Постоянство веселья и грязи

Она была частью розового, теплого и мягкого облака. Мир покрывала ласковая светящаяся дымка, сквозь которую иногда просматривались какие-то смутные фигуры, проступали чьи-то смазанные голоса — далекий и ничего не значащий звук. Ей нравилось это облако, и особенно то, что в нем ничего не происходит. Потому что, засыпая, она часто проваливалась в бесконечную тревогу, словно в вязкую жижу. Тонула, мучительно задыхалась, погружалась на самое дно, но ее продолжало всасывать в густую и липкую субстанцию еще глубже. Явь была миражом столь же пустым, но зато безопасным и безболезненным. В какой-то момент она, наконец, почувствовала, что существует отдельно от облака. Ее затуманенный взгляд скользнул по расплывчатым предметам и не смог найти им названия. Не получалось найти определение даже для себя. Это было странно и назойливо раздражало мозг. Но из глубин сознания всплыло слово: Данс. Сперва оно было таким же бессмысленным, как и все вокруг. А потом ей стало ясно, что это имя, она поняла, кому оно принадлежит, и вслед за этим вспомнила — кто она сама и что с ней произошло. Нора сморгнула пелену и осмотрелась. Удалось рассмотреть лишь то, что ее тело опутывала целая сеть капельниц, из носа торчал тонкий шланг, уходя к тихо посвистывающему прибору. Еще два соединяли ее с двумя другими машинами и прятались под одеялом. Дышать не получалось, но ее грудь поднималась и опускалась словно сама по себе. Нора попыталась пошевелиться, под ребрами провернулся тугой пропеллер с остро заточенными лопастями, и она не удержала стон. Словно аккомпанементом к нему раздался встревоженный и до ужаса знакомый писк медицинского монитора. Над ней немедленно возникли округлые поблескивающие металлом объективы. — Кодсворт, — хотела сказать она, но горло выпустило лишь тихий свист. — Мисс Нора! Вы очнулись! Я так рад! — воскликнул тот взволнованно. И сразу прибавил: — Вам нельзя разговаривать. В вашей трахее интубационная трубка, и вы подключены к аппарату искусственной вентиляции легких. По сути, он дышит вместо вас. Предвосхищая незаданный вопрос: вы перенесли несколько операций и сейчас находитесь на борту «Придвена». Ваша жизнь вне опасности, но состояние все еще тяжелое. Простите, я позову доктора Фолькерта, мэм. Норе очень хотелось начать расспросы, но вбежавший Фолькерт посмотрел на нее так строго, что она передумала. Он взглянул на мониторы, поменял в капельнице препарат, вколол ей укол, и Нора опять провалилась в мутное болото сна. Видения стали более оформленными, и это их ничуть не украсило. Почему-то ее сознание отказывалось показывать хоть что-то кроме кошмаров. Когда Нора проснулась, рядом снова кто-то был. — Добро пожаловать в наш дерьмовый мир обратно, сестренка, — услышала она знакомый скрипучий голос. — Я подумал, тебе захочется увидеть кого-нибудь более симпатичного, чем железноголовый зануда. Меня, например. — Вы совершенно невыносимы, Джон Хэнкок, — раздался за его спиной недовольный голос Кодсворта. Она попыталась улыбнуться и сфокусировать взгляд. И то, и другое вышло не слишком удачно. — Просто лежи и слушай, ладно? Я сам все расскажу, — Хэнкок придвинулся к ней поближе. Нору обдало волной нежности от заботы, которая слышалась в его голосе. — По порядку: Шон жив и здоров, Дездемона даже нам с Ником не призналась, где его спрятала. И с железякой все в порядке. Он сейчас в Столичной Пустоши, изо всех сил руководит тамошним бардаком. Он уже знает, что ты очухалась, как сможет, сразу сюда примчится. С Псиной тоже все хорошо, отделался парой новых шрамов на морде. Единственная неудачница здесь ты. Ну и наделала ты переполоха! Вообще-то, от таких попаданий полагается умирать. И ты честно попыталась это провернуть. Хэнкок рассказал, что выстрел, прошедший сквозь броню и частично ею рассеянный, почти полностью спалил левое легкое, серьезно обжег сердце и основательно повредил кровеносные сосуды и второе легкое. Данс тогда накачал ее стимуляторами, а потом прокрутил по общей связи Цитадели кусок записи с признанием Кадена, в двух словах объяснил, что случилось, и приказал срочно привести Скальпеля. Братство оказалось настолько шокировано, что послушалось беспрекословно. Робот примчался уже через семь минут и начал реанимацию, а потом выдал неутешительный прогноз. Данс пообещал разобрать его на запчасти, если Нора умрет, и связался с Тридогнайтом. Тот тут же растрепал по радио, что в Братстве Стали снова сменился старейшина, и пригласил в Цитадель всех толковых врачей Столичной Пустоши, упомянув, что их ждет солидная награда. Пока Скальпель делал операцию, на базу Братства пришел Хорес Пинкертон, старый отшельник из Ривет-сити. Выяснилось, что он работал на Подземку и присматривал за Дансом, пока тот жил в городе — на случай, если изменение памяти, проведенное доктором Амари по новой технологии, даст сбой. Ему было любопытно взглянуть на старейшину-синта. Пинкертон сумел модифицировать аппарат искусственной вентиляции легких и сердечную помпу, которые были на вооружении Цитадели. Именно это и позволило Норе продержаться до прихода другого врача — доктора Берроуза. Мэр Подземелья решил, что его помощь при ожоге лазером окажется кстати, и не ошибся. Разработанная им технология борьбы с некрозом тканей стала еще одной причиной, по которой Нора задержалась на этом свете. А потом прилетели Фолькерт с Каррингтоном и привезли кучу дополнительного оборудования. Но даже эти совместные усилия оказались бы напрасны, если бы Данс не вспомнил доктора Кэббота. — Наверное, твой дружок очень хотел чуда, — вздохнул Хэнкок. — Сам улететь не мог и отправил на переговоры меня и Ника, пообещав, если потребуется, организовать штурм. И, знаешь, оказывается, даже полные психи не чужды благодарности. Сестрица Джека поделилась с тобой своей сывороткой. Ужасно благородно, учитывая, что новую им теперь добывать проблематично. В общем, эта штука запустила полное обновление и регенерацию твоего организма. Готовься, доктора будут вытрясать из тебя, откуда сыворотка — мы, как обычно, все валили на тебя. В общем, у тебя сейчас отрастают новые легкие и исчезают шрамы с ожогами. Сможешь снова носить декольте — круто, да? Не знаю, как там с бессмертием, Эмоджен прикинулась дурочкой и не сказала, подействует ли эта штука на тебя так же, как на них. Только умирать ты перестала сразу, как тебе вкололи эту дрянь. Фолькерт пообещал, будешь валяться подключенной к аппарату еще пару недель минимум, а потом потихоньку начнешь дышать сама. А бегать сможешь где-то через полгодика. А, кстати, ты была в отключке два месяца. Мы все тут успели соскучиться. Нора снова яростно засипела трубкой — выразить эмоции как-то по-другому не получалось. Кодсворт тут же засуетился у капельниц, а потом на писк мониторов прибежал Фолькерт, выгнал Хэнкока и вновь вкатил ей снотворное — она даже не сумела запротестовать. Следующее пробуждение было еще более приятным. Нора открыла глаза и встретила взгляд Данса. Очень и очень обеспокоенный взгляд. Заметив, что она очнулась, Ричард прогнал с лица волнение и улыбнулся: — Моя очередь держать тебя за руку, — а потом нагнулся, осторожно поцеловал ей кончики пальцев и накрыл ее ладонь своей. Норе хватило одного взгляда даже сквозь пелену, туманящую глаза, чтобы догадаться — Данс все вспомнил. У его губ залегли знакомые жесткие складки, вернулись глубокие озабоченные морщины на лбу и между бровями. А главное, у него вновь изменился голос. Нора представила, что ему пришлось пережить за эти два месяца, и у нее закружилась голова. Ненавистный аппарат снова запищал, и она попыталась перехватить руку Данса, чтобы не отпустить его от себя. Все, что у нее получилось — лишь легонько пошевелить пальцами. Ричард сжал их чуть-чуть крепче: — Не волнуйся, я пока не ухожу. Я так рад тебя видеть. И все-таки он выглядел скованным, а в его взгляде кроме нежности было что-то еще, что-то, чего она не понимала. Может быть, жалость? Нора наверняка выглядела ужасно жалкой — его прикосновения были почти невесомыми, словно он боялся нечаянно ей навредить. «Я жива», — хотела сказать Нора. Но вместо этого просто на него посмотрела — лаская взглядом, изучая и запоминая, чтобы потом, когда он уйдет, купаться в этом воспоминании, как в утраченном розовом облаке. Смотреть на него было и сладко, и тревожно. В его волосах прибавилось седины, в глазах краснели прожилки, словно он не спал пару суток, борода была подровнена небрежно, явно впопыхах. Он отвел глаза, уставившись на ее руки, и Нора внезапно поняла, что именно ему мешает смотреть на нее, как раньше. Вина. Данс наверняка записал ее ранение в свои ошибки. А она сможет сказать, что это полная чушь, не раньше, чем через две недели. И он еще две недели будет ходить и есть себя заживо! Нора собралась с силами и опять шевельнула рукой, привлекая его внимание. А когда Данс поднял взгляд, прошептала одними губами: «Люблю тебя». Мышцы лица слушались плохо — должно быть из-за препаратов, которыми ее накачали, но Ричард все равно понял. — Я тебя тоже, — его брови болезненно приподнялись, и он все-таки сказал это вслух: — Прости меня, Нора... Она медленно улыбнулась, ее губы сложились в неслышное: «Дурак». И повторили: «Люблю тебя». Данс глухо рассмеялся и вновь склонился над ее рукой, прижавшись к ней поцелуем. Но Нора успела заметить, как предательски заблестели его глаза. А потом он принялся рассказывать ей последние новости — начиная с мелочей, чтобы ее не волновать, но постепенно увлекаясь. О том, что в Даймонд-Сити начали снова захаживать гули, и жители уже почти перестали недовольно бурчать им вслед. В Сэнкчуари пришлось построить несколько новых домов для синтов, которые решили там осесть, а Гарви продолжает старательно наращивать огневую мощь поселений. Чертежами артиллерийских установок он с Братством не поделился — отослал за разрешением к Норе. Зато пообещал помочь при необходимости, и помог. Братство и минитмены совместно разгромили хорошо организованную банду рейдеров, забредшую откуда-то с севера — винтокрылы дали наводку, артиллерия разнесла укрепленный лагерь в щепки, и отряд паладинов завершил зачистку. Более полусотни врагов были уничтожены быстро и совершенно без потерь. Данс рассказал и о том, что доктор Ли, Профессор Скара и Стурджес улетели в Ривет-сити и начали проектировать там экспериментальную приливную электростанцию. Они решили справляться сами, со старым коллективом ученых и строителями-волонтерами, лишь попросили Братство помочь роботами. Данс распорядился выдать им два десятка Храбрецов и дюжину протектронов — как компенсацию за изъятый генератор для «Придвена». Хэнкок тоже успел слетать в Столичную Пустошь, «послом доброй воли», как он выразился. Он навестил Подземелье и теперь строил с доктором Берроузом какие-то совместные планы. Данса это слегка беспокоило. Но куда сильнее его беспокоила обстановка в самом Братстве Стали — солдаты были растеряны и дезорганизованы открывшейся правдой. Половину из рассказанного Ричарду пришлось повторить позже — у Норы не получилось долго удерживать внимание, и она уснула, не столько вслушиваясь в слова, сколько радуясь звукам его голоса. Две недели тянулись бесконечно долго, несмотря на то, что Нора больше спала, чем бодрствовала. Она и не помнила, когда в последний раз так много времени проводила в постели. Кодсворт развлекал ее, как мог и выходил за дверь только тогда, когда к ней приходил Данс. Ее часто навещали — и друзья, и сослуживцы. И даже Дездемона, преодолев подозрительность и неприязнь к Братству, прилетела на «Придвен» вместе с Шоном. Эти короткие встречи придавали Норе сил и мужества. Но если бы не Нерия, которая догадалась принести книги, она, наверное, спятила бы от безделья и унизительной беспомощности. Да и то страницы приходилось перелистывать Кодсворту. День, когда из ее горла извлекли, наконец, проклятую трубку, стал для Норы почти праздником. Воздуха ей все еще не хватало, и одну трубку сменила другая — носовой катетер с кислородом. Но зато она получила возможность говорить и есть, да и капельниц стало поменьше. — Как же это замечательно, — промычала она, уплетая жиденький, отдающий чем-то медицинским супчик. — Вкус, запах! Вот теперь я точно ожила. Данс с недоверием принюхался. — Меня всегда восхищал твой оптимизм, — он снова коснулся ее руки. Ричард вообще теперь часто к ней притрагивался, словно пытался себя убедить, что все позади, и она действительно жива. — Вот выйду на свежий воздух, и тогда точно буду абсолютно счастлива, — усмехнулась Нора. Голос был все еще хриплым и слабым, но ей ужасно нравилось проговаривать мысли вслух. — Хотя совершенно уверена, что никакой он не свежий, и снаружи по-прежнему воняет подгнившей помойкой. Эх, знал бы ты, как потрясающе было в Коммон-парке в начале лета, когда цвели липы! Там было фантастически красиво — много зелени и цветов, пруды, фонтаны. Тебе бы понравилось. Я любила там гулять. Но и сейчас прогулялась бы с удовольствием. На своих ногах, с винтовкой в руках — разве это не здорово? — Здорово, — улыбнулся он ей в ответ. — С тобой где угодно здорово. А на следующий день поставил рядом с ней букет с папоротником-мутантом. — Кажется, ты говорила, что тебе нравится его запах? — Боже, Рич, цветы, — ахнула она растрогано. — В последний раз мне дарили цветы на день рождения Шона. Это так мило, спасибо! Данс посмотрел на нее в замешательстве: — Вы их как-то готовили или это имело ритуальное значение? Нора рассмеялась. — Ты что, никогда не читал беллетристику? — Нет, — он покачал головой. — Только техническую литературу, учебники по военному делу и немного по истории. Какой смысл в чтении вымышленных рассказов несуществующего больше мира? — Так проще понимать людей. Того мира нет, но люди остались людьми. Вот, держи. Ну просто про меня история, — и она протянула дочитанного накануне Марка Твена. — «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура», — прочитал Данс заголовок. В его голосе чувствовалось сомнение. — Король, хм, забавно. Речь о Мэксоне? Но Коннектикут в ста с лишним милях северо-западнее. Разве ты не из Бостона? — Это тоже метафора, — она снова засмеялась. — Прочитай, поймешь. Через три дня он вернул книгу. — Я понял метафору. Но мне не понравилось, что все усилия этого человека оказались напрасными, а результаты труда погибли. У тебя будет не так. Ты уже все меняешь, Нора. — Поговорим лет через десять, — печально улыбнулась она. — А еще лучше — через двадцать. Полтора года — это очень мало, Рич. Я словно камень, брошенный в воду. Круги идут, но уровень воды все тот же. Вот когда таких камней станет много... — Станет, — ответил Данс твердо. — Наши братья и сестры на «Придвене» уже начали думать по-другому. Задавать вопросы, смотреть вперед и вокруг. В Цитадели сложнее. Но я уверен, постепенно изменятся и они. — Не обольщайся, — Нора вздохнула. — Я говорила — взрослого человека невозможно изменить, и далеко не все готовы меняться сами. Думать — это ведь сложно и больно. Далеко не всем это по плечу. Когда мне разрешат вставать, я займусь послушниками. Именно они — будущее Братства. И если получится донести до них все, во что я верю сама, то да, может быть, через десять лет мы с тобой изменим мир... Если нам позволят. Они оба замолчали. Нора уже знала, что Дансу довелось иметь долгий и сложный разговор со старейшинами Лост-Хиллза. И теперь от него требовали отчета в каждой мелочи и не уставали порицать за малейший промах. Было очевидно, что тучи на небосклоне лишь сгущаются. Данс провел расследование, но из-за суеты с ее ранением время было упущено, и он ничего не нашел, а расспросы ничего не дали. На общем собрании Братства пришлось сообщить, что все заговорщики погибли в ходе той стычки. Нора остро жалела, что не занималась поиском улик сама, а Ричард счел предложение Ника помочь неприемлемым. У нее не было ни малейшего сомнения, что их враги все еще ходят рядом с ними. Вставать она смогла лишь еще через две недели — с кислородным баллончиком в кармане, потому что дышать было все еще тяжеловато. И после короткой прогулки по летной палубе, отправилась в казармы послушников. Немного поболтала с ними, уточнила расписание и пообещала вернуться. А потом вместе с Кодсвортом, который все это время был ей верной нянькой, отправилась к Дездемоне — за Шоном. Она решила, что разгромить конспиративную квартиру все же проще, чем напасть на мальчишку, который постоянно находится у всех на глазах. — Привет, малыш, — сказала она, заглянув в его комнату в одном из потайных убежищ Подземки. — Мама! — Шон выронил паяльник и кинулся ей на шею. Они крепко обнялись — в первый раз в жизни. А потом Шон не выдержал и заплакал: — Я так за тебя волновался! Дьякон все время говорил, что ты выкарабкаешься, что ты сильная — самая сильная в Содружестве. А потом увидел тебя там, в каюте, и... — он судорожно всхлипнул. — Все хорошо, милый, — шептала Нора и сама украдкой вытирала слезы. — Видишь, со мной все в порядке. Они присели на диван, так и не разжимая объятий, и Шон принялся сбивчиво рассказывать, как он скучал, как Дьякон, Барабанщик и другие агенты его поддерживали. — Дьякон приносил мне электронные и настольные игры и книги. Мы часто с ним играли. Он хороший, хотя и чокнутый. Но не так, как Том. Хотя Том тоже хороший. Я буду по ним скучать. Мам, мы же вернемся в Замок? Нора вздохнула и поцеловала его в макушку. — Вообще-то, я хотела предложить тебе перебраться на «Придвен». И пожить вместе с другими детьми. Глаза Шона округлились. — Вступить в Братство Стали? Но... Дездемона говорила, что это железные болваны, которые умеют стрелять и не умеют думать. Это они разгромили Институт! — Не совсем так, милый, — мягко возразила она. — План по уничтожению Института был в основном моим. И Данс, и Дездемона, и Дьякон, и Стурджес, и даже Ронни мне в этом помогали. Так было нужно. И я расскажу — почему. Тебе и другим ребятам. И в Братстве хватает людей, которые не менее добры, чем тот же Дьякон. Я уверена, тебе понравятся и прокторы Тиган и Инграм, и скриптор Нерия, и много кто еще. Будут и другие, те, кто считает тебя вещью и ненавидит. Но дети, твои ровесники, оценят тебя по тому, что у тебя внутри. И я не о маленькой электронной штуке в твоей голове, я о душе и сердце. Тебе пора вылезать из убежища, Шон, и учиться жить среди людей. Главное, что ты должен помнить — ты не какой-то то там особенный, пусть ты и чертов гений. Ты — обычный мальчишка. Такой же, как они. Быть обычным мальчишкой — это здорово, Шон. Но пока ты в это поверишь, и пока в это поверят другие, пройдет время. Будет трудно. Тебе придется отстаивать свое мнение, ссориться и даже драться. И в этом нет ничего страшного. Синяки заживут, а уважение останется. Но если будет совсем трудно, рядом всегда будут те, кто тебя поддержит. — И ты? — спросил он дрожащим голосом. — Конечно, — она снова прижала его к себе. — Ты — мой сын. И я буду тебя защищать. Всегда! Где бы я ни находилась. Но ты можешь остаться, если хочешь. Правда, тогда мы будем видеться гораздо реже. У меня очень много дел. Он уткнулся лицом ей в плечо: — Ладно. Я попробую. Мэдисон... Доктор Ли тоже говорила, что сидеть все время взаперти, значит держать взаперти мозги. Разумеется, Шона встретили в казарме настороженно. Ему пришлось подраться в первый же вечер. Как он потом ей признался, ему было ужасно страшно — Шон в первый раз почувствовал боль и сам поднял на кого-то руку. Но он подумал, что не может ее опозорить, и неумело мутузил противника, пока их не растащили. А когда пришел скриптор-воспитатель и спросил — кто был зачинщиком, Шон промолчал и получил наряд на кухню вместе с напавшим на него пареньком. После этого отношение к нему заметно потеплело. Нора выполнила свое обещание, и в расписании послушников появились часовые беседы со Стражем. Довольно быстро они стали популярными — на уроки приходили не только послушники, но и сквайры, и даже рыцари и скрипторы. Нора ориентировалась на курс этики, прослушанный в университете, но постоянно добавляла что-то от себя. Цитаты из книг и фильмов, собственные мысли и воспоминания. Подготовка к урокам занимала неожиданно много времени, но оно того стоило. Кто-то придумал записывать ее лекции на голодиски, а потом их копировать. И через пару месяцев, когда Нора окончательно распрощалась с кислородными баллончиками, Пайпер предложила ей печатать эти уроки в газете. А Данс, который чаще торчал в Цитадели, чем на «Придвене», предложил ей время от времени устраивать такие встречи и в Вашингтоне. Разумеется, она согласилась. И, разумеется, это не могло остаться без реакции. Данс прилетел на «Придвен» под вечер, и она узнала об этом от случайно встреченного механика. Когда Нора пришла в каюту Ричарда, тот бродил из угла в угол и мрачно курил. Раньше она даже не видела его с сигаретой, но за последние четыре месяца он начал выкуривать по пачке в день. Вид у него был замученным больше, чем обычно. Увидев ее, Данс быстро затушил сигарету и шагнул навстречу. Прежде, чем он раскрыл рот, Нора знала, что новости будут не просто плохими, а ужасными. — Нас вызывают в Калифорнию, — без предисловий начал Данс. — Это приказ. Ни о какой отсрочке слушать не захотели. Сказали, что и так долго тянули. Они никогда не разговаривали со мной таким тоном, Нора. Я не могу понять — где ошибся? Все же было в порядке, я как раз разобрался со всеми кадровыми перестановками, все заработало, как надо... — Ричард, ты снова пытаешься взять все на себя! — перебила Нора резко, уселась за стол и налила себе воды. Ее рука задрожала, и она плеснула на стол. — Мы ведь знали, что рано или поздно они положат конец нашему ренессансу. Что именно они сказали? Давай сначала, со всеми подробностями. Данс молча вытащил из кармана голодиск: он завел привычку записывать все значимые события, и это уже не раз помогло в улаживании конфликтов. Приказ из Лост-Хиллз звучал предельно ясно: старейшина Данс и Страж Марш должны отправиться на основную базу Братства Стали не позднее, чем через неделю после получения распоряжения для участия в дисциплинарном расследовании. В случае неявки они будут обвинены в неподчинении приказу, объявлены в розыск и доставлены принудительно. И все — ни пояснений, ни комментариев. Нора сдавила виски: — Ну, выбор не велик, да? — Выбор? Серьезно? — Данс сел напротив, потянулся к пачке с сигаретами, но остановился. При Норе он старался не курить. — Ты имеешь в виду — уйти в бега или лететь? — Нет. Я имею в виду, решаем снова — я или ты. Хотя, «уйти в бега» звучит, конечно, заманчиво, — Нора вздохнула. — Но мы же не уйдем? Он нервно чиркнул зажигалкой: — Вариант «лететь вдвоем» ты не рассматриваешь? — Это абсолютно исключено. Так они обезглавят наше Братство одним ударом. Мы ведь не хотим, чтобы они разрушили все, что мы тут пытались изменить? Проще сразу в бега. Ричард помолчал, барабаня по столу пальцами. — Думаешь, там будет так же, как в Цитадели с Каденом? — Нет. Каден был психопатом, и я примерно могла просчитать его действия. Общаться с толпой политиков будет куда сложнее. Судя по моему опыту, ничего хорошего нас не ждет. Не за медалями они вызывают, будь уверен... Рич. Полечу я. — Нет, даже не думай! — он вскочил. На его лице был неподдельный ужас. — Я не позволю тебе снова так рисковать! — Сядь, — попросила Нора мягко. — И подумай еще раз. Не как влюбленный мужчина, а как солдат и лидер Братства. Мы ведь уже обсуждали, почему так важно, чтобы ты выжил. Синт-старейшина — это лучший символ перемен, какой только можно представить. Круче были бы гуль или супермутант, но об этом говорить пока рано, — она коротко усмехнулась. — Ты возглавляешь Братство уже полгода — дольше чем Сара Лайонс, дольше, чем остальные паладины. Кодекс не нарушаешь, с гражданскими не заигрываешь, все взаимодействия вне Братства исключительно бартером. Новых технологий после штурма Института найдено едва ли ни больше, чем после взятия базы Анклава. И вообще, для новичка ты управляешься неплохо. Явно лучше, чем шестнадцатилетний максималист. Я от нечего делать посмотрела статистику и попросила ПАМ составить графики. Очень наглядно все видно. Возьму их с собой, кстати. Я бы сказала, что в роли старейшины ты выглядишь практически безупречно. И, признайся, тебе это нравится! Вот и оставайся им, ты на своем месте. А я никогда не хотела и не хочу взваливать на себя эту ношу. Мне и Стражем-то быть некомфортно. Ну а о том, что у меня больше шансов, потому что я лучше, чем ты, умею болтать и убеждать, спорить не приходится, так ведь? Но, разумеется, они все равно начали спорить. У Данса напрочь отказывал здравый смысл, когда он представлял, что Норе придется идти одной в руки к потенциальным врагам. Ричард настаивал на том, чтобы лететь вместе. В конце концов, от отчаяния, она придумала выход — спросить Братство. — Пригоним «Придвен» к Цитадели, объясним все три варианта, и устроим общее собрание. Кто останется здесь, проголосует заочно. Как они скажут, так и сделаем. Времени в обрез, так что начинать подготовку надо прямо сейчас. Запишем выступление на голодисках, за три дня его успеют прослушать, обдумать и обсудить. Все честно и согласно приказу... Обращение они сочинили и записали сразу же, прямо в каюте Данса. Нора вынула голодиск, отстегнула пип-бой, обошла стол и села Ричарду на колени. Он крепко, почти до боли, стиснул ее в руках. — В первый раз хочу, чтобы ты проиграла. Она поцеловала его вместо ответа. Данс ответил — жадно и яростно. У этих поцелуев был вкус обреченности. Что бы ни решило Братство — ничто уже не будет, как раньше. Когда Нора выходила на трибуну, построенную во дворе Пентагона специально для этого собрания, она была собрана и спокойна. Нора смотрела на ряды солдат, которые пришли чтобы сказать им свое мнение, и понимала — они перестали быть чужими. В какой-то удивительный и прошедший незамеченным момент Данс все-таки добился своего, и она начала считать этих людей своими. Может быть, это произошло во время ее лекций, когда Нора видела горящие глаза и слышала вдумчивые вопросы и по-настоящему глубокие замечания. Может быть, еще раньше, когда они сами, по своей воле, сделали Данса старейшиной. Мысль о том, что Восточное Братство загонят обратно в ненавистные ей рамки пустого высокомерия и равнодушия, оказалась ей настолько невыносима, что Нора жаждала выйти на новый бой. Она верила, что этот бой будет не напрасным. И начала с улыбкой: — Многие из вас считают меня выскочкой. И, знаете, они правы. Я все время лезу туда, куда меня не звали. Потому что не могу стоять на месте и все время хочу что-то менять. Но не только для себя — для других тоже. Один мой давным-давно умерший коллега, Альберт Пайк, тоже генерал, реформатор и юрист, как-то сказал: «То, что мы делаем для себя — умирает вместе с нами. То, что мы делаем для других — остается навеки». Он родился в Бостоне почти пятьсот лет назад, и ему поставили памятник здесь, в Вашингтоне, несмотря на то, что он был конфедератом, идейным врагом. Он примерно в часе ходьбы от Ривет-Сити, в Джудикери-сквере. Мне кажется, эти его слова — о Братстве Стали. О нашем с вами Братстве. Я была вам чужой, но теперь вы — мои братья и сестры. И я готова умереть за вас. Но куда больше я хочу для вас жить. Потому что теперь верю в вас и в наш общий путь. Не мусорщиков, жадно набивающих подвал ценным хламом, и не видящих дальше своего носа, а настоящих защитников мира, смело глядящих в будущее. И я готова бросить вызов любому, кто снова попытается превратить нас в этих мусорщиков. Даже если это будут наши старейшины. То, что не развивается — умирает. Кажется, кое-кто на Западе об этом забыл. Что ж, я готова напомнить — если вы мне это позволите. Если вы разделяете мои мысли и стремления. Если вы доверяете мне так же, как я вам. Нора спустилась вниз под шквал аплодисментов и свист. Данс, в отличие от нее, посмотрел на собравшихся хмуро: — Я могу ошибаться. И если вам кажется, что это так — я приму свою отставку. Только вам решать — куда идти Братству. Потому что Братство — это вы. И только вам решать — вести ли мне вас дальше. А не тем, кто сидит в бункере Лост-Хиллз. И меня возмущает не возможная отставка, или что там они для нас со Стражем Марш приготовили. А то, что за эти полгода я услышал только одно внятное обвинение, которое повторили несколько раз на все лады: «Ты синт». Они признали меня, когда я пообещал, что уничтожу Институт. И я сделал это — вместе со всем Содружеством. А потом почему-то перестал быть угодным. Так что это за лидеры, которые так меняют свое мнение? И что за курс они нам предлагают? Я готов спросить их об этом в лицо. Вы уже знаете о наших со Стражем Марш сомнениях. Именно поэтому мы решили задать вам несколько вопросов. Первый — доверяете ли вы мне? Если кто-то считает, что я не достоин быть старейшиной, пусть поднимет руку. Во внутреннем дворе стало тихо, словно здесь не стояла почти тысяча человек. Нора оглянулась и не увидела ни одной руки. Противники у Данса, разумеется, были. Просто они предоставили решить эту проблему старейшинам. — Спасибо, — сдержано произнес Данс. — Ваша вера делает меня сильнее. Следующий вопрос: кто считает, что нам следует отправляться вдвоем? Рук было много, но не слишком. Их подсчетом занялись протектроны и Храбрецы, разбившие толпу на квадраты. Координатор, Мистер Храбрец, свел данные и провозгласил: — Двенадцать процентов собравшихся. — Хорошо. Кто за то, чтобы в Лост-Хиллз отправился я? — Сорок процентов, — сообщил Мистер Храбрец после паузы. Данс на мгновение стиснул челюсти, а потом кивнул. — Кто за то, чтобы на Западное побережье полетела страж Марш? — Сорок восемь процентов, — сообщил координатор после подсчетов то, о чем уже и так знали все, кто умел считать. — Что ж. Значит, Страж Марш, — Данс склонил голову. А потом снова поднял, и его глаза горели решимостью. — Но что мы сделаем, если Западное Братство не прислушается к словам посланника, несущего ему ваше мнение? Что мы будем делать, если они попробуют приказать нам стать тем, что мы уже переросли? — Да и к черту их тогда! — закричал кто-то. — Справлялись же как-то без них раньше! И дальше обойдемся! — У нас Либерти Прайм! Пусть только сунутся! — подхватил другой голос. Поднялся гвалт. Воодушевленные крики мешались с возмущенным свистом. Данс поднял руку, призывая к порядку. — Кто за то, чтобы отказаться подчиниться старейшинам Лост-Хиллза, если они сами не станут нас слушать? — Пятьдесят четыре процента, — раздался во вновь наступившей тишине бас Мистера Храбреца. — Кто против? — спросил Данс невозмутимо. — Сорок пять процентов. Нора усмехнулась. Всего один процент тех, у кого не было мнения, — это победа. Она вновь поднялась на подиум. — Спасибо вам, друзья! Я непременно передам им ваше решение. Но вы не просто поддержали меня, вы защитили свое право быть собой и делать то, во что верите. Нам есть, за что бороться! И я думаю, сегодняшний день войдет в историю Братства. Было решено, что Нора отправится в путь через день. С собой она брала Псину и Кодсворта, к которому успела заново привязаться за время выздоровления. В день отлета ее провожали лишь самые близкие. Все слова были уже сказаны. Она обняла Хэнкока и Ника, крепко поцеловала Шона. Данс посмотрел ей в глаза и тихо сказал: — Если с тобой что-то произойдет, будет война. Так им и передай. И не потому, что ты — моя женщина. А потому что ты — наш Страж. — Опасные слова, милый, — покачала Нора головой. — Война — это худшее, что есть на свете. — Нет. Худшее — это когда кто-то пытается тебе доказать, что ты ничего не стоишь. — О, — она грустно улыбнулась. — Это лучшее, что я слышала в своей жизни. За такие слова и умереть не жалко. — Нет, — снова сказал Данс и прижал ее к себе. — Даже предполагать такое не смей. Ты вернешься! Ко мне. К нам. У нас еще столько дел — рано становиться памятником. Сделай это снова, Выжившая. Выживи. — Я постараюсь. Очень и очень постараюсь. С такими напутствиями, да с таким козырем! Она отстранилась, потому что поняла, что еще чуть-чуть и начнет плакать, испортив торжественность момента. Нора запрыгнула в салон винтокрыла и махнула рукой: — До встречи!