Постоянство веселья и грязи

Телепорт выкинул ее у развалин Массачусетского Института. Нора с жадностью глотнула холодный воздух залива, все еще не понимая — на каком свете находится. Произошедшее казалось мороком, сбывшимся кошмаром. Она стянула шлем, подставляя взмокший лоб под пахнущий гнилью бриз, и потрясла головой, словно плавала в дурмане. Ей не хотелось двигаться с места, потому что в движении не было смысла. И ни в чем не было смысла. Вся ее гонка за Шоном обернулась фарсом, безумием, бредом наркомана. Она смотрела куда-то вперед, не видя и не понимая, куда смотрит. Губы Норы все еще кривила полуулыбка, лежавшая на лице, словно забрало. Пальцы до белизны сжимали пистолет. Ей хотелось кричать от отчаяния, но она стояла, словно вросшая в камень мостовой, и молчала, молчала, молчала... А потом краем глаза заметила движение, и рука среагировала прежде разума. Но в прицеле оказалась знакомая массивная фигура. — Паладин Данс, — сказала Нора просто для того, чтобы нарушить убивающее ее молчание. — Ты жива! — он оказался рядом быстрее, чем она поняла, что происходит. Ее ноющее от перехода тело сгребли железные руки, прижали к железному нагруднику. Встрепанной макушки коснулся подбородок. — Я жива, — отозвалась она эхом, в ее голосе было удивление. Данс разжал руки, отстранился и внимательно ее осмотрел. — Хорошо. Но, кажется, все пошло не так, как ты хотела? Она подняла на него расфокусированный взгляд. — Абсолютно... Данс? Пойдем в «Третий рельс»? Я... я не уверена, что хочу отвечать на вопросы. Не здесь. — Как скажешь. Там, в привычной тесноте и суете, влив в себя подряд пару бутылок пива, Нора потихоньку начала приходить в себя. — Как ты меня нашел? — спросила она. — С помощью простых логических умозаключений. Наш телепорт перехватывает сигналы, предназначенные для охотников, следовательно, тебя должно перенести обратно в ту же локацию, что и их. У Стурджеса были другие, менее благоприятные сценарии, но я ими пренебрег. Нора нервно рассмеялась. — Он такой душка, правда? — Не уверен, что это слово правильно его характеризует. Но это неважно. Меня беспокоит твое состояние. Не похоже, что ты в порядке. Нора снова горько хохотнула, сгорбившись за столиком. Ее горло опять превратилось в наждак. — В порядке? Я никогда не была так далека от порядка. Данс, у тебя никогда не возникало ощущения, что твоя жизнь ко всем чертям улетела под откос? Я чувствую себя вхолостую разорвавшейся гранатой. Мой сын оказался чудовищем, мерзким фашистом с добродетельной улыбкой на устах. Шон и есть Институт, понимаешь? Я проснулась позже не на десять, а на все шестьдесят лет. Пока он со мной говорил, словно в грязи меня вывалял. Я боялась, что из моего малыша вырастят врага, но даже не предполагала — насколько страшным врагом он станет! Она опять рассмеялась, и ее смех был похож на рыдание: — А я оказалась так слаба, что даже не смогла поднять на него руку. Давленная крышка — цена такому генералу и рыцарю, правда? Я должна была его убить — и не смогла. — Ты уверена, что этот человек — твой сын? — Уверена. Черт побери, я бы все отдала, чтобы не быть так в этом уверенной! — она обхватила лицо ладонями и замерла, пытаясь переждать жгучий, ядовитый комок, что полз от горла к сердцу. — У него лицо Нейта. А Шон назвал его смерть «сопутствующим ущербом»! — нерадостный смех снова стал заменой слезам. — Чертова слабость не дала мне нажать на спусковой крючок. Боже, как мне жить с этим дальше? Я могла бы ослабить Институт, а вместо этого просто ушла. Могла бы попробовать взорвать там все к чертовой матери, но вместо этого... Тяжелая рука легла ей на плечо. — Вместо этого ты осталась жить, чтобы продолжить борьбу. Соберись, солдат. Что насчет вируса Стурджеса? — Я скачала информацию. Надеюсь, она имеет ценность. Тогда от моего визита в Институт будет хоть какая-то польза... Данс. Поговори со мной. О чем хочешь. Мне нужно перестать думать о том, что я не сделала, а я не могу. Мозги словно заклинило. И Данс заговорил. О жизни в Ривет-Сити, о встрече с Катлером, об их с ним обучении и первых боях. Говорил без боли, как это было в первый раз, со светлой грустью. Она слушала его голос — и это был голос жизни. И сводящее с ума отчаяние выпустило ее горло. Горе и опустошение никуда не делись. Но спертый воздух бара начал наполнять ее легкие, а кровь снова побежала по жилам. Человек, сидящий напротив, делился с ней теплом — как умел. Нора опасалась, что преступление против Устава оттолкнет от нее Данса. Но общая тайна, напротив, сблизила их еще больше. А самое главное — она посеяла в паладине сомнения. Один «неправильный» поступок потянул за собой другие. Это стало понятно, когда они убили охотника в Гринтек Дженетикс. — Почему ты ее отпустила? Как ты могла? Это же синт! Это бомба замедленного действия! Враг! — Данс гневно хмурил брови, но Нора видела: главным в его тираде было не слово «синт», а слово «почему». — Вряд ли Институт стал посылать за девочкой охотника, если бы они были на одной стороне, — отозвалась она терпеливо. — Мне кажется, ты и сам это понимаешь. Ты ведь не стал в нее стрелять. Паладин не нашел, что ей ответить. Чуть позже, когда доктор Амари намекнула, как найти «Подземную железную дорогу», Данс с неохотой согласился с замечанием Норы: «Враг моего врага — мой друг». — Это временный союз! — несколько раз напомнил он ей. Она каждый раз соглашалась. Ей тоже не слишком-то понравились агенты Подземки. — Понимаете, это Братство Стали наоборот, — пояснила она Хэнкоку и Нику, пока Данс обсуждал с Престоном улучшенный вариант укреплений для «Солнечных Приливов». — Тот же шовинизм, только в профиль. На первом месте синты, а не люди. Первый вопрос, который они мне задали — отдала бы я жизнь за синта. Смерть, как проверка лояльности — отлично придумано! — И что ты им ответила? — полюбопытствовал Валентайн. Нора встретила его взгляд спокойно и прямо. — Я сказала «нет». — Что ж, ясно. — Я не думаю о тебе, как о синте, Ник. Я думаю о тебе, как о своем друге. А друзей я защищаю всегда. — Но я синт, — Ник пожал плечами. — Если ты узнаешь, что в тех же «Приливах», к примеру, половина фермеров — синты, ты откажешь им в помощи? — Это мои люди. Даже если они синты или гули. — Тогда к кому относилось это твое «нет?» Если бы Данс попытался пристрелить ту девчонку-синта, ты бы попробовала его остановить? — Не знаю, — упавшим голосом призналась Нора, глядя на паладина, который с интересом прислушивался к разговору. — Но он не попытался. — Значит, можете смело идти и работать на Подземку оба, — усмехнулся Ник. Данс не стал сердиться, опровергать слова Валентайна или осуждать ее саму. Лишь поморщился и забубнил свою песню про то, какое коварное зло синты. Но делал это как-то без огонька. А Норе вспомнился рассказ Нейта о лагере для военнопленных китайцев. Его отряд сопровождал какую-то шишку, нагрянувшую туда с проверкой. «Раньше я видел их только сквозь оружейный прицел. Видел врагов, нелюдей. А там, в лагере, были люди. Понимаешь, Нора? Как ты или я. Только худющие и очень грустные. И я совершил ошибку — начал сомневаться. А сомневающийся солдат — это полсолдата. Потому меня и комиссовали. Не из-за ранения — из-за сомнений». От мысли, что Данс теперь — полпаладина, ей стало одновременно и весело, и страшно. В тот вечер он и рассказал ей про Катлера. А потом вслух назвал ее другом и признался, что ему тоже страшно — страшно ее потерять. Нора в безотчетном порыве положила руку на его ладонь и пообещала, что с ней такого не случится: — Ты слишком мне дорог, я никогда такого не допущу. Щеки Данса залил румянец, а брови взлетели наверх. Он пробормотал что-то о неожиданности, о том, что он сконфужен и ему требуется все обдумать. А потом вспомнил, что должен срочно делать техосмотр турелей и сбежал. Нора, обескураженная не меньше, осталась сидеть на диване, пытаясь осмыслить — а что такого она только что сказала? «Правду», — шепнул внутренний голос. — Какую правду? — удивилась она. — Мы просто хорошие друзья. И поразилась тому, как фальшиво это прозвучало. На следующий день их ждало новое путешествие в Светящееся Море. А после они несколько месяцев носились по Содружеству, отыскивая нужные запчасти для строящегося в Сэнкчуари-Хиллз телепорта, защищая форпосты и выполняя задания Братства Стали. И по взаимному молчаливому согласию к тому разговору не возвращались. Но Нора то и дело его вспоминала. «О’кей, мне нравится паладин Данс, — честно призналась она себе. — Чертова железяка, разговаривающая цитатами из Устава. И, кажется, это взаимно. Что из этого следует? Да ни черта! Со смерти Нейта прошло всего полгода, мой сын в руках сумасшедших ученых, нас ожидает война, а Устав Братства не одобряет отношений между солдатами одного отряда. К тому же интрижка только испортит нашу дружбу. Поэтому я буду держать рот на замке и надеяться, что Данс сделает те же выводы». Но когда паладин на одном из привалов завел разговор о Хэйлин, Нора почувствовала, как в ее груди завозился маленький и скользкий зверек. Она симпатизировала скриптору, но теплота, с которой говорил о той Данс, заставила ее ощутить на своем сердце острые и холодные зубки непрошеного гостя. А потом ей стало понятно, что речь вовсе не о Хэйлин, а о самом Дансе, и зверек пропал, как не было. Начав с того, что готов защищать любое свое решение, Данс закончил сомнениями в своей компетентности, как командира. Это ее поразило. Сам факт, что твердокаменный паладин не чужд самокопаниям, был удивителен. Его рефлексию стоило бы поддержать — помочь ему провести анализ, научить наблюдать за своим внутренним состоянием и переосмыслять убеждения и жизненные ценности. Надавать кучу правильных советов, вскрыть еще не замеченные им проблемы. И убить этим такой редкий момент душевной близости. — Тебе будет легче, если я скажу, что я в тебя верю? Даже в неярких бликах костра было видно, как светлеет его лицо. Нора вдруг подумала, что ужасно хочет к нему прикоснуться. Узнать мягкость волос, тронуть губами щетину на подбородке. Провести ладонью по широкой груди и... Нора вовремя заметила, что у нее изменилось дыхание и решила обратить это в шутку. — Значит, в случае необходимости ты и меня обнимешь? — спросила она игриво. Данс шутки не принял. Смутился он гораздо меньше, чем в прошлый раз. Немного неуклюже, но твердо, отклонил флирт. А потом взял и извинился за проявление слабости. «Это не слабость!» — хотела возмутиться Нора. А потом поняла, что будь на его месте кто-то менее ей близкий, именно слабостью бы она это и назвала. «Кажется, пришел мой черед переоценивать ценности, — мелькнуло в голове. — Возможно дело не в самом моменте слабости, а в том, что ты делаешь после?» — Это не слабость, — Данс внезапно оборвал свой рассказ о перестрелке с супермутантами. — Он твой сын. Это твоя любовь к нему заставила всех нас и много кого еще тебе помогать. Ты ради него перевернула все Содружество. Я считаю, ты не должна называть это слабостью. Это не так, Нора. Данс в первый раз назвал ее по имени. Она отняла руки от лица. Его глаза смотрели на нее с тревогой. — Я не представляю, насколько тебе тяжело. Но если я могу что-то для тебя сделать, только скажи. — Принеси еще пива, — ее улыбка была вымученной, но настоящей. — И просто побудь рядом...