Ах, вот и кто меня сможет обогреть?
Ах, вот и кто приготовит ложе?
Где те двери, что открыты для меня,
И ждёт меня за ними кто же?
Когда у Алистера выдавалось свободное время, он рассматривал свои глаза, подойдя вплотную к висящему на стене в костяной раме зеркалу, и силился понять их цвет. Кажется, тусклый зелёный. Но, может быть, серо-голубой. Или просто серый. Некая ненормальная помесь цветов, будто кистью случайно попали не в тот отсек палитры и запачкали краску, превратив чистый и однозначный пигмент в мутное озерцо. Грязь. Болото. Трясина. И водоворот зрачка в центре, окаймлённый тёмными разводами и точно расплывающийся по краям. А от радужки по белку – сеть красных сосудов. В том, что сосуды красные, а зрачки чёрные, чародей, по крайней мере, был абсолютно уверен. Но чёртова радужка портила ему настроение всю жизнь. Он и при свете не мог разобрать, как же её охарактеризовать, не то, что в полумраке кабинета. А не слишком ли громкое слово – кабинет? С тех пор, как Капитул обвинил Алистера в гоэтии и некромантии и отобрал любимую башню со всеми инструментами, он, чудом сбежавший и телепортировавшийся крайне неудачно – прямо над морем, в шторм, - уже много лет ютился в крошечном доме к югу от Сворлага, что на Спикерооге. Прикидывался травником, лечил островитян и, по возможности, продолжал практиковаться. На островах было спокойно. Никаких поборников Вечного Огня, никаких нильфгаардских гарнизонов и, что самое приятное, никаких старых знакомых. Да, конечно, тесновато, и большинство приборов пришлось собирать заново кустарным методом, но это намного лучше, чем смерть на костре. Так он говорил себе, стараясь успокоиться. Но противный шёпот в голове точно скрёб когтями по черепу изнутри, вновь напоминая: - Но ты никогда её не увидишь, тем более – если продолжишь сидеть в этой берлоге. Стопка неотправленных писем на окне мозолила взгляд каждое утро. Иногда чародею хватало выдержки сжечь все листы до одного, но вечером он вновь садился выводить зажатым в дрожащих пальцах пером каракули на пергаменте, путаясь в словах и теряя мысли за разводами малиновых чернил. Не с его почерком это делать. Раньше, до вынужденного изгнания, всеми бумагами занимался мальчишка-секретарь, абсолютно бездарный, но зато умеющий придавать буквам каллиграфические формы. И всё шло замечательно, до тех пор, пока кого-то из Капитула на очередном съезде не насторожил исходящий от подозрительно долго не взрослевшего помощника Алистера запах формальдегида. Усмехнувшись своим мыслям, некромант плавно стянул с правой руки перчатку и осмотрел покрытые остатками высохших мышц и сухожилий кости. Такова была его расплата за знания и эксперименты над собой. Гоэтией он не увлекался никогда, что бы там ни думали остальные. Ну, возможно, полагал запрет на неё излишне строгим да неплохо разбирался в теории демонологии, всё же сам написал пару трактатов, ныне закрытых замками цензуры. Однако шагнул намного дальше привычного в некромантии, которую в Северных Королевствах ошибочно полагали искусством «не требующим великих магических способностей или знаний», но крайне энергозатратным. Потому никто и не поверил, что секретарь являл собой не демона, вселённого в мёртвое тело, а банально труп, в котором искусственно поддерживалась жизнь. Объяснений Алистера о сделанных им открытиях, путях аккумуляции и перенаправления Силы, успешных опытах и возможной пользе подобных практик для медицины и судебных расследований слушать никто не стал. В конце концов, «оживление мертвых всегда имеет непредвиденные и однозначно негативные побочные последствия. Иными словами, независимо от того, насколько благородны были мотивы чародея, некромантия всегда ведет ко злу. Похоже на то, что таким образом боги дают нам знать, дабы законов, ими установленных, не нарушать. А мнение богов даже Капитулу уважать надлежит». Снова зашевелилось свернувшееся в голове холодное чешуйчатое создание, зашипев в самые мысли. - Неужели ты не мог найти себе другое занятие? Что за тяга к трупам? Ты думаешь, Йеннифэр не сочтёт тебя отвратительным? Алистер потряс головой, отгоняя очередное наваждение, натянул перчатку обратно и вышел на улицу, скрипнув дверью. Кошмары и голоса в последнее время беспокоили его всё сильнее. Должно быть, он просто устал. Или дело в парах препаратов и зелий, копившихся под низким потолком этого подобия жилища. Следовало бы проветривать чаще. Магу нравилось на Скеллиге, несмотря на такие очевидные минусы островов, как, например, полудикий быт местных кланов и непредсказуемые погодные условия. Всё это с лихвой компенсировалось невообразимой красотой природы. Горы, которых на Спикерооге было в избытке, казались обломками тел древних великанов, некогда творивших своими грубыми ладонями мироздание и лепивших острова из первобытной глины, поднятой со дна бушующего океана, а затем, после смерти, ставших частью созданного ими ландшафта, дополнив его своими угловатыми костями. Заснеженные вершины слегка мерцали в серебристом лунном свете, возвышаясь над тёмной линией непроглядного леса. По ночам пейзаж терял все цвета, кроме так полюбившегося Алистеру сочетания чёрного и белого. Вновь болезненно дрогнул нерв на виске, противясь раздающемуся отовсюду и из ниоткуда голосу. - Ты трус. Трус, не заслуживший и капли её внимания. Ведь она была на островах, не так давно, по большой беде, и ты даже не попытался как-то себя проявить. Помочь ей. Ты просто продолжаешь сидеть, окопавшись в четырёх стенах, строчить бездарные стишки на страницах гримуаров и стопка за стопкой изводить бумагу на письма, которые даже не отправляешь. О, твоя рука – лишь малая жертва, Алистер, её явно не хватило… Нет, твой удел – мёртвые тела, а к ней, живой, ты никогда не прикоснёшься. И никогда вновь не ощутишь даже слабого отголоска её парфюма. А что, если она узнает, что ты наблюдал за ней всё это время, отслеживая каждое передвижение через мегаскоп и записывая в память кристаллов? - Заткнись! Алистер вскрикнул в бессильной ярости и, отломив от навеса над дверью кусок льда, швырнул его в тень меж деревьев, где, как ему показалось, мелькнула похожая на человека фигура. Голос стих. Но ненадолго. Он снова вернётся. Вернётся в кошмарах, стоит чародею закрыть глаза и опустить отяжелевшую голову на подушку. Вернётся тенями на потолке и тем отвратительным, лишённым мыслей состоянием, в котором маг застал себя на прошлой неделе, занеся скальпель над собственной шеей вместо препарата. Льдина, пролетев несколько метров, с тихим хлопком упала в сугроб. За деревьями никого не было. По крайней мере, никого осязаемого. Сощурившись, чародей выпрямился, поправив упавшие на лоб пряди пепельно-пшеничных с проседью волос, и ещё пару мгновений всматривался во тьму, но, осознав всю тщетность этого занятия, запер дверь дома и направился по тропе к изрезанному пещерами утёсу, возвышавшемуся над беспокойным морем. Солёные волны разбивались о камни, исчезая сами и подтачивая скалу всё сильнее. Что-то случилось с ним на Саовину. Что-то плохое. И Алистер никак не мог понять, что же именно.