ID работы: 6721520

Лес и поля...

Гет
PG-13
Завершён
46
автор
Размер:
107 страниц, 15 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
46 Нравится 66 Отзывы 7 В сборник Скачать

Глава одиннадцатая — Конец затишья

Настройки текста
Примечания:
Нина читает фанфики. Круглые сутки. Много фанфиков. Много стекла. Жёсткого стекла. Она жертвует всем — дружбой, временем, сном, зрением, здоровьем. У неё давно передозировка. Во всех смыслах. Она живёт в таком режиме всего пару дней, а уже чувствует себя плохо. Физически. Ощущение, что поднимается температура. Она заболевает. Но это не важно. Ведь в глубине души, под толстыми слоями бесконечной засасывающей апатии, ей куда больнее. Поэтому ей вечно чего-то не хватало, она ощущала неполноценность. И этим чем-то для неё стало чтение о боли вымышленных персонажей. Болит голова, жарко, хотя все окна в квартире открыты. Но Арсеньева продолжает заниматься мазохизмом. Если Панди оставляла порезы прямо на своих руках, то Нина мучает себя медленно, да ещё и с наслаждением упивается каждой каплей этого мучения. Ей приятно, она хочет ещё и ещё. Пусть голова расколется пополам, пусть вся блондинка вскипит от жара, как жестяной чайник, а ещё лучше, пусть расплавится, как пластиковый электронный, без автоматического выключателя и с очень забывчивым хозяином… Мучения слаще сахара. До этого она хотела ощутить сладкий вкус губ возлюбленного, сейчас ей горе куда слаще. В горе и в боли, в бесконечных страданиях она готова быть всегда. Отчаяние, своё и героев фанфиков, углубляло её в бесконечную мглу апатии, закаляло душу. Она толком и не осознавала, что ощущает. Всё это было где-то глубоко внутри, где болезненно царапала душу, подобно тому, как орлы клевали печень Прометея. Но точно ли это хорошо? Правильно ли так рисковать? Можно лишиться всех эмоций на оставшуюся жизнь… Нина об этом не думает. Она счастлива страдать, и ей больше почти ничего не надо. Ключевое слово — «почти». Как ни крути, любой человеческий организм эгоистичен. Он ориентируется на свои потребности, и ему плевать с высокой колокольни, что душе, которую он носит, настолько больно, что не мучить организм просто невозможно. Душа хочет страдать, душа почти забыла все причины всех болей, ей надо лишь ещё немного пострадать, и всё будет хорошо, организм, миленький, потерпи ещё немного, пожалуйста!!! Но нет, капризные аксиомы холодной биологии не согласны терпеть. Придя с работы, мама Нины не услышала приветственного отклика дочери. Ни «Привет», ни даже сухого «Угу», сказанного почти в подушку, старшая Арсеньева не услышала. Это настораживало, но пока лишь подсознательно. Усталая после работы, женщина ощутила лишь раздражение. — Ни здрасьте, ни до свидания, — устало проворчала она. — Доча, может, поздороваться с матерью? Ответа нет. — Нина! Я тебя так не воспитывала. Тишина. Она давит на уши. Из эпицентра раздражения в материнское сердце начинает прокрадываться волнение. — Спит она, что ли? Мама встала и пошла прямиком в комнату восьмиклассницы. После того, как она, увидев, кажется, спящую Нину, попыталась разбудить её, а затем потрогала пульс, женщина всё делала сквозь сон. Она помнила, как всё внутри сжалось. Как она сама похолодела. Как страх охватил всё её существо. Как мама в таком состоянии вызвала «скорую». Как, ожидая врачей, женщина пыталась вспомнить, что она где упустила, где не уследила за дочерью, от чего та могла потерять сознание… Сама Нина, позже придя в себя в больнице, ничего не рассказала. Лишь отмахнулась, что пересидела в телефоне. Ей прописали лекарства и постельный режим, а так же запретили напрягать зрение больше чем на четыре часа в день, выписав сразу после госпитализации. Пару дней после каникул девушка не будет ходить в школу. Мама же, под поддакавания мужа, тем же вечером пыталась до неё достучаться на повышенных тонах. В конце воспитательной беседы любимый телефон был отобран и спрятан. Нина огорчилась, но нашла плюс: если ей будут писать, она и правда не сможет ответить, и при встрече с теми, кто напишет, скажет правду. Не сразу она нашла замену телефону. Целых полдня девушка не знала, чем заняться на больничном. Но потом ей пришла в голову гениальная мысль: вести дневник. Итак, ручка, простенький блокнот и начальная фраза… Я не знаю, сработает ли это, но этот дневник должен помочь мне во всём разобраться и победить во внутренней борьбе…

***

Крош Привет, как дела? Он уже полчаса сидит и бездумно пялится в экран телефона, время от времени тыкая по нему пальцем, чтобы не выключился. Но она не отвечает. Она не была в сети со вчерашнего вечера, что удивительно, зная о её любви к телефону и Интернету в частности. Это сильно настораживает. Время от времени волнение напоминает о своём существовании, медленно отгрызая по кусочку от души. Пока он терпит, но надолго ли это? Может, с ней что-то случилось? Или её наказали и отобрали телефон? Зайцев очень надеялся на второе. Лишь бы не первое. Лишь бы с Ниной всё было в порядке. Он даже смирится с тем, что Арсеньева его не любит, только бы с ней ничего не случилось… Крош с трудом смог перебороть себя и написать ей… спустя два дня после разговора с Панди. Да даже о грамотности позаботился, помня слова Пандориной о том, что Нину раздражала манера писать с ошибками. Но она не отвечает. Какой же он идиот! Если бы он написал раньше, может, всё было бы нормально! Хотя, тогда бы он страдал из-за того, что его жёстко игнорируют. Или даже, что Нина прочитала, но ничего не ответила… Даже звук приходящего уведомления не сразу отвлекает его от важного дела. Однако, он сам знает, как неприятно, когда тебя игнорируют… По своему печальному опыту. Степанида Ты написал Нине? А то она даже мне не отвечает Я волнуюсь Крош нахмурился. Почему Арсеньева даже своей подруге, насколько он знал, единственной, не отвечает? Это более чем странно, подозрительно, пугающе. Ну почему он постоянно должен волноваться? Ощущение, будто Нина мстит ему за всех тех девушек, которым не посчастливилось с ним встречаться. Зайцев так задумался, что вспомнил про до сих пор не написанный ответ для Стеши только тогда, когда машинально ткнул пальцем в экран телефона, чтобы тот не погас, и, нечаянно задев клавиатуру, напечатал букву «Я». Крош Я ей написал, но она не ответила. Она вообще не онлайн со вчерашнего вечера Крош помнил, что Нину раздражала его безграмотность в виртуальном общении, но сейчас было не до этого. Большие буквы ставились автоматически в начале сообщения и после точки, чего было ему вполне достаточно. Степанида Да, я заметила. Это странно, она с телефоном не расстаётся. Я даже звонить ей пыталась. Не берёт. Крош Может зайти к ней домой? Ты знаешь, где она живёт? Степанида Да, знаю Слушай, давай вечером поговорим? Крош Ну ладно Сама же написала и тут же прервала разговор. Гениально. Но зато Панди пробудила в Кроше надежду узнать, что происходит с Ниной. Степанида Пока Девушка написала последнее прощание и, наконец-то, вышла из диалога с Крошем. Она подняла глаза на давно заскучавшего друга, которому снова помогала, не раздражаясь его нетерпеливостью и максимализмом, свойственным многим поэтам. — Ну хватит уже с Крошем переписываться! Не для того мы встретились, чтобы ты кому-то писала, а я смотрел. У тебя готова фейковая страница? — Имей терпение, — Стеша всё-таки была немного раздражена. — Я уже всё. Да, страница есть. Она вышла из приложения вк и перешла в браузер, где уже был открыт фальшивый аккаунт. Стеша вчера создала его на свою электронную почту, которой не было на её странице. Брюнетка попыталась оформить всё как можно более таинственно. На аватарке стояло фото красивого заката из Интернета, в статус она поставила отрывок из стихов Бараша. На группы она не подписалась, друзей не искала. Даже имя такое, по которому невозможно догадаться, кто это — Поэт Бессмертный. Бараш, листая страницу с её телефона, выразил небрежное одобрение. — Если я правильно понял, — сказал он. — Ты хочешь писать ей в комментариях мои стихи? — Это не всё, — загадочно улыбнулась Панди. — ЛС тут закрыто, в друзья её не приму. Ты, как только начнётся учёба, продолжишь её игнорировать. А потом как-нибудь, специально, чтобы она подслушала, прочитаешь какие-то из стихов, которые ей писал этот фейк. — Гениально! — эмоционально выдал Баранов. — У меня нет слов! Ты гений, Панди! — Сначала подождём результата, потом уже говори, — усмехнулась Стеша. — А то обнадёжишь себя, и в случае неудачи я буду виновата. — Я постараюсь, — Баранов загадочно улыбнулся. — Стихи принёс? — Да, — шатен протянул ей листок, исписанный нервным почерком. Обычно он писал вдохновенно, взволнованно, в спешке. Но именно эти стихи ему было важно написать красиво. Панди быстро пробежала глазами творение друга. — Прекрасно, — сказала она, то ли про стихи, то ли про то, как всё удачно складывается. Она нашла Нюшу с аккаунта Поэта и сразу открыла её аватарку, точнее, комментарии к ней. Девушка переписала туда стихи Бараша, проверила и отправила. — Остаётся только ждать. Бараш неуверенно, взволнованно и как-то подавленно кивнул.

***

Ёжик ждал уже пять минут. В голове играла та песня. Да, не одна Панди погрузилась в неё с головой и теперь не может выбраться, барахтаясь и захлёбываясь в собственных перемещающихся мыслях. Просто Ёжик никак не может этого признать и оправдывает переводческие вспышки той мелодии в голове то одним, то другим. А Стеша давно признала, что сломалась. Сейчас она мужественно пытается жить. Но рано или поздно она устанет. Парень успел замёрзнуть. Он насквозь продрог от кожи до самого сердца. Но кто знает, только ли внешние факторы виноваты в том, что ему так холодно. Если бы Ёжик увидел, сколько сейчас градусов, он бы решил, что заболевает. Ну не может быть настолько холодно при температуре минус десять! На самом деле, гнетущая боль, что охватывала его с того самого дня, когда они со Стешей в первый раз пели ту песню, была куда глубже и холоднее, чем морозный воздух, что так любезно принял Ёжика в свои оковы. А причина, по которой Иголкин находился здесь, угнетала ещё больше. На самом деле, будь его воля, парень бы, в лучшем случае, не выходил бы из своей комнаты, а в худшем провёл бы всю жизнь в бункере, которого нет на картах и который не могли бы засечь на радарах, где есть пожизненный запас провизии. Провёл бы там всю жизнь… думая. Размышляя. По-тихоньку разъедая себя самого своими мыслями. Медленно умирая, так же и от добровольного заключения в темнице глубокого одиночества. Время от времени Ежидзе пытался бы его оттуда вытащить, но в конечном итоге был бы стёрт из сознания, отрезав парня от общения окончательно… Но фигура той самой причины отвлекла Иголкина от по истине странных мыслей. Брюнет тяжело вздохнул и помахал ей рукой. Она узнала его, улыбнулась и подошла. — Привет, — поздоровалась Наташа. — Я не сильно опоздала? — Привет, — буркнул Иголкин. — Ерунда. Всего пять минут. — Точно? — виновато спросила Курлыкова, видя, что он не доволен, но имея очень далёкое понятие, чем именно. — Ты весь дрожишь. — Всё нормально, — терпеливо ответил Ёжик. — Пойдём. Они пошли гулять по заснеженному парку. — Ну… как у тебя дела? — Спросила Ната. Просто прекрасно. За твоё отсутствие я, как последний придурок, влюбился в партнёршу по роли. — Нормально, — ответил Иголкин, борясь с внутренней бурей. — Сама как? Что у вас не сложилось в Москве? — Это было просто ужасно! — Оживилась девушка. Она пустилась в красочный рассказ о звере-начальнике, который попался её отцу, о постоянных придирках по отношению к ней от учителей, о презрительном отношении к её матери от окружающих, как только они узнавали, что та приезжая. Во время её повествования Ёжик интересовался этим всё больше. Всё меньше он начинал жалеть, что пришёл сюда. И, как будто, вновь проникался к своей девушке симпатией. Но готов ли он вновь целоваться с ней, ходить за ручку, обниматься, говорить «Я люблю тебя»? Ощущение, будто лишь пропала обида на неё, восстановилось хорошее отношение, но любовь не вернулась. И, кажется, уже не вернется. Удивительно, но такие же мысли были и в голове Наты… Ёжик заметил, что она гораздо меньше заморочилась над своим внешним видом. Очень простой макияж, волосы заплетены в косу вместо сумасшедшей укладки, обычное бежевое пальто, джинсы и кроссовки, да, она не стала даже мучить себя, выходя на мороз в юбке и капроновых калготках. Но несмотря на это, казалось бы, пренебрежение, отношение к её парню было более чем доброжелательное, разве что меньше волнения и неловкости.Неужели в Москве она что-то осознала? — В общем, ужас, — подытожила тем временем Ната. — Теперь понятно, почему вы вернулись, — сказал Ёжик. — А что всё-таки у тебя нового? — Снова спросила Курлыкова. — Да ничего особенного. Разве что, в театральную студию записался… Дурак. Зачем он это ляпнул. — Ух ты! — воскликнула шатенка. — А что за спектакль? Нет, подожди, не говори. Ты же позовёшь меня на премьеру? Секунду парень размышлял. Насколько он помнил, беспочвенная ревность не была ей присуща. — Конечно, — Ёжик улыбнулся. — Смотри, там качели. Пойдём покачаемся? — Пошли! — радостно, как ребёнок, ответила Ната. Этим словом она окончательно устранила все неловкости между ними. Но останутся ли их отношения такими же, какие они были до того, как она уехала?

***

— Я зайду одна, — твёрдо сказала Стеша. Видя возмущение Кроша, она, так же непреклонно, поведала другу очевидную, от этого лишь более ужасающую истину: — Если ты покажешь, что беспокоишься, она всё поймёт, — Зайцев немного стушевался. Панди попала в точку. Оставалось сделать последний рывок, чтобы уговорить его. — Представь, какой это будет удар по репутации: Зайцев по-настоящему полюбил. — Ты права, — поспешно ответил блондин. — Иди скорее. Я тут подожду. Он хотел, чтобы девушка побыстрее ушла, отчасти чтобы придать счёт своим мыслям, отчасти потому что не хотел показывать ей то, насчет чего она, чёрт возьми, права, причём слишком права. Панди хмыкнула, по-видимому, разгадав его мысли, и скрылась в Нинином подъезде, оставив друга в её дворе. Панди поднялась на лифте на этаж Нины. Стеша нажала на кнопку звонка и стала ждать. Однако, в течение примерно минуты ничего не произошло. Тогда Пандорина позвонила ещё раз. На этот раз неуверенно скрипнул паркет за дверью, так тихо, будто вообще послышалось. Брюнетка решилась позвонить в третий раз. Наконец, послышались шаги, пускай неуверенные и какие-то боязливые. Вот стукнула щеколда внутренней двери, а затем скрипнула сама дверь. — Стеша?! — Удивлённо спросил голос Нины из-за двери. — Что ты тут делаешь? — Ты телефон не берёшь, на сообщения не отвечаешь, — проворчала брюнетка. — Что мне ещё делать. Открывать будешь? — Я не могу, — виновато протянула Арсеньева. Было слышно, как она смутилась и даже почувствовала себя виноватой. Ведь Стеша беспокоится, а ей всё равно. Более того, она даже на подругу немного злится, да ещё и на то, в чём брюнетка не виновата. — Почему? — Удивилась Панди. — Я пересидела в телефоне, — со вздохом начала рассказывать Нина. Уши Степаниды уловили, как подруга сползла по двери на пол. Она, казалось, не была до конца уверена, что ощущает себя виноватой. Возможно, ощутила только сейчас. Было слышно, что говорить об этом ей неприятно, тем не менее, она продолжала. — До того, что упала в обморок. Скорая, врачи, постельный режим, все дела. Мама наказала: забрала телефон и ключи. А наружная дверь сейчас на ключ закрыта. Прости, что не отвечала, телефон отобрали… Панди вздрогнула. Её резким шоком будто пронзила пуля. Она начала разговор с такой сердитой, даже обвиняющий ноты. А Нина, оказывается, болеет. Как можно быть такой безответственной, довести себя до обморока? Девушка представила, как отреагирует Крош. Возникла даже мысль соврать ему вновь. Но она понимала, что второй раз Зайцев так спокойно не отреагирует. — Как так вышло? — упавшим голосом спросила Степанида и тоже сползла по двери на пол. Нина закусила губу, борясь с желанием излить Стеше душу, а за одно предать друга. — Сама не знаю, — занервничала она. — Просто как-то так вышло, увлеклась и… Видимо, голос её стал слишком нервным, потому что Панди перебила её. — Нина, — тихо сказала она. — Дело ведь не в этом. Ты что-то скрываешь. Что? Сердце учащённое забилось. Нина вздохнула и закрыла лицо руками. Из глаз потекли слёзы. Только бы не всхлипнуть. Только бы Панди не услышала. Почему-то глаза болели так, будто уже далеко не в первый раз за последнее время проливают болезненные и острые капли. Неужели за эти дни Нина уже не раз плакала? Как она могла не заметить? Со Стешей она разговаривает от силы минуту-две, а подруга уже пошатнула её апатию, и теперь там внушительная трещина. Жаль. Блондинка так привыкла к этой апатии, она не готова вновь страдать. Почему прямо сейчас она, выйдя из апатии, не может сразу вновь стать той весёлой и беззаботной девочкой, которой была до их с Ёжиком спора?! Кто потянул её за пальцы печатать ему то сообщение о ставке на тот спор? Молчи. Нельзя ей рассказать. Нельзя. Делай, что угодно. Ври, оправдывайся, хоть поссорься, хотя нежелательно, но только не рассказывай! Нина тихо вздохнула. — Ничего, — тихо сказала она, стараясь не выдать слёз. — Тебе кажется. Всё хорошо. Панди не верит. Нина это чувствовала. Но бывают такие моменты, когда некоторые фразы могут мягко заменить прямой отказ. Брюнетка поняла, что подруга не хочет, не может ей рассказать то, что она просит. Конечно, это немного её задело, но девушка могла это понять. Ей ли не знать, каково это, иметь подобные тайны, которые не рассказать никому. Она встала. — Хорошо, — сказала Панди. — Когда ты придёшь в школу? — В среду, — тихо, но облегчённо ответила Нина. Как хорошо, что подруга не стала её допрашивать. Постепенно стало отпускать напряжение. Но вместе с ним из души медленно кралась наружу апатия. Самое страшное то, что Арсеньева и не подозревала, что скоро она вновь будет страдать. — Тогда увидимся в среду. И Нина услышала шаги подруги по лестнице. Блондинка ещё долго сидела у двери. Слёзы лились из её глаз, а она опять их не замечала. Мысли вились невесомыми запустанными клубками в её голове. Лабиринт, из которого нет выхода, самый запутанный и страшный, из которого ни один человек никогда не выйдет, лабиринт собственных мыслей. Именно в нём заблудилась бедная беззащитная девочка. Если бы она только знала, что не так далеко, в её собственном дворе ждал с новостей тот, кто готов, не задумываясь, защищать её и не от таких напастей…

***

— Ну что там? — Крош нетерпеливо подорвался с места, едва Панди вышла из подъезда. Она вздохнула. — Я не знаю, что с ней, — сказала Стеша. — Она даже дверь не открыла, ей не оставили ключи. И она вообще наказана. — За что? — Удивился Крош. — Она заболела, — тихо произнесла Панди, боясь реакции друга и осторожно за ней следя. — До того много сидела в телефоне, что довела себя до обморока, — в её голосе чувствовались обвинительные нотки с уклоном в сожаление. Крош вздрогнул. Слова Панди пронзили его электрическим током. Что сподвигло Нину на это? Зачем? Неужели Ёжик уже успел её отвергнуть? Нет, тогда бы Крош уже об этом знал. Но тогда что? Мысли вились в голове, заволакивая мозг страшным непроглядным туманом. — Понятно. Нельзя выдать смятение. Хотя, кого он обманывает. Панди слишком проницательна. Она всегда видела его насквозь, с самого первого разговора, тогда, в коридоре, после театра. — Пойдём тогда? Стеша и правда видела всё, что у него на уме, ощущала каждую из запутавшихся мыслей… но, подобно другу, не знала, как их распутать. — Пойдём, — сказала она, глядя ему в глаза. Но в этот раз они не шли на разговор. Если уж Панди знает всё, что у Кроша внутри, то пусть хотя бы внешне он останется спокойным.

***

04.01 Только что приходила Стеша. Я не могла её впустить, мама не оставила мне ключей и заперла наружную дверь на ключ. Я не знаю, что со мной происходит. Последние дни я ничего не чувствовала. Ни-че-го. Но когда она ушла, я поняла, что плакала несколько раз за это время. Почему я этого не чувствовала? И почему вдруг почувствовала те слёзы, которые сами родились во время разговора со Стешей и продолжаются сейчас?
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.