Плач пересмешника

Я смотрю вперед перед собою, видя каждую деталь, каждую выбоинку на старых кирпичах с отвратительными потеками какой-то коричневой грязи. Интересно, когда это стены моего собственного дома стали мне отвратительны? Да если бы я помнил, черт возьми. Если бы я вообще хоть что-нибудь помнил, я бы дал себе ответ на многие куда более важные вопросы. Я опускаю взгляд на свое тело и царапаю заострившимся наподобие звериного когтя пальцем кожу – черная, с навеки застывшим на ней пеплом. Палец скользит, оставляя сероватый след – на ощупь как бархат. Как давно она стала такой?.. Мне все равно. Может, когда-то и я был человеком, но, к сожалению, ничего не помню из своего прошлого. Только одно воспоминание ставит границу перед тем, что было когда-то моей жизнью: огонь. Всепоглощающая стена огня, мой собственный голос, сорванный в крике, агония я… Все. Пустота. Теперь боли нет, вместо нее – апатия и меланхолия. Нет того голоса, что звонко разрывал пылающие связки – теперь почти звериный хрип. Люди, запускаемые другими людьми в мой дом, зовут его «рыком с примесью баритона». Почему?.. Я не знаю, мне и впрямь все равно. Я сижу в углу и безразлично улыбаюсь белоснежным лицом-маской во мрак. Конечно, мое лицо похоже на маску, но это не так. Я могу говорить (иначе как бы они, моя еда и развлечение, люди, слышали меня?!), дразнить своих жертв, так похожих на меня прежнего, облизывать ржавые потеки человечьей крови с лица черным языком. Он длинный и гладкий… Почему он приводит в ужас людей? Я не знаю. Быть может, у них другие языки? Из прошлого я этого не помню, а в нынешней жизни никогда не разглядывал – я только убивал, и меня не гложет совесть. Я – своя совесть, а здесь становлюсь этим чувством и для людей. Разве лев стыдится, доедая антилопью тушу? Или, может, гордится? Лев просто ест. Ему все равно. Но от животных я, должно быть, отличаюсь тем, что обладаю чувством интереса. Играть с жертвой – это же так заманчиво: смотреть, как она в страхе убегает, кричит на тебя, молит, чтобы ты ушел, пощадил, пожалел. Чуять, как в кипящую кровь выбрасывается сладкой приправой адреналин, слышать, как в чужих висках стучит бешеный пульс. И при этом расслабленно стоять у перил с ироничной усмешкой, облокотившись смольными руками на покрытые коррозией перила. Забавно. “Позади тебя”, - иногда припугнуть для пущего азарта. Быть может, даже дать огромную фору – пустить в свое жилище на множество этажей вниз, туда, где я обычно и скучаю в одиночестве, в ожидании следующей кормежки. Я всегда одинок, но это меня не тяготит: я хищник, я людской бич, я не одинок, я просто один. Возможно, я становлюсь слишком сентиментальным… Но кто меня осудит? Я слышу скрежет двери, громкий лязг закрывающихся засовов, и мои рваные губы расползаются в смрадной улыбке. Время кормежки. Топ.. Топ… Слишком легкие шажки раздаются по коридорам эхом, долетая до моих отсутствующих ушей. Сегодня будет интересная трапеза. Кого они мне предоставили? - Тут кто-нибудь есть? – я слышу взволнованный голос еще на первом пролете моей лестницы, находясь в ее глубинах. Стены – мои уши, но так выслеживать добычу неинтересно, я использую это лишь для получения начальной информации, как сейчас. Голос женский, даже немного детский… Надо же. Я усмехаюсь сам себе: либо у них закончились нормальные испытуемые, здоровые мужчины и женщины, что имеют хоть что-то в противовес мне (хотя я не думаю, что со мной можно тягаться при помощи истошных криков и фонарика), либо же меня просто решили побаловать мягким сладким мясцом. Я черной тенью сползаю по стене с потеками на пол, сливаясь с грязью на нем. Сегодня будет интересней, чем обычно. Я никогда еще не пугал детей, если, конечно, у людей существо возрастом лет в 17 еще считается ребенком. Для меня – определенно, да. Мне сотни лет. Эта…девочка уже спустилась почти на восьмой этаж, а я ни разу не возник перед нею ни в одном из своих обличий. Смешно. Я ее чувствую, медленный ритм крохотного сердечка, громкое дыхание, даже дрожь руки с мигающим фонариком. Я перетекаю ближе, этажу к десятому, и беспечно облокачиваюсь на перила – жду. Я никогда не видел детей. Я стал слишком любопытным. Лет двадцать назад, я беззастенчиво сожрал бы даже младенца, оставленного на первом этаже моего дома. Хотя это человеческое существо больше было похоже на обычную женщину в несколько уменьшенных масштабах. Надо же, я даже разочарован, хотя и пахнет она совсем по-другому. Это как сравнивать жареного старого индюка и филе цыпленка. Разница чувствуется. Но сейчас люди для меня не только еда но и развлечения. Я научился справляться со своим голодом. Топ… Топ… - Привет. Я не сразу понимаю, что именно произошло. Я подумал было, что «девушка» не замечает меня в темноте, проходя мимо, но нет: ее огромные белые глаза странного оттенка глядели прямо на меня, почти не моргая, словно прожигая насквозь. Рыжий, явно не по размеру надетый комбинезон с рубашкой, фонарик и какой-то рваный рюкзак за спиною, оттягивающий молодую спину. Все как обычно, но слишком гиперболизировано. Я тут же скалюсь, нависая над низкорослым ребенком всем телом, смрадно дыша ей в личико разложением и гнилью, нагоняя со стороны давящих стен вой и жуткий скрежет. «Не смотри на меня…» - шепчу я змеей, врезаясь этими словами крохе в мозг и тут же отходя от нее, скрываясь во тьме лестницы, но продолжая смотреть на нее оттуда. Почему она не боится, черт возьми? - Ты пахнешь как Фанни. – говорит девушка абсолютно спокойно, опуская фонарик и продолжая глазеть перед собой, словно я все еще там стоял. Она видит не меня?.. Чудесно. Многие сходят здесь с ума, она не первая. Но это весело. – Фанни, моя собака. – она вдруг всхлипывает и делает шаг назад. Ей правда страшно, но она не хочет этого показывать. – Они обещали мне вернуть Фанни. Мне становится не по себе от того, что эта человеческая девушка вместо того, чтобы умирать от ужаса перед монстром, говорит о каких-то непонятных вещах, и я с громким шипением втягиваюсь в тень на стене. Пусть побродит. Пусть. А мне надо подумать, нагулять аппетит. Я подготовлю ей кое-что особенное… - Никого тебе не вернут. Страх, боль – твоя награда. - шипя, отвечаю я пророчески и окончательно растворяюсь. Ей страшно, да. Адреналин – чудная приправа для мяса. Проходит три четверти часа, а я все слежу, облизываясь: она пару раз упала, фонарик практически совсем погас. Девушка выдохлась, тяжело дышит, но не плачет, она голодна. Крепкая. Все же дети у людей посильнее взрослых особей, начинавших рыдать и молить о пощаде сразу же после одного лишь взгляда на меня. И лестно, и немного обидно. Тьфу, таких даже убивать неприятно, словно вонзаешь нож в испорченный студень. А здесь… Лучше. Интересней. Топ… Топ… Она спускается все ниже и ниже. Ранее переговаривалась по рации, но теперь связь отказала, как и всегда. Я сокрушенно качаю головой: доктор никогда не придумает способ держать связь в моих владениях. Уже тридцатый этаж. Надо же, а я лишь пару раз припугнул ее своей дьявольской ухмылкой из темноты да окна в коридоре. Она очень боится комнат с развилками… Чего в них страшного? Одна из них ведет к очередным ступенькам, другая – к быстрому спуску прямиком в мою обеденную. Разве что никто после эдакого «лифта» не выживал, ну да какой гений вроде меня обращает внимание на такие мелочи? - Раз, два, три… Она совсем близко и я прислушиваюсь к тому, что она там бормочет себе под нос. Считает ступеньки?.. Да, оказывается, она все это время так делала. Смешно. Словно мальчик, оставлявший камешки за собой, чтобы найти дорогу домой – так было в какой-то детской сказке, я точно помню, как кто-то рассказывал мне ее в детстве. Странно… Раньше меня ни разу не посещали воспоминания из моего прошлого. Я разгораюсь еще большим интересом. - Слезы на щеках утри. – она всхлипывает. Она говорит это как-то нараспев, я даже выскальзываю и начинаю вслушиваться в наскоро рифмованные слова, притворяясь ее тенью. Все равно ей почти ничего не видно. Она невидяще глядит перед собой, не моргая и продолжает… Да она поет! – Четыре, пять… Никто не будет здесь пугать. Я громко фыркаю на эту строчку, заставляя девушку замереть и резко завертеть головой, хлопая белыми глазенками. Не буду пугать, ладно, давай играть по твоим правилам, так даже интересней, давно я так не развлекался: я замолкаю, шепча ей шепотом прямиком словно в мозг: «Никто не будет. Не бойся, да…» Девушка снова всхлипывает, блестя влагой под глазами: она в ужасе, я прямо чую этот приторно-острый запах, витающий в воздухе. Она продолжает, ступая на предпоследнюю ступеньку: - Восемь, де… И спотыкается, видать, не рассчитав что-то. Падает прямо к моим пепельным ногам, а фонарь ее гаснет, отлетая в сторону и ударяясь о кирпичную стену. Я хмурюсь, не двигаясь: так совсем неинтересно. Делаю то, что часто делал при появлении моих вкусных гостей, я просто-напросто оставляю у нее свечу и пару спичек во влажном коробке. Кто сказал, что монстры не милосердны?.. Тот, кто сказал, прав: вовсе нет. Просто мы любим играть. - Девять. – подсказываю я с усмешкой и одним лишь дыханием заставляю лежащую у женской руки свечу загореться. Огонь моментально вспыхивает и обжигает ей кожу. Громкий вскрик, и она, откидываясь назад, зажимает обожженное запястье левой ладонью, в священном ужасе глядя перед собой. - Что ты… - выдыхает она. - Девять . – повторяю я, склонившись над нею, мои клыки прямо перед ее глазами. Страшно…? Она смотрит куда-то ниже, словно не видя меня. У меня даже пропадает ухмылка алебастрово-кровавой пасти. Меня не боятся, старею, что ли…? Я снова рычу, раскрывая пасть и капая жгучей слюной ей на ворот рубашки. После такого стоило бы ожидать обморок, но не тут-то было. - Ты меня не убьешь? Я тебя слышу. – повторяет она, вертя головой и растирая руку чуть выше уровня ожога, чтобы боль не распространилась выше. Мой рот безмолвно захлопывается, одавая девушку волной смрада. Исчадия ада… Да она слепая. Во мне разочарованно клокочет рык, так как девичий страх медленно уходит. Ей не нужен был свет ни фонаря, ни моих свечей. Так зачем, черт побери, этого ребенка сюда привели? Побаловать меня? Это выглядит как насмешка надо мной: съешь слепого ребенка, теперь ты не охотник, а ручная болонка. Издевательство над монстром – подкармливать уже готовым мясцом на блюдечке с голубой каемочкой. Что будет дальше? Ошейник, замаскированный под ожерелье?! У меня пропал аппетит. Отвратительно, что девушка и вправду даже не узнает, от чего умерла, думая, что перед ней кто-то, обязанный вернуть ей «Фанни». К тому же, не так уж я и голоден. Я отхожу от человеческой девушки неслышной тенью, отворачиваюсь: пусть у нее будет шанс. Пока что. Я не хочу играть, эта игрушка сломана. И я не настолько низко пал, я не стану унижаться перед докторами! Но нет, я не милосерден. - Куда ты? – снова говорит она чуть громче, протягивая руку куда-то перед собой. Ну, и что мне делать? Она же… Человек. Еда. Что бы сделал человек, попроси его бифштекс о помощи? Хотя… Кусок мяса когда-то мог быть, к примеру, кроликом. Даже слепым кроликом. Кроликом, о котором заботились эти же люди. А затем, если он достаточно хорош, как эта девушка, ароматная, мягкая, его съедали с особым удовольствием. И откуда я это вдруг узнал..? Я снова широко заулыбался. Кажется, я начинаю понимать людей: они логичны. С кроликом можно наиграться вдоволь, можно сделать все, что душе угодно. А потом съесть. Это будет плевок в лицо тем, кто так поглумился надо мною. Люди стоят внизу пищевой цепи и разума, они не должны прыгать выше своей головы. Кажется, у меня действительно появилась новая игрушка. Ее не починишь, но хуже она от этого не становится, даже наоборот. - Не уходи… - шепчет девушка, снова начиная плакать, беззвучно, пуская слезы по неровной в отличие от моей коже. Не уйду. И ты не уйдешь. Я усмехаюсь и снова подхожу, шипя. Да, говорить человечьим голосом я не могу, но разве мне это мешает? Я протягиваю ей руку, смачно облизываясь ненормально длинным языком – в ее слепоте есть свои плюсы. Пусть думает, что я человек. Да, так будет лучше. - Идем. – мой голос больше смахивает на хрип, когда я не пугаю. – Я отведу тебя в безопасное место. Она, испуганно и с недоверием глазея вокруг, наугад берет здоровой ладонью меня за черные пальцы и вздрагивает. Игра началась.