Брошь Медеи - третья часть "Диалог"-а.

Коринф, древность. Рабыня, вся в слезах, корчилась в ногах бушевавшей госпожи и не знала, что ей говорить. Все новости были одна хуже другой, поэтому она беззвучно глотала слезы и ждала вопросов нависшей над ней женщины. - Ты хочешь сказать мне, что ночью твой господин пробрался в гинекей* и рылся в моих вещах? Говори же, говори! Кудрявые волосы хозяйки растрепались, ее лицо пылало – то ли гневом, то ли предчувствием беды, но она не унималась и настаивала на правдивом ответе. Что ж, Антуса (цветок) все ей расскажет. - Госпожа, я слышала от служанок принцессы Главки, что она попросила у хозяина Ясона подарить ей вашу золотую брошь - ту, с которой вы появились позавчера в доме ее отца на празднике. Девушка непроизвольно склонила лохматую голову ниже к земле, опасаясь удара своей гневливой госпожи, но его не последовало. Зато из уст старшей женщины вылетело устрашающее шипение, от которого кровь в жилах испуганной рабыни застывала каждый раз, когда удары судьбы доводили госпожу до белого каления. - И что? Не молчи, Тусо, не укрывай от меня ничего, а то достанется же тебе! Скорчившаяся на земляном полу девушка не представляла себе, как сообщить госпоже основную новость и что дальше с ней, Тусой, случится, когда хозяйка Медея услышит все и разбушуется. Но она хотела правду, правду и услышит. - Еще служанки говорили, что хозяин Ясон договаривался с царем Креонтом о свадьбе с его дочерью Главкой, госпожа. - Ааааххх! ... – взвыла старшая женщина и в комнате внезапно стало настолько холодно, что изо рта пошел пар. Госпожа Медея схватилась двумя руками за горло и стала истошно выть и покачиваться, закрыв глаза к всему, что творилось вокруг. Рабы, присутствующие в комнате с очагом, в котором готовилась пища для хозяйства Ясона, разбежались, чтобы не получить от хозяйки по своей спине за необдуманные речи мелкой дурехи Антусы. - Предатель! Предатель, ублюдок, ... – сквозь хрипы пробовала кричать Медея, не до конца понимая причины измены своего мужа. Оставить ее, ту, что спасла его шкуру там, в Колхиде, в доме ее отца, поменять верную подругу на жалкую обычную девку – это в голове гордой принцессы далекой заморской страны не укладывалось! Куда ей, Главке – этой тупой корове, до величия внучки Гелиоса, бога Солнца? До Медеи, которая способна оживлять мертвых, летать по воздуху на колеснице, запряженной крылатыми конями, а иногда – драконами! Спотыкаясь в провисшем подоле хитона, она побежала к своим помещениям, чтобы порыться в шкатулке с драгоценностями, унесенной ею из отчего дома во время побега на „Арго”, к любимому. В этой шкатулке она унесла с собой самые дорогие вещи, подаренные Гелиосом сыну Ээту, чтобы обеспечить своим потомкам красоту, привлекательность и счастливую удачу – золототканную накидку, золотой головной убор и самое ценное - золотую брошь с образом Солнца. Накидка и венец просто делали человека невыразимо прекрасным в глазах остальных, но брошь была волшебной. Пока это украшение хранилось любым потомком бога, что бы не делали члены его семьи, люди воспринимали их восторженно, их домогались и пытались породниться с ними. Медея не представляла, чем для ее брата обернется кража семейных реликвий, поэтому слух о его смерти застал ее врасплох. Хотя весть бросила ее в уныние и скорбь, в то время не о брате или отце думала она, а только об Ясоне – о красивейшем юноше, увиденном ей и о диких горячих ночах с ним. Дрожащими пальцами она перебирала золотые, серебряные и медные безделушки, которыми одаривал влюбленный в нее Ясон в самом начале их совместной жизни. Среди украшений не было расшитого золотом мешочка из красного, привезенного керванами с далекого Востока, безумно дорогого шелка. В нем хранила она свою брошь. Благодаря этой волшебной броши дедушки Гелиоса удача позволила Ясону и Медее отомстить коварному Пелею – сводному дяде-узурпатору, незаконно занявшему трона Иолка и затем невредимыми добраться до Коринфа, и много лет счастливо здесь прожить. Родить мужу двух прекрасных мальчиков, золотокудрых и ясноглазых, как отец. Ясон украл ее собственность и отдал в руки недостойной божественного дара девке. Предал свою верную подругу и соратницу, которая ради него, приехавшего из дальних далей чужака, втоптала в грязь свою честь, честь семьи, отца и деда, превратилась в жалкую воришку и беглянку! Порывшись в сундуке с хитонами, она на самом дне нашла сверток, в котором хранила остальные подарки Гелиоса – золотканый шелк и венец и решила примерить их. Давно было то время, когда почти каждый день она украшала свое белое тело, чтобы возлечь в постель супруга. Сколько времени прошло – три, четыре года? Одевшись, она посмотрела на вычищенное до блеска серебряное зеркало и вскрикнула. Оттуда на нее смотрела не та молодая и прекрасная темноволосая женщина, которой она была вчера, а старуха со впавшими глазами и с поседевшими всколоченными прядями волос! Главка уже укололась о Брошь и та признала ее как хозяйку! Аид, когда успела чертовка, когда? Перед глазами женщины поплыли темные круги и ее пошатнуло. Еле удержав себя на ногах, она побрела в мужскую половину дома, чтобы дождаться возвращения Ясона домой. В ее голове стал оформляться план мести. Конец августа 1991 года. Малфой-мэнор. Игорь Каркаров, директор Дурмстранга, просьбу Малфоев так поздно зачислить двух детей из Магической Британии – сына и племянницу, принял с глубочайшим сомнением. Конфронтация с величайшим магом столетия, Альбусом Дамблдором, который смягчил обвинения во время суда над приспешниками Темного Лорда в адрес Каркарова настолько, что его оневинили (что его признали невиновным) и освободили от ответственности, сулила большие неприятности. Поэтому он сразу начал торговаться с белобрысым соратником по Метке. Но ему предложили такую цену, что отказать он не смог. Каркаров дураком не был и, взвесив плюсы этой сделки – неожиданное предложение Люциуса и минусы с другой стороны весов – ухудшение отношений с Дамблдором, решил, что не стоит так бояться победителя Гриндевельда в связи с его отстранением от поста Главы Визенгамота и внезапной потерей его популярности в туманном Альбионе. *** Для четы Малфоев встреча с Каркаровым обещала быть довольно тяжелой в плане комфорта. Все бывшие Пожиратели Смерти, которые успели спасти себя и не загреметь в Азкабан после исчезновения своего Лорда, чувствовали себя неуютно и натянуто в обществе друг друга. Каждый из них знал, что отмазаться от наказания можно было лишь не слишком достойным способом. Кто-то из них - Люциус в том числе, заплатил Министерству и Министру лично кругленькую сумму, чтобы те закрыли глаза на явную ложь с заверением о принуждении принять Метку под Империусом. Другие не выдержали пытки во время допросов и слили Аврорату информацию о своих товарищах из круга Темного Лорда, тем самым став предателем, как сделал Каркаров. Но это были известные случаи. Сколько из имен предателей осталось просто подписью под списками перечисленных соратников, было неизвестно, поэтому все бывшие пожиратели таили друг к другу сомнения. Всем им было до жути тяжело встречаться, общаться, даже видеться на светских событиях или на праздниках детей. Люциус попадал в то же число избежавших наказания и чувствовал себя так же, как и все остальные пожиратели, но ради сына и племянников он сделал шаг навстречу предателю Каркарову, чтобы попросить его принять детей в свою школу. *** Каркаров был в полном смятении. Сразу после перемещения портключем в мэнор бледной моли, именуемой Люциусом Малфоем, домовой эльф в белой шелковой (Шелковой? Что за странности?) накидке пригласил его в кабинет хозяина, не выделяя даже и минуту на лишние расшаркивания. На столике в пустом помещении, в ожидании отведывания – в самом жутком сценарии – выпивания до дна, стояла хрустальная бутылка, полная янтарной жидкостьи. Бутылка была ёмкой - очевидно, предстояла тяжелая ночка. Гость медленно обвел глазами полумрак комнаты, нарушаемый несколькими свечами, и устало отпустился в одно из кресел у камина. В ожидании хозяев он незаметно уснул, убаюканный теплом огня. Его разбудили тихие шаги и он резко встряхнулся, широко раскрыв глаза. Какая-то мелкая кудрявая пигалица стояла напротив взрослого волшебника, беззастенчиво пялилась на него огромными темными глазищами, и мнет( прошлое время?) (мяла – прошлое время) в руках какую-то потертую женскую сумочку. Чуть позади нее с ног на ногу переступал застенчивый темноволосый худой коротышка в очках-кругляшках. Разве это те таинственные племянники гордого аристократа? Каркаров стал внутренне веселиться, представляя себе, как тонко подколет своего соратника по приспешничеству к разным темным лордам, что тот не слишком близко к сердцу принимал неприязнь Волдеморта к нечистокровкам. Директора Дурмстранга застал врасплох резкий голос девочки, который приказал ему задрать рукав мантии, а лучше всего – просто снять ее, чтобы та не мешала и сесть в кресло поудобней, а не раскорячившись, как он сидел сейчас, потому что ему будет: „Ой как больно, мистер Каркаров!”. Коринф, древность. Породнившись с царским домом, Ясон надеялся смягчить для себя жребий изгнанника и достигнуть высоких почестей. Кроме того, молоденькая Главка так призывно зыркала в его сторону, соблазнительно покачивая голую чуть ли не до пояса длинную ногу, белеющую между небрежно повязанными колпусом (Иногда хитон имел над талией напуск — колпос. Он получался следующим образом: хитон, более длинный, чем обычно, опоясывали на талии, а затем часть хитона подтягивали поясом и спускали над ним.) частями хитона, что его кровь не на шутку разбушевалась. А Медея уже давно превратилась как бы в часть меблировки и обслуживающего персонала дома. Наконец, его домогания увенчались успехом, ему охотно обещал руку дочери сам Креонт, царь Коринфа, назначив день для свадебного пира. Нужно было только благополучно избавиться от надоевшей жены. Но Медея не была простой женщиной. Внучка бога Гелиоса и принцесса Колхиды увещания Ясона в правильности своего выбора не приняла с той покорностью, которая ожидалась от хорошей гречанки. Сначала, она бросилась на своего мужа с растопыренными в хищном захвате пальцами с внезапно удлиннившимися когтями и изодрала его грудь и плечи до крови. Молча. С посеревшим лицом и пылающими огнем, но пустыми на эмоции глазами. Затем неожиданно смирилась и пошла готовить подарки Креонту и его дочери. Ясон не распознал коварство отверженной супруги. Страстная колхидянка, решившаяся последовать за своей любовью вопреки несогласию отца, брата и своего народа, так просто не могла выпустить из рук мужа – такое Ясон не должен был даже мельком подумать, но, ослепленный слепым желанием иметь молоденькую Главку в своем распоряжении в самое ближайшее время, он тупо недосмотрел. Тонкий, золототканый шелк, который принесла Медея из своей комнаты в гинекее, так сладостно струился мягкими складками и стекал по коже, что Ясон весь задрожал от нетерпения одеть в него, а потом и раздеть будущую молодую невесту после свадебного пира. - Возьми с собой и наших детей, пусть познакомятся с новой матерью. Я тем временем пойду в изгнание, чтобы не мешать тебе и твоей счастливой жизни, Ясон, - севшим голосом почти шептала Медея. - А это покрывало и этот золотой венец подарил мой дедушка, бог Гелиос, матушке, когда та выходила за отца, Ээта. Я дарю все это Главке в подарок к свадьбе. Конец августа 1991 года. Малфой-мэнор. Боль приспешнику Темного Лорда, с его ежедневными круциатусами, была не в новинку. Не боль его испугала, а этот выступивший вперед темноволосый хлопец, который поднял необычно зеленые глаза, когда черная Метка появилась из-под закатанного рукава и стал по-детски непринужденно таращиться на нее. Палец его правой руки, странно мозолистый при соприкосновении с тонкой кожей предплечья самого Каркарова, но с напяленным на него родовым перстнем Блэков, медленно очертил линии Метки. Кто, кто был этот мальчик? Это ли тот таинственно выплывший на свет бастард Регулуса? Но его черты лица не былы чертами Блэков, напоминали их чем-то, но не совсем. А его гипнотизирующие глаза... зеленые, как две Авады... Что-то замерещилось (замаячило) в задворках сознания Каркарова, какой-то факт пробовал выйти на поверхность и осветить этот ребус, который организовался в кабинете Малфоя. Люциус тем временем вместе с женой и сыном – будущим первокурсником в Дурмстранге (Дай, Мерлин!) сидели на диванчике у камина в сумраке и никоим образом не мешали действиям этих двоих чудаков, не участвовали,а только изображали из себя недвижных истуканов. Их сын, Драко, прислонившись к своей матери, сверкал серебряными глазами и его, по всей видимости, раздирало едва сдерживаемое любопытство, но он оставался примером послушания. Хоть на том спасибо, что все хозяева молчат и не вставляют замечания. Но дать Непреложный обет молчания его заставили палочками в руках. Как-то странно все это было, никак иначе не скажешь. Кудрявая шатенка впереди порылась в своей, видавшей и хорошие (видавшей и лучшие) дни сумочке и вытащила из нее толстую, потрепанную частым использованием тетрадь, которую открыла и, с видом заучки, стала ее перелистывать, ища в ней нужную страницу. Найдя ее, она дотронулась до руки мальчика и он сразу убрал взгляд от метки и впился им в глаза девочки. Не просто впился взглядом, а весь обернулся к ней, как подсолнух к Солнцу. Выражение его зеленых глаз, перемещаясь с рабского пожирательского знака на девочку, четко изменилось из ядовитого на излучающее полное обожание. Каркаров посмотрел в ее сторону и заметил то же самое глубокое, как бы, неверящее счастливое выражение глаз, которое обволакивало ее сиянием при взгляде на мальчика. Да он был совсем недорослый, этот маленький мальчик-ребенок! Мерлин, да что здесь происходит? Эти двое обвенчаны, что ли? Ум Каркарова воспалился от плодящихся лавиной вопросов, всех до единого без ответов. У кого мог он спросить об этих странностях с детьми? У Малфоев? А если их спросишь, кто из них признается и скажет тебе правду? Отмажутся, черти! Тем временем, пока мужчина терялся в догадках о характере их отношений, дети, не обменявшись между собой ни словом, дошли до некоего соглашения, потому что девочка отступила в сторону, давая пацану доступ к „пациенту”, стала, не отрывая глаз от тетради, петь на латыни. Коринф, древность. Приглашенные на свадьбу во дворец Креонта не встретили детей Ясона с распростертыми объятиями и, быстро покормив их, вернули обратно в дом отца. Но Главка, ничего коварного не подозревая, смеясь от радости и подпрыгивая от нетерпения показаться быстрее гостям и супругу, немедленно украсила свое гладкое белое тело невиданной тканью, закрепляя ее на левом плече той прекрасной золотой брошью, которую запыхавшийся Ясон утром принес ей. Маленькая ранка от укола, когда Ясон закреплял брошь на складках простого шерстяного хитона, еще болела, но лик Гелиоса так заманчиво смотрелся поверх выпуклой девической груди, что Главка, засмеявшись от удовольствия, подарила сладкий поцелуй благодарности своему будущему супругу. А брошь постаревшей прежней супруги героя уже ее, принцессы Коринфа. Чудный головной убор, подаренный той же старухой, Медеей, восхитительный и разукрашенный сверкающими драгоценностями, Главка возложила на свои отливающие медью локоны. Предовольная редкими подарками старушки, она засмотрелась на себя, прекрасную в блестяще вылощенном зеркале и с детской радостью прогулялась несколько раз перед ним, чтобы потренировать походку и движения ног, чтобы лучше подать себя гостям, чтобы больше из своей непокрытой золотым шелком кожи показать Ясону. Внезапно ее стошнило и девушка, с побелевшим лицом, стала вся дрожать, пока смертельная боль не подкосила ноги и, с пеной на устах, она не упала на землю. Золотой венец, сжавшись поверх головы, начал извергать страшные языки огня и воспламенил ее длинные, шелковистые волосы. Это принудило ее вскочить с дикими воплями, пробуя сбросить венец с оголенной и всей в ожогах головы. Но, насколько сильней девушка пыталась освободиться от обруча, настолько крепче он сжимал ее изжаренную голову. Прислуга и испуганный отец нашли Главку полумертвой, жалобно кричавшей, с лицом и телом, покрытыми волдырями так, что только несчастный Креонт смог узнать дочь. ------------------------------------------------------------------------------------ * гинекей – женское отделение дома в древней Греции. *колпус – напуск хитона над талией. Он получался следующим образом: хитон, более длинный, чем обычно, опоясывали на талии, а затем часть хитона подтягивали поясом и спускали над ним.