой моя последняя тренировка, последнее выступление, двигаюсь автоматически в заученных движениях. Начинаю чувствовать себя поломанной заводной куклой.       — Извините, я больше не смогу сегодня, — признаюсь я шепотом Ольге, едва удерживая всхлипы.       — Василиса…       Ее голос, пропитанный тревогой и сочувствием, бьет еще больнее. Я уворачиваюсь от нее, когда тренерша подносит руку к плечу. Утешение только даст волю моим терзаниям. Ольга Михайловна понимает это, кивает.       — Пойди попей водички, успокойся немного. Можешь не возвращаться на тренировку, если плохо себя чувствуешь. Подожди меня у тренерской.       Теперь я киваю, кусая губы от сдерживаемых всхлипов. Поспешно ухожу, чтобы не разреветься при всей группе. Прячусь в пустой раздевалке. Усаживаюсь прямо на пол, в прореху между шкафом и стеной. Даю волю душащим слезам, опять беспомощно сжимаясь в комок.       Выплакавшись, который раз начинаю искать решение проблемы. Вопросов слишком много, а сил в себе не нахожу. Держусь на одном упрямстве и уже саму себя ругаю за такую глупую упертость. Мне нужно сбежать хотя бы отсюда. Но как, я не знаю.       Тихая вибрация телефона отвлекает. Я невольно прислушиваюсь, с охотой реагируя на раздражитель. Звук доносится из моего шкафчика. Я решительно поднимаюсь и иду за смартфоном. Пропущенных много, но меня интересуют только звонки от друзей. Странно, но в эту категорию начинают входить и ребята из новой школы. Я смотрю на имена в списке, задумываясь, кому перезвонить. Теряя решимость, почти не глядя нажимаю на номер.       — Ты куда пропала? У тебя все в порядке? Тебе нужна помощь? — без предисловий с первых гудков обрушивается на меня голос Захарры, вызывая одновременную горечь и радость.       — Привет. Возникли некоторые проблемы. От помощи не откажусь, — отвечаю я медленно, пытаясь на ходу сообразить, как вытянуть собственную задницу из проблем.       — Я ставлю на громкую. Рассказывай все. Будем пробовать решать.       В который раз повторяя короткие факты вчерашнего дня, чувствую глухое отчаяние. Отнекиваться от очевидного поражения кажется особенно глупым.       Когда смолкаю, тихо и в динамике. Постепенно голоса друзей оживают, начинаются лихорадочные рассуждения. Я прислушиваюсь к их словам, подсказываю детали. У нас вырисовывается хилый план.       — Ну вот, операция «Немощные подростки против грозной охраны» готова к воплощению, — разбавляя серьезность разговора, приглушенно подшучивает Ник.       — Говори за себя, — ворчит Фэш, совсем глухо, будто находясь дальше всего от телефона.       — Это шутка с долей правды, Драгоций, — замечает ему Маар.       Ребята начинают перекидываться словами. Намеренно или нет, но они несколько успокаивают меня этим. Прислушиваясь к их разговорам, начинаю улыбаться. Пожалуй, это уже можно счесть за большую помощь. Получится у нас что-то или нет, но настроение у меня поднялось на некоторое время.       К концу тренировки напряжение опять берет верх. Я нервно постукиваю носком кроссовка плинтус у двери, когда к тренерской подходит Ольга. С ее приходом моя нога застывает. Я сконфуженно отступаю от стены и прячу руки за спиной. Могла бы, спрятала и ноги, которыми портила имущество школы.       В тренерской пусто. Ольга Михайловна настойчиво усаживает меня на диван и начинает возиться с чайником. Вопросов не задает, но одним прямым взглядом призывает к разговору. Я отворачиваюсь, угрюмо уставляясь на угол стола. Медлю, подбирая слова лично для нее. Потом разом выплевываю гадючую информацию. Теперь говорить тяжело, несмотря на то, что я тараторю. Спешу скорее высказать все, чувствуя, как слова с новой силой ранят меня изнутри. Ольга присаживается рядом, отдавая мне кружку с чаем.       — Я поговорю с твоим отцом, — твердо заявляет она, хмурясь. — Он вправе принимать любые решения, но действует необдуманно. У тебя большой потенциал, Василиса, ты талантлива. И я вижу, как ты любишь гимнастику, с какой душой воплощаешь себя. Я так просто не сдамся, не позволю никому забрать мою лучшую ученицу. И ты, моя дорогая, не сдавайся, если действительно хочешь продолжать тренировки.       — Мне кажется, он все равно не послушает, — шепотом отвечаю я на ее горячую речь.       — Всегда есть выход, Василиса, всегда. Нужно пробовать. Как в спорте. Все, как в спорте, девочка моя. Раз за разом, разные подходы и приемы. Решение будет всегда. Важно только понять, оправданы ли риски.       Я лишь вздыхаю, не чувствуя в себе моральных сил справиться с ситуацией. Даже мое упрямство начинает всерьез тяготить. Ольга, замечая мой настрой, мягко привлекает к себе за плечи. Она обнимает меня неожиданно тепло. Удивленная, не противлюсь ей. Ощущаю себя в ловушке. Меня редко обнимали взрослые. И едва ли кто поддерживал. Кроме нее.       Ольга Михайловна всегда была рядом, неизменно поднимая меня на ноги во всех смыслах. Она вдохновляла к победам, растила во мне упорство, силу духа, выносливость. Она была моей опорой и моим маяком в жизни. Первым примером. Я не уставала стремиться все выше и выше, преодолевать себя, свои личные преграды, чтобы видеть ее теплую улыбку и взгляд, полный гордости за меня. Она одна так смотрела на меня. Я всегда чувствовала, что была для нее не просто ученицей, не одной из десятка юных спортсменок, подающих большие надежды.       — Ольга Михайловна, спасибо вам за все, — задыхаясь от переполняющих меня чувств, благодарно шепчу я и крепче прижимаюсь к ней. — Спасибо за вашу поддержку и веру в меня, за то, что вкладываете в меня столько сил. Вы единственная из взрослых, кто поддерживает меня и вдохновляет.       Она тихо, будто бы польщенно смеется в ответ и мягко касается ладонью моих волос. Мне вдруг вспоминается, как пару лет назад она советовала мне подрезать челку, чтобы не мешалась, но сразу же приняла отказ. Ей важен был мой выбор.       — Главное иди за собой, Василиса. Препятствия — важная часть пути, естественная. Они будут всегда. Зачастую, чтобы отвернуть тебя от верного пути. Я не хочу настраивать тебя против отца, подвигать на ссоры с ним, но ты должна внутри, в душе понимать, что нужно тебе, и научиться отстаивать свой выбор. Люди вокруг меняются, исчезают, а ты у себя одна. Не заступишься за себя, не отстоишь право на личное — пропадешь в попытках угодить тем, кому безразлична твоя личность.       На проходной меня ждут Диана и Захарра. Охранник поглядывает на них с подозрением, но девушек это нисколько не тревожит. При виде меня обе оживляются. По очереди бросаются обнимать меня, и я не противлюсь им, с радостью обнимая их в ответ. Захарра пропихивает мне в руки какой-то пакет.       — Там парик. Сперли с театрального кружка. Выглядит нелепо, но для виду подойдет.       Боясь узнать, что внутри, осторожно вынимаю вещицу из пакета. Парик представляет из себя прическу века так девятнадцатого со смешными локонами. Я гляжу на это недоразумение с нескрываемым недоумением. Девушки, переглянувшись, пожимают плечами.       — Он более-менее подходил, — оправдывается Диана и слабо улыбается. — Давай я помогу тебе собрать волосы и надеть его.       — Ладно.       Я с сомнением даюсь ей в руки. Девушка быстро собирает мои волосы в пучок и ловко прикрепляет парик невидимками. Захарра за ее спиной сверкает смешливым взглядом. Ворча на них, смотрю на себя в отражении дверного стекла. Выгляжу действительно нелепо. Вычурная прическа никак не вяжется с худи и спортивными штанами. Впрочем, это не исторический ужас в виде лебедей и всяких там кораблей на голове.       Выходим втроем. Охранники отца стоят на посту. На меня вначале внимания не обращают. Но прическа не оставляет меня незаметной. К счастью, сумерки слегка искажают черты лица, не давая им быстро сориентироваться. Диана придерживает их, отделяясь от нас.       — Извините, у вас не будет сигарет? — спрашивает она у одного.       Захарра рядом вымученно выдыхает. Голос Дианы звучит слишком воспитанно и робко для той, кто будет стрелять курево у взрослых мужиков. Мы чуть ускоряемся, преодолевая последние шаги до мотоцикла Драгоций. Когда я усаживаюсь позади Захарры, охранников перехватывает Маар, устраивая небольшой балаган.       — Может, им помочь? — взволнованно спрашиваю я, натягивая шлем.       — Тоже на колесах — справятся, — откликается Захарра и включает зажигание.       Она так резко срывается с места, что я в последний момент успеваю уцепиться в ее куртку. Девушка ловко и смело встраивается в автомобильный поток, набирая скорость. Я подвигаюсь ближе к ней, осторожно обнимаю за талию. Она такая хрупкая, маленькая. Становится страшно, особенно, когда Захарра с прежней дерзостью лавирует между машинами, скрываясь от возможной погони. В реве мотора и сердитых гудках едва ли слышу, едут ли за нами Маар и Диана. Тревога сильнее стискивает горло.       Несмотря на уверенность подруги, я не чувствую себя в безопасности. Тонкая талия кажется мне слишком хрупкой опорой. Рядом с ее братом или Мааром я чувствовала себя спокойнее. Но возражать нет возможности. Захарра увозит меня по улицам все дальше от спортивной школы, заруливая в подворотни и дворы. Она петляет, уходя от возможного преследования.       По плану Фэш должен сбить охрану с пути, придержать их, пока мы перестраиваемся. Но до дома Ника мы так и не встречаем Драгоция. Оглядываясь, не вижу и Маара с Дианой. Неизвестность тревожит, въедается в меня виной. Я втягиваю их всех в большие неприятности.       Ник встречает нас с легкой тревогой. Окинув меня взглядом, парень спешит обнять Захарру. Девушка льнет к нему, наверняка встревоженная приключением и взбудораженная адреналиновым всплеском. Они сливаются в страстном поцелуе, забывая про меня. Я неловко топчусь рядом, слишком пристально пялясь на лестницу. Через пару минут, не меньше, Ник пропускает нас обеих в квартиру.       — Папа уже дома. Я вас сейчас познакомлю, — предупреждает он и несколько сконфуженно взглядывает на меня, явно испытывая неловкость из-за проявленных чувств.       Я не скрываю ехидной усмешки. Захарра, увидев мое лицо, легонько щипает меня в бок. Появление в коридоре отца Ника отвлекает обеих от начавшейся было потасовки. Высокий, светловолосый, с добрыми карими глазами — мужчина сильно напоминает Ника, только выглядит старше.       — Василиса, мой папа — Константин Лазарев, — начинает знакомство Ник. — Папа, это моя школьная подруга.       — Добрый вечер, Василиса, — тепло произносит мужчина и подает руку для приветствия. — Вы кажетесь мне очень знакомой. Похожи на мою давнюю подругу.       Я смущенно касаюсь его узкой и сухой на ощупь ладони, слегка сжимаю пальцы. Константин улыбается на мой жест, чуть кивает, будто в одобрении. Его глаза изучают мое лицо, но внимание не кажется неприятным.       — Ник тоже очень похож на вас, — замечаю я неловко.       Мы проходим на кухню. Мне сразу предлагают ужин, и я не отказываюсь. Больше еды хочется в душ. Прогулка по городу, тренировка и волнения измотали меня и явно не добавили свежести. Но просить об этом стесняюсь. После всех происшествий, в которые я втянула друзей, это кажется верхом наглости. Но Захарра неожиданно улавливает мою потребность и отправляет в ванную комнату. Срабатывает женская интуиция.       Умывшись, рассматриваю свое лицо. Оно кажется мне более взрослым. Я растягиваю губы в улыбке, и лицо становится похожим на странную маску. В собственных глазах застыла сосредоточенность, отстраненность, никак не вяжущаяся с улыбкой. Как завороженная, вглядываюсь в свои глаза в отражении. Звонок в дверь отвлекает меня. Когда выхожу, в коридоре тихо переговариваются парни и Диана.       За ужином все молчат. Небольшая кухонька едва вмещает семерых, за столом так и вовсе тесно. С удовольствием пробуя поданную курицу, мельком оглядываю пространство. Кухня обставлена скудно — только самое необходимое, — но в полном порядке. В ванной я заметила похожий аскетизм. Похоже, этой квартире не хватает женской руки.       Первые догадки подбивают посмотреть на Ника. Парень держится свободно, порой предлагает гостям подать что-то, ухаживает за Захаррой. Они вдвоем часто переглядываются и улыбаются, девушка сверкает на него хитрыми глазами. На них с легкой улыбкой поглядывает отец Ника. Я невольно бросаю взгляд на Фэша, замечаю его напряжение. Кажется, он один выглядит таким мрачным и собранным.       — Василиса, позволите вопрос? — отвлекая мое внимание, вдруг обращается ко мне Константин и, получив утвердительный кивок, продолжает: — У вас возникла какая-то проблема? Я могу помочь?       Его спокойный, доверительный голос выбивает почву из-под ног. Судорожно выдыхая, я крепче сжимаю вилку. Сдерживаю желание дать слабину, снова расплакаться. Не хочу лить слезы при ребятах.       — Ничего страшного, просто разногласия с отцом, — сдержанно отвечаю я и еще крепче стискиваю пальцами вилку.       — Я верно полагаю, что ваш отец — Нортон Огнев?       Ошеломление ослабляет подступающую слабость. Я с удивлением смотрю на мужчину. Тепло его карих глаз успокаивает, вселяет уверенность. Он не улыбается, но в глазах заметны искорки улыбки. Кажется, у Ника точно такой же взгляд.       — Как вы поняли?       — Вы все-таки очень похожи на мою подругу детства. А у Лиссы лишь одна дочь.       — Вы знаете мою мать?       — Отца тоже. Это история для другого вечера.       Разговор прерывается, оставляя мне почву для размышлений. Взгляд опять проходится по кухне, подмечая отличия. Кажется странным, что добродушный Константин Лазарев мог общаться с моим равнодушным отцом и матерью. Для ее описания мало эпитетов — я мало знаю маму. Лишь то, что она красива и успешна, и мало заинтересована в общении со мной. Тем не менее, дала разрешение на мой перевод в новую школу, в чертов «А» класс.       После ужина, когда ребята берутся за уборку, Фэш оттаскивает меня в ванную комнату. Я замечаю, как в нашу сторону обеспокоенно дергается Маар, но сама отмахиваюсь от него. Чувствую дискомфорт, особенно, когда смотрю на хмурое лицо Драгоция. Оставшись с ним наедине, предупреждающе выставляю руки.       — Не суйся ко мне — я сегодня подтянула пару боевых приемчиков, — добавляю ему словами, для лучшего понимания.       Фэш раздраженно хмыкает и возводит глаза к потолку. Но не приближается, не пытается схватить меня или обезвредить.       — Тебе лучше убраться отсюда, Огнева.       — Что? Почему это?       — Из-за твоего гребаного папаши. Они в конфликте с отцом Ника. Ублюдок Огнев с великой радостью привлечет старшего Лазарева к твоему мнимому похищению или еще что придумает. Ты доставишь неприятности, ясно?       От изумления даже руки опускаю. Меня даже тянет засмеяться на слова парня. Драгоций такой же сердитый, сосредоточенный. Голубые глаза угрожающе сверкают.       — Ты фильмов что ли пересмотрел? Бред какой-то несешь!       — Сама не уйдешь, я лично вышвырну тебя отсюда головой вниз по лестнице.       — Налегай на книги, учебники, Драгоций, а то мозг плывет уже.       Едва сдержавшись, чтобы не покрутить у виска, берусь за дверную ручку. Взгляд все же замирает на каменном лице парня. Похоже, он всерьез напрягается из-за своих подозрений. Как бы мне ни было смешно с его слов, решаю успокоить:       — Не переживай, я все равно уйду. Наверное, ночью. Ключи, так и быть с собой заберу, чтобы дверь не оставлять открытой. Тебе в руки передать или Захарре?       — Лучше мне. Большая Озерная тридцать три, минут пятнадцать ходу от тебя.       — Нет уж, я в Озерки соваться не собираюсь!       — А куда собираешься?       — Не твое дело. Вдруг ты шпионишь для моего отца и сейчас же позвонишь ему, все доложишь?       Сверкнув на него сердитым взглядом, проворачиваю-таки дверную ручку и выхожу. Хочется отдыхать. Почти бессонная ночь и целый день напряженных скитаний умножают привычную усталость, кажется, вдесятеро. Я с горечью вспоминаю мягкую и уютную домашнюю кровать, задумываюсь о горячей ванне, полной душистой пеной.       Пойти особо некуда. В чужом доме ощущаю себя скованной. Это не прижившаяся в сердце квартира Лешки, где каждый угол заучен с детства. На кухню, где звучат веселые переговоры ребят, не хочу. Я буду чувствовать себя там лишней. А здесь это единственное место, где мне можно побыть.       — Василиса, ты как? Он не навредил тебе?       Встревоженный голос Маара отвлекает от терзаний. Парень подходит ближе и осторожно касается моих предплечий. Внимательный взгляд необычных хризолитовых глаз изучает мое лицо. Я отвожу взгляд, снова ощущая ком в горле. Маар успокаивающе поглаживает мои руки, подходит чуть ближе и вдруг легко касается губами виска. Дергаюсь, испугавшись его близости. Он отпускает меня, виновато улыбается.       — Извини, хотел успокоить тебя. Выглядишь совсем измотанной.       — Да, мне стоит отдохнуть.       — Я попрошу Ника постелить тебе.       — Спасибо.       Разговор окончен, но Маар не сдвигается с места. По прежнему смотрит на меня. Лицо, искаженное полумраком, выражает сочувствие. Мне хочется зажмуриться, отвернуться, чтобы не видеть его глаз, лица. Он вызывает во мне слабость, а я все так же не намерена реветь кому-то в рубашку.       — Что? — спрашиваю грубовато от напряженных попыток удержать чувства в себе.       — Тебе нужно расслабиться, и я знаю, что могу помочь. Хочу обнять тебя, успокоить. Тебе это необходимее отдыха сейчас.       — Вас в этой супер-школе учат копаться в чужих головах? У тебя отвратно получается.       Я обхожу его и от безысходности иду в единственном возможном для меня направлении — на кухню. При виде меня ребята затихаю. Не смотрю на них, но буквально кожей чувствую их общее сожаление. Мне становится еще хуже, чем под жалостливым взглядом Маара. Хочется закрыться ото всех, спрятаться под одеялом, заткнуть уши наушниками или убежать прочь. Но бежать уже нет сил. Я уже хожу с трудом.       Под одеялом ощущаю себя гораздо лучше. После душа, хоть и скудного, дремота одолевает сразу. Я даже не замечаю неудобств раскладушки, поставленной прямо в коридоре. Лазаревы обоюдно настаивали, чтобы я заняла кровать или диван, но я не стала стеснять их еще и этим. Меня уносит в сон почти моментально, растворяя все мысли и волнения в приятной дымке дремоты.       Просыпаюсь в сумерках. Как и вчера, наскоро одеваюсь и умываюсь, собираю вещи и ухожу. Утренняя свежесть бодрит, окончательно развеивает сонливость. Я бреду наугад, плотнее кутаясь в тонкую куртку. Привыкшее к физическим нагрузкам тело не подводит. Легкий фон усталости не дает мне расслабиться.       Останавливаюсь в сквере неподалеку. Побродив по дорожкам, устраиваюсь на скамейку. Время ранее, а день впереди полон новых неприятностей. Я решительно умащиваю рюкзак под голову и ложусь. Прохлада дерева пробирается под ткань спортивного костюма, рейки неприятно давят. Игнорируя неудобства, закрываю глаза и успокаивающе выдыхаю. Снова повторяю про себя простые слова: «Не реветь», «Не реветь».       Слабый удар в плечо обрывает несвязное сновидение. Доносится собачий лай, шелест и гудки автомобильного движения.       — Гражданка, поднимаемся. Бесплатный гостиничный покой окончен, — сурово выговаривают мне сверху.       Разлепляя глаза, вижу перед собой ноги в синих форменных брюках. Передо мной высится полицейский. Под его грозным взглядом приподнимаюсь и наклоняю голову из стороны в сторону, разминая затекшую шею.       — Вот же молодежь пошла! Валяться средь бела дня в общественном месте, непойми как! Никакой культуры! — возмущается позади женщина лет пятидесяти и недобро сверкает на меня выпуклыми глазами. — А вы посмотрите, товарищ милиционер, на ее руки. Уж точно наркоманка!       Полицейский хмурится в раздражении, бросает на женщину взгляд. Я же лихорадочно думаю, что делать. Первым делом задаюсь вопросом, есть ли смысл бежать.       — Разберемся, гражданка, — тем временем сдержанно отвечает на вопли прохожей мужчина и снова смотрит на меня. — А ты собирайся. Пройдем в участковый пункт.       Мышеловка окончательно захлопывается. Пальцы сжимают рюкзак судорожно, будто он сможет мне помочь. Озябшая и испуганная, я поднимаюсь, но едва соображаю. Лишь одна мысль бьется в голове: «Доломал».