Белые сказки
8 апреля 2018 г. в 13:54
Был август, время, когда Элли стояла перед выбором. Август, предвещающий долгую зиму.
Мы с Элли сидели на садовой скамейке. Она проваливалась под тяжестью моего тела, почти касаясь земли. Вокруг трещали цикады так громко, что их приходилось перекрикивать. Элли ела мороженное, которое Ромео принесли родители и он отдал ей его.
— Кларисса жаловалась, — прочавкала она, — Что ты кричала во сне. Что случилось? Тебе опять кошмары сняться? Как у Брайана, да? Или как у Клэр? Халаты что-то с этим делают? Ой, тебя же могут в Клетку посадить! Будь осторожней! Хотя, мисс Алингтон так не сделает…
— Сделает, — перебила её я, — Это она Брайана в Клетку утащила.
— Зачем? — выпучила глаза Элли, — Как она могла?! Она же наверняка знает, что это такое! Я думала, что она знает!
— Сдаётся мне, что иначе он бы и себя погубил, и нас напоследок захватил, — пробормотала я.
Говорить не было никакого настроения. Солнце слепило глаза и напекало голову. Мне казалось, что я плавилась, разрывалась на огонь и воду. Июль был ещё хуже мая. Хотя, куда уж хуже?
Сквозь деревья просвечивалась проезжая часть. На ней почти не было машин. Это была самая малолюдная часть города. Поэтому было так тихо и спокойно.
На дороге показались две тени. Долговязая, длинноволосая и коротенькая, кудрявая. Они бежали, болтая в воздухе сумками. Два серых, размытых пятна, похожих на проезжающий поезд. И всё же мне удалось услышать слова, больно ударившие по мне:
— О чём ты думала в 5:30?
— О, я думала о многом!
Голос Элли вернул меня к действительности. Правда, только на краткий миг. Я дико взглянула на неё.
— Я думала о тропическом дожде, который был бы достойным завершением этого знойного дня, а ещё об облаках на горизонте, окрашивающихся в красный. Было бы здорово прогуляться по ним, правда?
— Было бы здорово прыгать по облакам, перелетая с помощью зонтика, не правда ли? Зачем крылья, если есть зонт?
Я вскочила, испугав тем самым Элли.
— ХВАТИТ, ПРОШУ, ОТСТАНЬ ОТ МЕНЯ! ТЫ В ПРОШЛОМ, И ВЫ ВСЕ В ПРОШЛОМ, ВАШЕ МЕСТО ТАМ И ТОЛЬКО ТАМ! ПРОСТО ДАЙТЕ МНЕ ЖИТЬ ДАЛЬШЕ!
Я кричала, задрав голову в небо. Надеялась, что оно поглотит мой крик. Надеялась, что он заберёт с собой этих призраков прошлого. Но это лишь дало им ещё больше сил. Они хватали меня, кричали в уши, овладевали моими мыслями. И я сама стала лишь вместилищем старых воспоминаний, светом далёкого мая и часами, показывающими 5:30.
Я упала на землю, ударившись головой. Надеялась, что боль отвлечет от меня. Но я не почувствовала ничего, только тёплую вязкую кровь, растекающую по земле. И у меня не было сил проверить, не тёмная ли она.
Боль в голове. Лоскутное небо с пролетающей в нём чайкой, похожей на самолёт, не оставляющий следа. Пушистые кучковатые деревья и возвышающаяся стена, заканчивающаяся крышей, усеянной антеннами. Как будто так уже было. Уж не ускользало ли небо раньше из моих рук? Уж не протягивала ли я когда-то руку, пытаясь схватить пустую голубизну?
Инсценирую. Пальцы сжимаются, грязно-желтые на фоне светлого, почти прозрачного небо. И я вижу ещё только намечающийся силуэт на крыше, смотрящий на меня сверху вниз. Этот силуэт преследовал меня во снах, каждую ночь я пыталась разглядеть хоть какую-то его черту и каждое утро я всё забывала.
— Почему мы перестали общаться с Клариссой? — хрипло спросила я это небо, — Нет, даже не так. Почему она Отступница? Что за странное чувство, когда я вижу её… Смесь презрения, ненависти и ужаса. Подобное испытывает олень в челюстях волка. Волка, воспользовавшегося хромотой оленя.
Снег. Я лежу в мягкой снежной постели, остужающей моё разгоряченное тело. Откуда снег в июле? Или то были лепестки черёмухи, рассыпанные на траве?
— Всё просто: повернись лицом к востоку, и увидишь холм. Тогда иди в обратную сторону, и ты встретишь саму Королеву. Она спустится к тебе и откроет прошлое или будущее — выбор за тобой.
До боли знакомый голос, но из-за шума у меня в голове я не могла понять, кому он принадлежал,
Чьи-то руки насыпали мне снег на голову, прижав его к вискам. Ощутила блаженную прохладу. Голоса утихли, но по-прежнему жужжали, как мошкара.
— Поднимайся и иди. Тебе это нужно.
Я встала, пошатываясь, как пьяная. Повернулась на голос. То был Вечность с его сверкающим звёздным плащом. Он ласково взирал на меня своими янтарными глазами. Я бросилась ему на грудь и зарыдала, как маленькая. Казалось, я выплакала всю жидкость, находящуюся во мне, вымещая тем самым всю обиду, накопившуюся во мне за пять лет, всю злость и ярость. Я думала, что освободила сундук Пандоры, но ему нет конца, и не предвидится, пока не вмешается кто-то сильнее меня.
Я чувствовала тёплые руки Вечности, гладящие мою спину, мой затылок, мои плечи, слышала равномерный стук его сердца и плавное дыхание, чувствовала его волосы на своих щеках, пропахшие пшеницей. И мне стало стыдно.
— Извини, — пробормотала я, отстраняясь.
— Ничего, — улыбнулся Вечность, — Тебе надо выплакаться. Это нормально.
— А теперь пошли, — сказал он, — К Королеве.
Он развернул меня за плечи и легонько подтолкнул.
— Помнишь? — тихо прошептал он, — Дождись холма и иди обратно, никуда не сворачивая. Как в Зазеркалье. Помнишь? Я не смогу тебя проводить, но буду мысленно защищать.
— Бессмыслица какая-то, — подумалось мне.
И всё же я посмотрела вперёд, в заснеженную даль, и увидела возвышающийся холм. А за ним — огонь горящих небес. Огонь северных земель. Я повернула обратно и бодро зашагала, в глубине души посмеиваясь над всей нелепостью ситуации.
— Ну вот, напророчила, — бормотала я, — Теперь я и впрямь Алиса.
— Тогда я — Белая Королева, — услышала я.
Она шла мне навстречу, подол её юбки плавно колыхался в такт её шагам. В белоснежных волосах запутались перья чайки, на лицо падала тень от широкополой шляпы, украшенной цветком. И на фоне всей этой белизны ярко горели черные глаза, пронзительно глядящие на меня. Горделивая поступь, тонкие силуэт, похожий на длинноногую цаплю — то и впрямь была Королева. Не нужно быть Иным, чтобы понять это.
— Обычно я выбираю. Но на этот раз ты сама пришла ко мне, — сказала она мелодичным голосом, приближаясь ко мне, — Ты можешь выжечь пустыню своим пламенем, но вместо этого ты ограничиваешься лишь собой.
Когда мы поравнялись, я с удивлением заметила, что она ниже меня на целую голову. Однако при этом мне казалось, что она возвышается надо мной, глядя сверху вниз.
— Говорят, ты предсказываешь будущее и раскрываешь прошлое. Так вот, я выбираю второе, — буркнула я.
Она достала две свечи и зажгла их.
— Задуешь правую — и я проведу тебя по тропам твоего выбора. Задуешь левую — и я достану всё, что притаилось на дне твоего запретного ящика, — сказала Королева, держа горящие свечи в руках.
Не раздумывая, я задула левую.
— А вот и ещё одна тропа твоего выбора, — сказала Королева, — Жребий брошен. Я выверну тебя наизнанку, сколько бы ты не кричала.
Я отразилась в её черных глазах — сгорбленная, скрюченная, с большой приплюснутой головой и веснушками, похожими на пятна грязи.
— Первая сказка называется «Гном и великаны».
Я стояла одна, окруженная людьми, которые в два раза выше меня. Они толкались, пихались, кричали, куда-то бежали, задевали меня, сбивая с ног. Никем не замечаемая, я поднималась, чтобы снова быть припечатанной в пол. И меня заметят только тогда, когда я вновь озойду пеной, крича и плюясь. Но даже тогда меня просто посадят в клетку, как надоедливую птицу. А я и была ею: чайкой, буревестником, всеми ненавидимой, приносящей на своих крыльях печаль. В гонца, приносящего плохие вести, кидают грязь, его поносят и гонят отовсюду. Ведь буревестник — воплощение беды.
И среди серых-серых великанов затесался другой гном на ходулях. И он, и я встретились взглядами лишь на мгновение, но этого хватило, чтобы увидеть друг в друге родственную душу. Гном на ходулях подбежал ко мне, но его не сбивали с ног — этим мы отличались. Быть может, в тот момент пропасть между нами была только трещиной, медленно, но верно разрастающейся.
— Вторая сказка называется «превращения».
Она перелезала через высокий забор. Пока что на нём не было колючей проволоки, но кто знает? Была ночь, такая, какой она бывает только летом: сиреневые сумерки, запах цветов и прохладный спокойный воздух, наполненный стрекотанием цикад. Близилось наше время. Время метаморфоз и полётов.
— Надо вообразить крылья, — сказала она.
Тогда у неё не было этого страшного имени. Она не была Отступницей, но я никак не могла вспомнить, как её по-настоящему звали. И не надо было — зачем?
Мы взялись за руки и пошли по проселочной дороге в сторону оврага.
— Если бы они были у тебя — какими бы они были? — спросила я.
— Прозрачными, — сказала она с закрытыми глазами, — Переливающимися радугой. Как у стрекозы.
— А они у неё переливаются? — изумилась я.
— Иногда, — буркнула она, — Не отвлекайся. Думай.
— А у меня бы они были белоперыми, — сказала я, — С черными кончиками. Большими-большими, чтобы я могла лететь высоко и перелетела океан. Как некоторые птицы путешествуют с одного полюса на другой.
А на мгновение мы их почувствовали. Тяжесть за нашими спинами и ощущения всемогущества. А на часах было 5:30.
— Третья сказка называется «тысяча и одна ночь Луизы»
Телевизор работал в гостиной, я сидела на диване. Сам по себе сериал не был интересен, но вот с девочками — очень даже. Было слышно, как работает фен у Клариссы и жарятся макароны у Луизы. А вот у меня всегда было тихо.
После титров Луиза рассказывала о своей жизни. Она часами могла жаловаться на домашний арест, восхищаться новой коллекцией одежды от нашего любимого дизайнера, смеяться над случаем в классе и злиться на футболистов, опять учинившим нам пакость. Рассказывай это кто-нибудь другой — и мы бы померли от скуки. А из уст Луизы это было интересно. Чем-то в эти моменты она напоминала Элли.
— Четвёртая сказка называется «первый полёт».
Да, я действительно в ней видела родственную душу. Мы обе были чайками, но я не знала, что она — поморник.
Всё решил май. Всё решила нагретая солнцем крыша и раскалённое железо. То было после полудня, в жару, когда воздух замер, и всё вокруг замерло, утомленное зноем и городской пылью. Только цикады надрывались, заглушая шум далекой газонокосилки.
— Сейчас не 5:30, но я чувствую, — сказала я, подходя к краю крыши и раскидывая руки, — Посмотри, мои руки не обрастают перьями?
Безобразная улыбка исказило её лицо. Очки упали на землю, разбившись. Сверкали на солнце, как бриллианты. Глаза налились кровью.
Медленно, шаг за шагом она подходила ко мне, Медленно, шаг за шагом увеличивалась пропасть между нами. А я не замечала — я была дурой. Глупой чайкой, смотрящей в небеса, а не вниз. Рука Клариссы протягивается, я оборачиваюсь. Её ухмылка на каменном лице — последнее, что я вижу. Она ощущает тепло моего живота и становится Отступницей. Это всё изменило, это её перекроило — а может быть, она всегда была раскроенной?
— Пятая сказка называется «бескрылая чайка».
Голову кутают бинты, на кровать падает мягкий дневной свет. У чайки оборвали крылья, чайка сломлена и не может читать и писать. Впоследствии чайке пришьют крылья, но они не заменят настоящие — это крылья дворового голубя, неуместные, неприжившиеся, чужие.
От меня все отвернулись — не могли видеть эти уродливые шрамы и тремор в конечностях, не могли слышать мой сдавленный хрип по ночам, не смогли вернуть мне утерянный оптимизм и крупицы воспоминаний. Сломленная, разбитая, искорёженная чайка.
— А теперь, когда ты услышала пять сказок, разгадай две загадки.
— Ты совсем решила меня добить? — прохрипела я.
Она жадно впилась меня своими чёрными глазами. И в ту минуту я ощутила, насколько она страшна. Эти глаза видели сгорающих родителей. Эти глаза видели разбитые сердца.
— Загадка первая, — пропела она, — Пять сказок, пять утра, пять лет. Почему?
По моим щекам не катились слёзы. Своё я уже выплакала. Все эмоции смешались в невообразимую кашу.
— Загадка вторая, — продолжила она, — Зачем поморнику нужны крылья буревестника?
Она помахала мне рукой перед тем, как покинуть меня и выкинуть из пустыни.
Я очнулась лежащей в своей постели. На тумбочке стояла ваза с цветами. Ветер из открытой форточке поднимал шторы. Возле сидел Лицедей.
— Очнулась? — обеспокоенно спросил он, — Что с тобой случилось?
— Не тот вопрос, — процедила я.
— Что-то нужно? — понимающе улыбнулся Лицедей.
— Да. Приведи мне Отступницу.