виновен

      Джин откидывается на спинку кресла, захлопывая внушительных видов папку, и устало потирает виски. Работа, не прекращающаяся в течение последних девяноста шести часов, душит хуже туго затянутого галстука, но оно того стоило.       С ноября прошлого года Сеул и его окрестности сотрясали новости о жестоких убийствах, жертвами «сеульского потрошителя» неизменно становились молоденькие девушки младше двадцати лет, не успевшие вернуться домой до наступления самого тёмного времени суток. Их находили с перерезанным горлом и вспоротым животом. Все полицейские службы были переведены в режим повышенной активности, никогда ещё город не охватывала подобная паника.       Никогда ещё Джин не сталкивался с подобной жестокостью, хоть за всё время работы на прокурорском поприще повидал немало. Никогда ещё он не испытывал подобного отвращения к преступнику, вопреки своему основному правилу — «не чувствовать ничего, если дело касается работы».       Чувства, сантименты — самые главные препятствующие силы там, где помочь может только холодность ума и трезвые размышления. Джин должен был оправдывать звание профессионального прокурора абсолютно лучшего в своём деле, он и дальше собирался следовать своему правилу. Для Ким Сокджина существовало единственно верное слово, слово Закона. Но это дело было из ряда вон выходящее, оно полностью истощило Джина как физически, так и морально. Сейчас, когда «сеульский потрошитель» отправлен усилиями Ким Сокджина и его команды отбывать пожизненное заключение, и в этом деле поставлена последняя подпись, Джин не чувствует особого удовлетворения. Он просто чувствует, что всё закончилось так, как надо. Джин устал. Устал от порочности общества, прогнивших устоев, но всё ещё помнил о слове Закона. Джин устал банально физически, как простой, смертный человек, от отсутствия сна за последние четыре дня, от огромного количества кофе и алкоголя в его рационе, от многочасового сидения за столом, заваленным кипами папок и бумаг. Джин ослабляет узел галстука и с трудом поднимается из-за стола. В прокурорской конторе в такой поздний час ни единой души, и только на его столе всё ещё горит настольная лампа. — Всё. Пора закругляться.       Сил больше никаких нет, а нужно ещё через полгорода добраться до холостяцкой квартиры, где единственным живым существом кроме самого Джина был только кот ТэТэ. В холодильнике шаром покати, организм отчаянно требует чего-то помимо кофе, поэтому оптимальным вариантом будет зайти в круглосуточное кафе за углом.       Так думает Джин, запирая на ключ кабинет, накидывая чёрное пальто, и желает поскорее покинуть контору.       У выхода его догоняет Ким Намджун, частый соперник Джина на слушаниях, неплохой адвокат, которому всё же по мнению Ким Сокджина не хватает способности отделять разум от сантиментов. — Джин, я думал, ты уже давно ушёл, — Намджун галантно придерживает для Сокджина дверь и подстраивает свой шаг под походку Джина, имея в своих намерениях не отставать, что ничуть не радует уставшего прокурора. — Сколько раз повторять, — Сокджин кривит недовольно губы, мечтая побыстрее отделаться от надоедливого собеседника, — не смей так меня называть. Это имя только для близких. — А я, значит, посторонний человек. Вроде с детства знакомы, — в голосе Намджуна помимо его воли звучит нота обиды. — Длительность знакомства не определяет его глубину, — Джин предпочёл бы на этом закончить разговор, но от него явно ждут продолжения, поэтому после тяжёлого вдоха следует, — я заканчивал дело «сеульского потрошителя». А ты что делал у нас в конторе? — Забирал документы по одному делу у Чон Хосока. Знаешь, не ты один у нас трудоголик. — Оу, всегда надеялся на обратное. Но, кажется, я не один такой особенный. Спасибо, что открыл мне глаза, — тон Джина сочится сарказмом, что не может не задеть. — Не очень то вежливо, — отзывается адвокат. — Намджун, я не трудоголик, я просто люблю свою работу. Но в данном случае даже не это главное. Я хотел быстрее оставить в прошлом это омерзительное дело. И всё. А сейчас я очень сильно устал, так что прости, мне надо идти. До свидания, Намджун.       Джин не слишком горит желанием услышать что-то в ответ, тем более если это «что-то» произнесённое вполголоса «болван». Поэтому выдав всё Джуну, он прибавляет шаг и вскоре добивается необходимого одиночества. Джин с удовольствием подставляет лицо порывам ветра и вдыхает ароматы ночного Сеула. На долгое время он лишил себя таких простых, но нужных вещей. — Надо будет взять неделю на отдых. В конце концов, я это заслужил, -проговаривает Джин, по возможности ускоряя шаг.       Минут через пять Сокджин добрался до небольшого и крайне неприметного кафе, не встретив при этом на улице ни единой души. Оно и не удивительно, часовая стрелка должна скоро добраться до двух, и основная масса людей сейчас спокойно видят сны или выбирают более интересные кварталы Сеула. Только иногда сумерки разрезаются фарами проносящихся мимо машин.       В кафе тоже пусто, только неприметный молодой человек суетится у барной стойки, протирая от нечего делать итак сияющие чистотой стаканы, и за одним из столиков, уставившись в полупустой стакан с пивом, сидит парень. Лучше бы и его не было здесь, Джину не особенно хочется просто существовать рядом с человеком, но выбирать не приходится.       Сокджин отдает предпочтение столику, который находится как можно дальше от входа и незнакомца, стягивает с плеч пальто и обрушивает тело на диванчик, чувствуя, что оставшиеся силы его покидают. Бармена очень радует неожиданный клиент и он решает сам его обслужить. Подобная чрезмерная активность и суетливость почти сразу утомляют Джина, поэтому он наотмашь, чтобы побыстрее остаться наедине, заказывает суп кимчи и неизменное кофе. Через пять минут заказ был выполнен, и бармен снова заскучал у своей стойки. А Джин был только рад представившемуся ему одиночеству и возможности окунуться в свои мысли.       Решено. В прокурорской конторе в ближайшие семь дней его не увидят, Джину просто жизненно необходима передышка. Тем более будет лучше не видеться с этим Ким Намджуном, который в последнее время стал слишком настойчиво крутиться около Сокджина. Вроде он должен относиться к Джуну более или менее лояльно, всё-таки двадцать лет общения нельзя не брать во внимание, но настоящими друзьями они так и не стали. Возможно только потому, что Джин этого по-настоящему никогда не хотел. Ведь дружба по определению относится к категории тех самых «чувств и сантиментов», которых Сокджин избегал.       У Джина вообще не было друзей, но его это и не огорчало. Днём он полностью отдавался работе, общался с людьми только потому что «надо», руководил своей командой, вечером заканчивал дома необходимые документы, если выдавалась такая возможность, зачитывался книгой в компании ТэТэ, а ночью… Ночью… Ну и что с того, что ночью у Джина иногда сердце заходилось в непонятном ритме от одиночества? В такие моменты ему хотелось позвонить кому-нибудь, кому угодно, да хотя бы тому же Намджуну, попросить приехать и просто поговорить. Но его всегда что-то останавливало, а на следующее утро Джин забывал о своей ночной слабости.       Сокджин настолько сильно вдаётся в свои мысли, что перестаёт ощущать вкус поглощаемой еды. Он смотрит прямо перед собой, понимая, что в данный момент не живёт, а просто существует.       Пусть разум Джина витает где-то далеко, глаза его невольно воспринимают всё, происходящее сейчас в кафе. Взгляд Сокджина натыкается на парня, оказавшегося теперь к нему спиной. Не известно, что привлекло прокурора в фигуре парня, но постепенно он стал возвращаться в реальность, чтобы лучше рассмотреть невольного соседа.       Сутулые скорее от усталости плечи, низко опущенная голова, неприметная, объёмная толстовка с капюшоном, спадающим на лоб и глаза. Это описание вполне подходит какому-нибудь местному наркоману или алкоголику, однако ни на наркомана, ни на алкоголика парень не был похож. Одежда может быть старая и поношенная, но выбранная со вкусом и некоторой стильной небрежностью, на длинных, тонких пальцах, держащих стакан, несколько массивных колец. На длинных, тонких и красивых пальцах… Джин с удивлением отмечает, что оценивающе рассматривает спину незнакомца.       Это всё от усталости, наверное.       Через пять минут нахождения в неподвижном положении фигура парня начинает медленно и почти незаметно пошатываться, а стакан, из которого за это время не было сделано ни единого глотка, дрожать. Джин отставляет в сторону чашку кофе и слегка напрягается, потому что… Ну потому что это не совсем нормально. Он парня итак тянет какой-то болезненной усталостью, а тут ещё это.       В следующий момент с лёгким, мягким стуком тело, словно подкошенное, рушится на пол, рядом вдребезги разбивается стакан, расплёскивая остатки пива. На минуту в кафе воцаряется звенящая тишина. — Я… я… я…       Лепет испуганного бармена ни к чему не приведёт, поэтому именно Джину придётся всё брать в свои руки, да и не может он больше сидеть на месте. Быстро приблизившись к парню и рухнув рядом с ним на колени, Сокджин наконец смог увидеть лицо незнакомца из-за съехавшего капюшона. Первое, что бросается в глаза, очень бледная кожа, которая становится ещё бледнее на контрасте с тёмно-каштановыми волосами и чуть тёмными кругами под глазами, розоватые губы слегка поджаты. Создаётся впечатление, что тело его напряжено, даже находясь в бессознательном состоянии. Из-за плеча Джина на обездвиженное тело решается взглянуть бармен. — И… что с ним? — Хотел бы я знать, — шепотом проговаривает Джин, будто боясь ещё сильнее усугубить положение.       Он нащупывает на шее тонко пульсирующую жилку, сердце то заходилось в бешеном ритме, то практически замирало. — Надо вызвать врача. Я не могу помочь, знаю только, что он сильно утомлён. — Ну нет. Не стану я вызывать сюда врача. Уверен, что всё спишут на отравление, а потом обвинят меня. Этот наркоман накололся где-нибудь в подворотне и пришёл в тёпленькое местечко.       Джин замирает от подобных слов, поднимает взгляд и молча смотрит снизу вверх на бармена, скрестившего руки на груди. Откуда только столько ненависти взялось у человека и страха за собственную шкуру? — Он не наркоман, с ним что-то случилось, человек нуждается в помощи! Как вы не понимаете! — Нет. Сказал же, мне не нужны проблемы. Если вам так надо улучшить свою карму и поиграть в героя, увозите его отсюда и вызывайте врача где хотите, только не здесь.       У Джина никогда ещё так не чесались кулаки съездить по этому наглому лицу, но физической силой здесь вряд ли можно чего-то добиться, бессмысленная трата времени. Поэтому Сокджин быстро хватает пальто, сумку, закидывает на спину парня. Это оказывается гораздо и гораздо легче, чем Джин себе представлял. Даже для тощего вида, молодой человек оказывается непростительно лёгким, и без проблем помещается на широких плечах Сокджина. — А кто заплатит за испорченную посуду и залитый пол? — По-моему, вы преувеличиваете. — Не знаю, не знаю.       Джин, чувствуя, что вот-вот взорвётся, шарит руками по карманам пальто, швыряет найденные бумажки на пол и процеживает сквозь плотно сжатые зубы. — Хорошо вам провести время.       В следующую минуту за ним захлопывается дверь.       Кое-как добравшись до машины, усадив парня на пассажирское сидение, Джин наконец занимает своё место за рулём. Голова трещит, совсем скоро рассветёт, а о сне не может быть и речи.       Это определённо не самое обычное поведение Ким Сокджина, давно чувства не брали верх над его разумом. Но… и в такие ситуации Джин не попадал, и этот парень…       Джин поворачивает голову в сторону пассажирского кресла. Почему то, что сейчас произошло так сильно повлияло на Сокджина? Парень рядом прерывисто дышит и чему-то хмурится. За этим состоянием должна стоять какая-то причина, какая-то история. — И что мне с тобой делать?       Пустить всё на самотёк? Просто вызвать врача и оставить парня в больнице? Нет. Джин понял, что не сможет. Ещё понял, что хочет отвезти парня к себе домой и лично проследить за его состоянием.       И как это называется? С чего Джин так волнуется? Может быть это способ скрасить одиночество?       Неважно. Джин отчаянно мотает головой. Надо всё-таки добраться до дома. Сокджин заводит машину и, ещё раз взглянув на парня в толстовке, кладёт руки на руль.