За каменными стенами

Драко Малфой фыркает, нервно дергается, шипит, обещая к Мерлину оторвать ее ледяные костлявые пальцы, когда Панси наносит ему на лицо маггловский крем — тональный крем, мудак; чтоб твой опупительный фингал замазать. А после Паркинсон усмехается, кривясь остро, и добавляет ехидно, специально под глазом на нежную кожу надавливая ноготком: — Который тебе оставила жалкая грязнокровка, — змейкой шипит она, взгляд холодных глаз на себе удерживая, — Девчонка, непобедимый Драко. Малфой посылает в брюнетку проклятьем, не изумрудно-зеленым, нет — самым обычным с излюбленным факом и «пошла нахер, сучка», пока та скрывается за деревянной дверью. Сухими губами парень курит блейзову самокрутку, выпуская и тут же отплевывая горький прозрачный дым; пепел с едва слышным треском падает на белоснежный рукав — Драко опять проклинает чертову ведьму. И ее хук правой, если на то пошло. Его же следующий ход будет продуманнее и гораздо больнее, нежели лиловый по фарфору. Гермиона Грейнджер заехала по смазливому личику слизеринского принца как-то чересчур просто и за дело, замахнувшись и в момент вжимая свой кулак в мраморную гладь идеальной физиономии. На костяшках девчачьих, кажется, остались ошметки штукатурки, которую наносят всем Малфоям в доме за тяжёлыми готическими воротами — побелкой красят волосы и из языка кости вынимают скальпелем; дорогую эмаль на сверкающих зубках Гермиона не трогает, хватит с бедного хорька. А Драко стоит, глаза вылупив на кучерявую отличницу, и ладонь к саднящей щеке прикладывает; гордыня его моментально улетучивается вместе с брошенной сигаретой в стылый воздух. — Если ты думаешь, что тебе все можно, и папочка в любую секунду поможет, то ты глубоко ошибаешься, слизняк, — у Грейнджер напротив такая ярость в глазах горит алым пламенем, что копна волос ее русых кажется гривой золотистого льва, с каждого гриффиндорского флага смотрящего. Девушка, победу смакуя на языке, разворачивается на каблучках, руку растирая, и уходит вдаль, как учили родители, гордо вскинув подбородок — о том, что «ешь слизней» в прямую спину в отместку летит, Гермиона узнает только тогда, когда с приступом рвоты выходит первый бурый слизняк. Малфой же смеется от души, кашляя иногда начищенной до блеска хрипотцой, аж пополам сгибаясь. Война между двумя факультетами, оказывается, началась со сладкого «детка», брошенного по ошибке не той девушке.