Огненная чайка

      — Ну что? — говорило всё в ней, — Ты счастлива? А? Счастлива, бескрылая? Ну, давай, вырви мне их. Вырви с корнем.       — А ведь чужеродное тело вызывает отторжение, — вслух сказала я, — Общеизвестный медицинский факт. И о чем ты только думала, глупая? Думала, сможешь улететь на чужих крыльях из своего личного ада?       Она смотрела на меня безразличным взглядом. Нутром я догадывалась: ни мой облик, ни мой голос не вызывают в ней отклик. Моё имя ни о чем не не говорит. Она сейчас похожа на жука, перевернутого на спину.       — Кто вы? — прохрипела она.       — А кто вы? — в свою очередь спросила я.       — Я не знаю, — закрыла она лицо руками, — Я не помню кто я и откуда. Я даже не помню, сколько мне лет!       — А где вы жили до того, как попали сюда?       — В доме престарелых. Я жила в комнате с двадцатью такими же дряхлыми развалинами, как и я. В семь утра мы просыпались и завтракали, до двенадцати гуляли в палисаднике, в двенадцать обедали, после обеда до шести вечера был тихий час, в шесть ужинали, до девяти смотрели старое и невыносимо скучное шоу, а потом ложились спать. И так изо дня в день, очень долгое время. Персонал смотрел на нас с отвращением, заведующий считал деньги, самую счастливую, которой мы все завидовали, раз в месяц навещали родвенники, чтобы проверить, умерла ли она, чтобы получить наследство.       Ужас. Как выпишут — пойду навещу бабушку.       Клэр с ужасом на нас смотрела. Не могу больше… Видеть её не желаю.       ОНА УБЬЕТ В НАС ВСЁ       ВЫЖГЕТ СВОИМ ЧЕРНЫМ ПЛАМЕНЕМ       НЕНАВИЖУ       УЙДИ, ПРОСТО УЙДИ       ИНАЧЕ ТУТ НЕ ОСТАНЕТСЯ НИЧЕГО       БЕСКОНЕЧНО ТОНУЩИЙ КОРАБЛЬ       Клариссу увели в изолятор. Меня следом за ней. Нас разделяла стена, и я бы многое отдала, лишь бы хотя бы заговорить с ней. Это невыносимо — быть под прицелом Халатов, как бабочка на кончике булавки, как бактерия под микроскопом. Я слышала скрип ручек, записывающих что-то в тетрадях, и этот звук бил по моим ушам. Изо дня в день слышала один и тот же вопрос: «Как Вы себя сегодня чувствуете?». И каждый раз заверяла, что всё в порядке. Пока меня всё-таки не выпустили.       Вернувшись в свою палату, я обнаружила, что Клэр нет. В палате было накурено, неубранная постель ещё хранила её тепло и запах. Я выглянула в окно. Она медленно уходила, и на её плечи и волосы приземлялись снежинки и тут же таяли от её тепла.       — У меня такое чувство, будто она тает, — услышала я голос, но не стала оборачиваться, — Как этот снег. И когда-нибудь превратится в грязную талую воду.       — Думаешь, она грязная?       — Она грязная. Но это не её грязь. Она хочет избавиться от неё.       Я усмехнулась.       — О да. Не она одна. Но вся проблема в том, что должно разбиться сердце.       — Её? Значит, исход один? Либо стать талой водой, либо родником? В любом случае ей придется умереть?       — Не её. Кто-то должен отдать своё сердце. Но он должен по-настоящему захотеть и ни секунды не колебаться.       — Тогда… Этим «кем-то» буду я.       Тогда я наконец обернулась и посмотрела на него внимательно.       — А хочешь ли ты этого? — громко спросила я, — Неужели ты уверен, что так любишь её, что готов проститься с жизнью?       Он удивленно посмотрел на меня. Чем-то они были похожи. Тот же взгляд и та же копна черных волос.       — Я… люблю её?       — Глупыш! — рассмеялась я, — Как ты же собираешься умирать за неё, если даже не можешь разобраться в своих чувствах?       — Просто… Где гарантия, что это действительно любовь, а не очередная болезненная одержимость? Ты ведь не знаешь… Мы, черно-белые, любим не человека, а образ, что себе придумали. Бегаем, как собачка, за конченными скотами. Нас легче других обмануть, но обманщиками считаю нас.       — Что в твоем чувстве больше? Радости или болезненности?       — Я… Не знаю. Я думаю о ней, как об отце. Но отец меня бросил. И он оказался не тем, кем я его считал.       — Хорошо… Тогда попробуем по-другому. У тебя от неё чаще живот болит или приятное покалывание в груди?       Внезапно до него дошло и он просиял.       — Ну вот, видишь? — глупо хихикнула я, — Любовь и не должна причинять боль. Она — это лестница. Но ведущая вверх, а не вниз.       — Ты права! — энергично закивал парень, — Теперь я всё понял. Я отдам за неё своё сердце.       Он выскочил из палаты, а я вздохнула и села на подоконник. Славный паренек. И говорит, как Иной. Этот город действительно очень странный. Он полон удивительных людей.       — Нихрена себе ты тут речи задвигала! — услышала я знакомый ехидный голосок.       Эрик стоял под окном и орал в приоткрытую форточку. Я распахнула окно. Он влез и уселся рядом со мной. Мы болтали ногами и смотрели на деревья, укутанные снегом. Как будто цветы на них распустились. Гипсофилы.       — «Любовь — это лестница»! — передразнил он меня, — Да ты у нас романтик, оказывается. Какая же ты всё-таки у нас многогранная и неповторимая, каждый раз открываешься для меня с новой стороны!       — Так, восхищение мной — это, конечно, занятное и, безусловно, нужное дело, но оставим его на потом, — устало сказала я, — Сейчас меня волнует Хамелеон. Её все больше и больше затягивает, а я даже не могу ничего сделать.       — В 5:30 ты узнаешь ответ, — подмигнул он, — Вы ведь всегда узнавали об удивительных вещах именно в это время?       Он хлопнул меня по плечу, слез с подоконника и унесся в даль, как будто исчезнув среди серебристого снега, освещаемого первыми фонарями. Сзади меня Халат убирал постель Ворожеи, обнажая голую поверхность кровати.        Я вышла в коридор. Тьма была наполнена звуками, я слышала голоса, смех и шум распыляемой краски, шуршание карт и свист чайника, перестукивание чашек, звук гитары и треск костров. И я знаю, что некоторым этим звукам не одно десятилетие. Журнал был прижат к груди, я чувствовала запах желтых страниц и слышала их шуршание.       Комната Лицедея и остальных была пуста, на стене были начертаны стихи. Из уважения к нему я не стала их читать. Это что-то личное, как тот альбом. На подоконнике стояла ваза с гипсофилами. Откуда они зимой? Я осторожно подошла к окну и прикоснулась к лепесткам. Они рассыпались белым снегом.       В палате, где никто не живет, на всю комнату раскинулся плед, под которым шевелились люди и мелькали карманные фонари. Я осторожно пробралась под него незримой тенью. Иные хохотали, освещая себя фонарями, рассказывали сказки и сочиняли частушки. Их лица были раскрашены и осыпаны блестками, в волосах были вплетены нитки, их головы украшали венки и тюрбаны, на руках были фенечки и браслеты «дружба». Один из них, светлокудрый и горделиво держащийся, держал в руках журнал и аккуратно выводил дату.       В палате Кита распологались другие Знающие, таинственные и молчаливые. Они чертили на потолке созвездия невидимыми чернилами, разжигали костры из медицинских карт и играли на секреты. Кит сидел во главе, он казался счастливым. Вот только тени у него не было, но даже этот факт его очень радовал.       Я вышла в сад. Повсюду цвели эти снежные цветы, сад освещала полная луна. Я подумала, что эти цветы рождены от снега и лунного цвета. Луна бессмертна, а снег умирает и возрождается кучу раз. После себя он оставляет белые цветы невиданной красоты, чтобы Луна не тосковала, когда его нет.       — Очень красивая легенда, — услышала я голос Королевы.       Я обернулась, но не увидела её. Только сугроб со следами птиц.       — Я хотела тебе помочь, но теперь думаю, что ты итак всё знаешь.        — Что ты имеешь ввиду? — спросила я.       Но ответа не последовало. Я принялась шарить вокруг в поисках хотя бы намека на её присутствие, но в саду стояла торжественная тишина, и моими компаньонами были только деревья да кусты. Я вздохнула и подошла к клетке. Хамелеон уже ждала меня.       — Я вырвалась, — сказала она, — Но ненадолго. Скоро меня опять затянет.       Свет Луны отражался от её очков. Меня это взбесило.       — Открой глаза, — сказала я и сорвала с неё очки, тут же разбив их.       ДРЫЗГ!       Полетели осколки, как брызги воды.  Скрылись в снегу, оставив в нём глубокие шрамы. Она шокированно смотрела на меня своими глазами. Да, теперь я вижу, какого они цвета. Мутно-зелёные. Как мои, только хуже.       — Что ты наделала? — прошептала она.       НЕ СПАСЁШЬ ЕЁ       Спасу.       Я схватила её за запястье. Мы полетели куда-то вниз, за пределы клетки, за пределы зимней ночи. Я крепко вцепилась в неё, она беспомощно смотрела на меня. Я почувствовала резкую боль в спине. Что-то выбиралось из моей кожи, резало её, разрывало, вылуплялось, как из скорлупы. Крылья. Белоснежные, с черными кончиками. Кожа обрастала перьями. Больно. Невыносимо больно. Тело жгло огнём.       БРОСЬ ЕЁ И ТЕБЕ СТАНЕТ ЛЕГЧЕ       Я лишь ещё крепче сжала её своими лапами, вонзила в её кожу когти. Неожиданно я стала легкой, а она — несоизмеримо тяжелой. Город внизу приближался к нам. Белоснежный, с улицами- катакомбами. Он жадно раскрыл свою пасть.       ЕСЛИ ТЫ ЕЁ БРОСИШЬ, ТО СМОЖЕШЬ УЛЕТЕТЬ ОТСЮДА       Я отчаянно замахала своими крыльями. Она безвольно повисла на мне, её косы болтались грязными канатами. Я то падала вниз, то поднималась наверх. Лапы затекли, мышцы нестерпимо болели.        Ещё… Ещё немного. Миллиметр, сантиметр. Взмах крыльев, капелька пота.       ТЫ ЖЕ ВЕРНУЛА СВОИ КРЫЛЬЯ, ТАК ЧЕГО ЖЕ ТЫ ЖДЁШЬ? БРОСАЙ ЕЁ И УЛЕТАЙ, А ТО СГИНЕШЬ ВМЕСТЕ С НЕЙ       — Заткнись! — проорала я.       — Брось меня, — проскрипела Хамелеон, — Я уже насквозь пропиталась дымом города, построенного на костях.       — Каким ещё дымом?       — Из крематория. Ты не спасёшь меня, идиотка. Тоже мне, принц, спасающий принцессу.       Почему она такая тяжелая? Почему её не поднять? Она слишком, слишком тяжелая… Тут явно что-то было не так.        Белый лепесток пролетел перед моими глазами. Такой странный и неуместный в этом мертвом городе. Несмотря на то, что тут тоже всё белое. Он коснулся меня, и я почувствовала приятный холод. Снежный цветок…       — Кости… — сказала я вслух, — Они же желтые, а не белоснежные. А эти дома словно построены из снега. Ослепительно белоснежные…       — Ха-ха, — нервно рассмеялась Хамелеон, — Так вот в чем загадка этого города. Снег… Это ведь не страшно! Тогда чего ты голову мне морочил?!       Стены рассыпались в снежинки. Белая пыль поднялась чуть ли не до небес, и я поспешила взлететь, чтобы нас не накрыло. Хамелеон стала легче, и мне было легко её нести. Она смеялась, держась за бока. Я давно не слышала этот смех.       — Давай её сюда.       Мы лежали в Прихожей, на снегу. Перед нами сидела Королева и какой-то парень с оленьими рогами.       — Это было безрассудно с твоей стороны соваться туда, — сказал он, — Если бы я тебе не помог, то вы бы остались там.       — Разве ты мне помог? — удивилась я.       — Конечно. Лепесток, по-твоему, откуда взялся?       — Что, нормально подсказать нельзя было? Тебе повезло, что у меня больное воображение.       — Думаешь, я не знал, какое оно у тебя? — хмыкнул парень, — Я ведь Знающий. Ничем не хуже твоего Кита. К тому же, тот лепесток — это максимум, что я мог позволить. Иначе меня бы затянуло вслед. Итак чуть не упал туда. Водоворот ведь… Как море сирен.       Он вздохнул и провел рукой по щеке Хамелеон.        — Чем больше ты пытаешься повлиять на такой сон, тем сильнее затягивает? — спросила я.       — Именно, — подтвердил парень.       — Тогда это черная дыра какая-то, а не водоворот, — вынесла вердикт я, — А ты кто, кстати?       — Приятно познакомиться, Олень, самый могущественный Знающий Лагуны, — отвесил шутливый поклон парень, — Кит много о тебе рассказывал. Я думаю, что ты можешь примкнуть к нам.       — Правда? — удивилась я.       Королева тем временем перевернула Хамелеон на живот. Её спина кровоточила. Она приложила снег к её ране.       — Да, — коротко ответил Олень, — Иди сейчас в подвал. Я встречу тебя.       Я встрепенулась. Казалось, не прошло ни секунды. Но вдали уже алел рассвет. Я задрожала от холода. Вдали послышалась ругань охранника.       — Ну, ты идёшь?  Ко мне подошел Олень. На нём уже не было рогов. На плечи был накинут пуховик.       — Поторопись, нам надо успеть до рассвета.       Он схватил меня за запястье и повел к дверце, ведущей в Пропасть. Открыл заржавевшую дверь, и мы шагнули в гулкую темноту. Спускались куда-то вниз, хлопали дверцы, то тут, то там раздавалось эхо от наших шагов.       — Запомни, ни секунды не сомневайся, — сказал он, внезапно остановившись, — Боишься — проиграла. Мне дальше нельзя, иди сама.       Он ушел вверх, а я стала спускаться дальше. Было темно так, что я не видела собственных рук. Шла так долго, что стало казаться, что и меня нет тоже. Но я есть. Я чувствую тепло от шершавых листов журнала.       А потом…       Ноги мои чувствуют пустоту. Внизу — город, светящий мириадами огней. Вверху — небо, скрытое тучами. Вокруг меня скакал белый кролик с часами.       — Не боишься высоты? — спросил он, — Если ты хочешь стать Алисой, то ты должна меня догнать!       — Но я не…       Он уже рванул. Я нервно сглотнула. Высоты я действительно боялась, и теперь понимаю, что это из-за того, что Хамелеон скинула меня с крыши.        — Эй, не оставляй меня одну, — закричала я  и погналась за зверушкой.       Он не бежал прямо, а всё время петлял, скакал из стороны в сторону, как будто запутывая свой след. Я никак не могла угнаться за ним.       — Если ты хоть на секунду испугаешься — то полетишь вниз! — радостно прокричал он.       — Ах ты засранец ушастый, вот я сейчас из тебя шапку сделаю!       Я прибавила бегу, но все равно почему-то была очень медленной. Ползла, как черепаха. Под ложечкой засосало от мысли о том, что мы сейчас находимся на высоте птичьего полета, и я в любой момент могу сорваться.        — Позови-ка Алису, — пропел кролик, — И спроси у неё, какого это — быть такой маленькой?       — Алиса перед тобой, — устало усмехнулась я.       — Нет, ты ещё не Алиса! А вот догонишь — станешь ею!       Он подпрыгнул и скрылся среди облаков. Я поспешила за ним. Холодный туман застилал мой взор, я вся промокла.       — Не боишься? — спросил кролик где-то сзади, — Меня не обманешь, девочка! Ты боишься, боишься!       Я резко развернулась и сгребла в охапку клочок облака.        — А я уже не тут! — донеслось издалека.       Я побежала на звук. Кролик с издевательским видом скакал вокруг меня.       — Эй, девчонка! — свистнул он и камнем бросился вниз.       Я заколебалась.       — Ха, трусишка!        Разозлилась и бросилась за ним. Ускоряюсь, нагреваюсь. Меня растирает в порошок. Скоро превращусь в падащую звезду и кто-то, глядя на меня, загадает желание. А может, оно исполнится.       — Ты разобьёшься, — заходился кролик, — Разобьёшься! Разобьёшься! Умрешь через несколько секунд! Давай, ори от страха.       — Не разобьюсь, а сгорю, — прокричала я в ответ, — Физику учить надо.       — Ну и что? — беззаботно ответил кролик, — Всё равно ведь умрёшь! Не страшно?       Как ни странно, я не чувствовала страха. Мне было весело. Я смеялась, как сумасшедшая, стараясь ускориться ещё больше. Вытянула вперед руки. Я ведь и есть пламя, об этом кричат мои волосы и веснушки. Я — огненная чайка.       Наконец мне удалось схватить животное за шкирку и притянуть его к себе. Прижала к своей груди теплое, мягкое тельце.       — Ты победила, — надменно сказал кролик, — Да ты просто сумасшедшая!        — Ещё бы! — ещё больше распирало меня, — Ты даже не знаешь, с кем связался!       Очнулась лежащей на полу. По всему телу разлилось приятное тепло, на душе стало удивительно спокойно и легко. А ещё весело. Я поднялась, вышла из подвала и стала красться по саду. Даже снег не смог меня остудить.