Плантагенеты

В тот июльский день 1485 года поплыл колокольный звон. Добрые жители Лондона тревожно озирались, переговаривались, вопрошая, что случилось, и, уже догадываясь, шептались. Караван чужой, бесконечно далекий, шумной грядой пересек многие земли. Особенно сильное впечатление производили русские одежды, усыпанные самоцветами, жемчугом и шитые золотом, а также вооружение воинов и кони их. Мгновенно занялись все деревья и крыши в округе. Народ, оттесненный стражей, вытянулся по обеим сторонам дороги, желая объяснить свое почтение и будущую любовь. Жаркий интерес удовлетворила белая ручка, чуть высунувшаяся из кареты. Сердце Ульяны забилось часто-часто. Так вот каковы эти англы! Она повиновалась безропотно, словно ждала небесной воли. Дома, в родном Можайске, ей нагадали быть женой верной царя. Улыбнулась, расправляя катушки с золотой и серебряной нитью. Пал оплот святости да благолепия , где отыщется ей кесарь ? Шутила весело и забыла до поры. Но дядюшка, Великий князь московский Иоанн, уверился, что нет лучшего дела, чем кровный союз государей. Понимала, что именно ей обязана семья прекращением опалы и возвышением. А ежели истину говорить, льстило заискивание, с которым на нее поглядывали сразу же, как завершилось сватовство. Она избрана надеть венец златой. Бают лишь, что жених — латинский горбун, калека сухорукий, родню свою уморил! Страшили убийствами кровопролитными, войною адской. Как заведут страшные, леденящие рассказы... — Ну полно, христианин все-таки! - оборвал терзания старший на Руси. Подбивали служки знахарку привести. Тощая, согбенная, опирающаяся на кривую клюку, в каких-то черных лохмотьях, она была похожа то ли на драную кошку, то ли вообще на Ягу. — А коли худой он, вот, всыплешь отай в питье иль омовение, с таким наговором… Счастья ковшом черпнешь, голубка милая. Ах, бросить затею, выгнать старую ведьму, пока не поздно! Грех все это... Но пальчики княжны бегло схватили предложенный мешочек. На той же неделе отъезжала, поезд и стража на княжом дворе уж стояли в полной готовности. Множество в нем было подвод, груженных шубами, кафтанами и мехами, узорочьем, утварью золотой и серебряной и прочим, ведь дальше Западного моря идти. Не думала, что так горько расставаться. Судорожно обняла, охватила она жадно в последний раз, словно детство свое, и, прощаясь, только и вымолвила через рыдания: — Матушка... В дороге испрашивала толмачей, как то звать, то другое. Язык шипящий, жесткий, странный, будто каша во рту. Предупреждали, что здесь благородные девы более открыты и не чураются витязей. И свободно разговаривают. Ульяна подняла с колен зеркальце в деревянном ободке. Ну шечки круглы, груди литые, так то не преступление! Купцы, правда, молвят, что и легкая пухлость отталкивает европейцев. Урус на ней нынче из самого тонкого белого шелка и не скреплен под подбородком, а, сдерживаемый кокошником с жемчужной пронизью, развевается за плечами, оставляя на показ толстую косу. Гадала, каков ее нареченный в самом деле ? Пробовала язычком на вкус имя королевское : - Ри-чард Удивляли постройки : каменные, они давили, напирали, занимали собой все пространство. Трудно было себе представить более угнетающее, чем это хмурое небо, которое и голубым-то никогда не бывает, или солнце, которое в этих краях никогда вправду не светит. И здесь встретит осьмнадцатое лето! Невеста чуть замешкалась, казалось, она не решается вступить в город, ожидающий с таким нетерпением. Бояре, именуемые герцогом Норфолком и графом Сурреем, диковинные русскому взору, известили, что скоро представят царю Англии и его двору. — Попросите передать благодарность самому христолюбивому из земных владык, уважаемому от южных степей до лютого мороза! — обратилась для перевода. В отведенных ей комнатах холодно и одиноко. И не кликнуть басурманскую сенную девку. Истратив терпение, Ульяна резко соскочила с постели на медвежью шкуру . Завернувшись в данную ей багряную накидку, метнулась, окончательно теряясь в витражах. Ей вдруг стало страшно. Дыхание перехватило, и беспамятство начало затягивать разум, как сумерки затягивают свет дня. Голубовато-сероватыми пятнами обозначились слюдяные окна, таинственно перемигиваются подвешенные на золотых нитях церковные лампады. В голубоватых отсветах стали рудо-жёлтыми. Человек! Всей ее силы хватило, чтобы ускорить шаг к коленопреклоненному мужчине.