Point Of No Return

Сомневаюсь, что я стою всего этого Сказанное несколько недель назад так и сидит в голове, подкрепляясь чувством вины от осознания последних десятилетий своей жизни. Казалось бы, возвращение себе большего от прежнего себя, могло являться крошечным поводом для радости, жаль, что только это нельзя прочувствовать с таким грузом вины. Она, словно ядовитые пары, проникает в организм и отравляет его каждую минуту. Остается лишь понять, как работает этот яд: медленно и независимо от тебя или чем больше сопротивления получает, тем быстрее и опаснее становится. Роджерс, в свою очередь, немного помедлив, отвечает. Пусть ответ и не совсем по существу. В том, что ты творил эти годы… твоей вины нет. Это не твой выбор. И всё же. Мои руки в крови. Он произносит всего семь слов, а, кажется, что на него кладут груз в несколько тонн, который он теперь должен удержать, как бы то ни было. Если, конечно, не хочет сломаться. Роджерсу проще размышлять о чувстве вины и выборе. Он добровольно подвергся эксперименту, сам принимал все свои решения, которые привели их на этот самолет. А что он? Кто сам? Уже не тот жестокий Зимний Солдат, превосходный наемник, но и не Баки Барнс ответственный, добрый, отзывчивый парень из Бруклина, который не желает мириться с несправедливостью и пользуется популярностью у женщин. Который с детства был лучшим другом Стива Роджерса. Все застыло где-то на середине наряду со сложностью дать определение своему состоянию, целым списком имен, которые некогда были целями и полным незнанием того, куда старый друг вообще направляет его. Хотя, что еще ждать от человека, который может лишь с натяжкой назвать себя хозяином собственного тела и разума. От этого осознания инстинкт приходит в работу. В голове загорается красная лампочка, говорящая о возможной опасности. Глупо, учитывая, что Капитан Америка стал в глазах общественности чуть ли не преступником ради него. Вдобавок ещё и приобрел себе если не врага, то недруга в лице человека, с которым сумел построить дружеские отношения в последнее несколько лет. Его внутренний Солдат четко получает производные — они являются отдельной реакцией на окружающую среду, заставляют его инстинкты работать, искать пути решения. Они давят на него, заставляя чувствовать опасность в этой неизвестности. Баки может спокойно довериться Роджерсу и без лишних вопросов, просто продолжать лететь, поддавшись своим мыслям, пусть грызут его изнутри. Когда две эти противоположности встречаются в его голове, кажется, происходит взрыв, а он так и остается единственным, кто не понимает в этой ситуации, чего он хочет и что происходит. — Ты в порядке? Стивен. Голос с дружеской заботой, кажется, словно из другой жизни. В последнее время были только рапорты, в которых он сообщал всю нужную информацию о задании, цели, сопутствующем ущербе. Еще одна новая переменная в жизни, с которой надо свыкаться — необходимость говорить о себе. — Куда летит этот самолет? Вопросом на вопрос ответил Барнс, оглядывая людей, сидящих вокруг него, определяя, кто может оказаться потенциальной угрозой. Определённо, еще одна привычка от Солдата. Мужчина просто откидывается спиной в спинку кресла, поняв, что люди вокруг просто люди, и потирает бионическую руку в перчатке, чувствуя дискомфорт от такого их количества вокруг, их разговоров, шума, что создается из ничего. Кажется, что подобное давит на мозг еще сильнее. Хочется просто подняться на ноги и покинуть чертов самолет, а не становится частью этого бардака. — Лондон. — Я бы мог и один долететь в Лондон. Заупрямился Солдат, искренне не понимая, зачем ему в этом полете кто-то еще. В конце концов, одному ему было бы проще добраться/скрыться/залечь на дно, нежели в компании Капитана Америки, который пытается скрыть свою личность лишь кепкой и толстовкой с капюшоном. — Не мог, — отрезает Стивен, слыша в голосе холодные нотки и поняв, что все они на этой карусели под названием Зимний Солдат VS Баки Барнс в независимости от их готовности на это и желании. Осталось только сохранять собственный ум в порядке и пытаться понять, с кем он разговаривает каждую минуту. Не так уж и сложно если подумать. — Почему Лондон? — Там живет человек, который разберется в том, что с тобой, лучше нас. Бывший ученый в Щ.И.Т.е, но не работающий там еще до расформирования. Мы остались друзьями, — объясняет Стивен и смотрит на собеседника, который смотрит на него с недопониманием, скептицизмом и… кажется благодарностью, что он продолжает что-то делать. — Это… начало. И без проблем с доверием. Это сейчас наилучший вариант. Ни у кого из нас нет степени в нейробиологии и чем-то, что я не могу выговорить дальше. Барнс отворачивается к иллюминатору и некоторое время смотрит на небо, абстрагируясь от всего постороннего, что мешает ему оценить эту мысль. Но две женщины в паре рядов от него о чем-то громко беседуют и периодически смеются, ребенок позади продолжает время от времени бить по его креслу ногой, его мать уже перестала извиняться за это и полностью ушла в книгу, видимо, решив, что это нормально для эконом-класса, а в нем просыпается желание, если не убить всех, кто действует как раздражитель, так вырубить до конца полета. Понимая, что скоро это желание возьмет верх над ним, Барнс поднимается на ноги, пробирается к проходу и идет в уборную. И пусть размеры у нее совсем крошечные, здесь давит меньше чем в самом самолете. Он включает воду, подставляет под нее ладони и протирает свое лицо. Упирается обеими руками в раковину, а потом смотрит на свое отражение, упорядочивая информацию в голове. Через две трети минуты начинает казаться, что Роджерс просто бьется как рыба об лед, стараясь что-то сделать, посадив его на этот самолет и сильно глупит, не принимая с большей серьезностью положение дел. Стук в дверь заставляет инстинктивно обернуться и приготовиться к чему бы то ни было. — Извините. Мы готовимся к посадке. Вам надо выйти. Вежливый женский голос четко проговаривает все слова и заставляет признать, что опасности нет. Вообще уже давно было понятно, что, наверное, самый опасный человек на этом рейсе он сам. А Роджерс наверняка проверил все на потенциальную угрозу для них обоих. В конце концов, оказалась же у него какая-то непонятная справка, благодаря которой на досмотре ему не задавали лишних вопросов про руку. Барнс поворачивает вентиль на кране, перекрывая доступ воды, и молча открывает дверь, смотрит на стюардессу, которая повторяет про посадку, и лишь кивает. Возвращается на свое место, несколько секунд просто молчит, но потом смотрит на Стива, который, к счастью, больше не задает вопросы, но сам он начинает интересоваться тем, кому Роджерс хочет доверить его голову. — И твой друг согласится на это? Ты же сказал, что он ушел из Щ.И.Т.а еще до расформирования. По моему опыту, те, кто ушел, не жаждут, чтобы их хоть как-то вернули. Есть причина ухода. Роджерс поворачивает голову к Барнсу и в своей голове дает ему очко за логичный вопрос. — Это она, — поправляет он, начав с самого простого, задумывается. — И… я надеюсь, что согласится. Здесь ты прав. Но она должна мне. Нам просто надо поговорить. — И поэтому я не мог полететь один. Барнс сам не понимает, говорит ли в нем Солдат, не желающий напарника, или Баки, который просто не хочет втягивать друга в еще большие неприятности. В голове слишком много мыслей, которыми словно играют в пинг понг о стенки его черепной коробки, в самолете слишком большая суматоха и на вопрос так и не получается ответить вплоть до объявления посадки в Heathrow Airport.