Сопряжение

      – Регис, кончай валять дурака! Загадишь мне куб своим самогоном – выпорю! Лучше помоги перекладывать мешки с лофортией. Лотте сегодня весь день у плиты – приноровился стряпней заниматься...       – Для моей настойки используется исключительно чистое сырье, оно никак не навредит твоему бесценному агрегату. А что касается лофортии, то смею заверить, что дальнейшая сушка приведет к появлению горечи.       – Да что ты в этом понимаешь?! Я занимаюсь парфюмерией вот уже десять лет и знаю травы, что свинья своего порося, – Хион Патера горделиво пригладил седые волосы рукой.       – Что же, будь по-твоему. Но тогда не плачься, когда скупщик забракует твою мазь за аромат гнилых опилок и паршивый цвет, – Регис с ухмылкой потянулся за порцией мандрагоровых корней. – Как думаешь, стоит ли добавить в настойку чуточку вербены для вкуса?       – Как по мне, так вербена чересчур резкая. Нести будет, как от докторской микстуры.       – Хм, возможно ты и прав. Кстати, ты собираешься приступать к изготовлению парфюма для супруги бургграфа Армадала Лахлана аэп Гиллеспа? Кажется, бургграфу пришлось по душе твое предыдущее творение, раз он поручил тебе столь важное задание.       – Как бы не так... Он лишь дает мне последний шанс создать нечто...хм, сносное. Предыдущие духи он назвал «заурядным благовонием». Сдается мне, это была крайне вежливая оценка с его стороны. Я в тупике, Регис. Но я не сдамся просто так. У меня есть пара прекрасных формул в запасе на «черный день».       – На «черный день»? Вот уж не думал, что вдохновение можно отложить про запас.       – По правде говоря, это не мои формулы. Их оставил мне мой наставник в знак дружбы.       – Хион, если не секрет, кто обучил тебя ремеслу?       – Его звали Арх, и он был накером, представь себе. У магических тварей весьма острый нюх, однако зачастую ограниченный ум. Арх же был исключительным эрудитом, а все дело в том, что его воспитывали друиды, для которых любая тварь – дитя природы и ее надлежит не обижать и добру учить. Впрочем, и друиды бывают разные.       – Признаться, я удивлен. Я встречал дружелюбных троллей, фледеров, гулей, призраков, сирен и даже утопцев. Но накеров – ни разу в жизни.       – Арх многому меня научил, в том числе, он помог мне писать книгу об огроидах. Ведь он сам был огроидом, как-никак. Да и вежливый такой был паршивец, никакой бургграф ему и в подметки не сгодился бы.       – Насколько мне известно, накеры живут около сорока лет. У него было достаточно времени, чтобы научиться манерам.       – Помер он тихо. Почувствовал, что конец его близок и ушел на болото, туда, откуда появился. А перед уходом сказал, мол, вот накеры-собратья позавидуют его смерти. Смерти от старости, а не от ведьмачьего клинка.       – Ему действительно повезло. Ведьмаки изрядно приуменьшили численность накеров на последние пару сотен лет.       – Вот и я хочу так – тихо да мирно. Сгинуть и чтобы следа моего не осталось.       – Ты в праве выбирать как умереть. Но не зови смерть раньше времени, друг мой. Ты напрасно торопишься на тот свет.       Хион вздохнул и повернулся к резному стеллажу с эфирными маслами.       – Что же, пора за работу. Нельзя больше оттягивать неизбежное. – Он снял с полки два граненых стеклянных сосуда. Свет переливался и играл всеми цветами радуги в стенках их причудливых граней. Внутри каждого из сосудов мягко поплескивалась жидкость золотистого цвета. Регис мгновенно уловил запах масел аренарии и ириса.       – К сожалению, у меня нет красной дигеры, поэтому придется ее чем-то заменить... – Патера потянулся за абсолютом ветивера, достал экстракт апельсинового цвета, мерный цилиндр и различные инструменты для смешивания и дозирования жидкостей. Последним на его рабочем столе оказался бутыль с чистейшим краснолюдским спиртом.       – И что же это будет? – поинтересовался вампир.       – Пока не знаю. Начнем с «головы» духов, а там посмотрим.

***

      Жар. Пыль. Трудно дышать. Пот стекает со лба, мешая разглядеть слабый желтоватый отблеск среди бесчисленного черного шлака. Металлический звон оглушает и заставляет двигаться в такт, сводит с ума. Обушок* снова и снова ударяется о каменную глыбу, дребезжа и отскакивая, встретившись с неподатливой породой. Тьма. Жарко, очень жарко.       Холод. Метель. Страх. Всепоглощающий страх. Вой ветра. Где же она? Где? Ноги проваливаются в снег. Невозможно идти дальше. Темно. Черное небо давит к земле. Очень холодно. Крик:       – Кааа-яяяя!       Волчий вой. Страх. Боль. Отчаяние. Незнакомые лица. Незнакомые места. Золотое солнце.       Наступило утро. Тело болело и ныло от усталости. Сон так и не сумел снять напряжения после изнуряющей многочасовой дороги. В голове снова стоял гул. Снова рой из мыслей и чувств, перемешанных и переплетенных между собой. Чужих мыслей.       Арис с трудом поднялась на ноги и осмотрела помещение, в котором находилась. Это была скромная хата местного бондаря – приятеля краснолюда Беринна Эльмера. Хата располагалась на хуторе, неподалеку от Верхнего Посада. Сам же Беринн и хозяин-бондарь удобно расположились на двух деревянных койках и крепко спали. На полу, рядом с выходом, на мешке с соломой дремал заросший до невозможности Содер. На его виске пульсировала вена – он спал напряженно, будто видел что-то тревожное во сне.       Избу занесло снегом по самое окно.       Девушка неспешно натянула на себя тулуп и вышла на улицу. Мороз немедля впился в нее своими острыми когтями-иголками и стал пробираться все дальше и дальше под одежду, норовя добраться аж до самого сердца. Но Арис двигалась вперед, невзирая на холод. Ей хотелось побыть в одиночестве.       Далеко травнице уйти не удалось: снежные сугробы становились все глубже и глубже, вскоре она поняла, что ноги не слушаются ее и отказываются идти вовсе. Арис села прямиком на снег, из ее глаз потекли слезы. Она плакала, сама не зная почему: то ли от страха, то ли от отчаяния, то ли от усталости. На одиноком, заваленным снегом хуторе не было ни души.       «Этот холод... никогда не встречала такого сильного мороза раньше. Неужели все правда, и грядет конец? Или Фрингилья обманывает меня? Быть может, она хочет заполучить то, что скрыто во мне. Что же делать? Эмиель, как мне тебя не хватает... Но я должна что-то сделать. С тобой или без тебя, я выдержу все, что мне уготовано. Жаль, мы больше не увидимся...» – девушка размышляла, съежившись и закутавшись в свой тулуп.       Через некоторое время пошел снег. Снова снег. Он падал и падал, погружая все в толщу белого небытия. Такого легкого и пушистого небытия.       Арис давно уже перестала слышать что-либо, кроме завывания ветра и скрипа под ногами.       – Околеть собралась? – вдруг раздался за ее спиной хриплый голос. – Мы что, зря твою шкуру спасали? Ты глянь еще и в соплях вся!       Девушка подняла голову и увидела Содера, выглядевшего крайне изможденным и невыспавшимся. Он, в свою очередь, лицезрел съежившийся в сугробе комок овечей шкуры, внутри которого дрожало маленькое человеческое тело. Ему стало даже немного жаль ее, но мужчина не подал виду.       – Я просто дышу воздухом, все в порядке, – выдавила она. – Ты можешь идти в дом.       – Нет, это ты иди в дом! На улице холодрыга, пальцы отморозишь, дура!       – Содер, спасибо тебе...       Но тот лишь пренебрежительно фыркнул и, сделав шаг в сторону, невозмутимо приспустил штаны, чтобы помочиться на соседний сугроб.       Арис тут же подскочила. Увиденное сработало для нее как пощечина, и травница, покраснев словно двустреловый цвет, быстрым шагом направилась обратно в избу, откуда веяло приятным теплом и ароматом жареного хлеба.       В избе уже во всю трапезничали квашеной капустой с сухарями краснолюд со своим товарищем-бондарем.       – Садись, дорогуша, поешь немного, больно ты бледненькая, – улыбнулся вошедшей Арис Беринн.       Травница всей грудью вдохнула тягучий ароматный воздух помещения и неспешно присела за стол.       – Благодарю тебя и господина-бондаря за все. Если бы не вы...       – Да что там... Ну побегали чуток, и черт с ним. Оставайся с нами – в горы пойдем, будешь нам руду вынюхивать. Ну, ты же из этих?       Арис слегка замялась. Она хотела остаться. Какая разница, что им наплела про нее Фринглилья. Но это было бы неправильно...       – Не могу, мне нужно вернуться...       – Как так? Вернуться? А как же бледнорылый?!       – Постараюсь не попадаться ему на глаза.       – Эх, Арис, не знаешь ты, с кем имеешь дело... – краснолюд потупил взгляд на свою тарелку с капустой.       – Ты прав, Беринн. Но я должна. Я должна хотя бы разобраться, что происходит. Ведь что-то происходит. И не говори, что ты не замечал этого...       В хату вошел Содер.       – Не заговаривай ей зубы, бородатый. Она нам не нужна, как и мы ей. Сделали доброе дело, стало быть, пора нам и расстаться.       Арис не стала продолжать, она молча доела свою еду и встала из-за стола. Перед уходом она вытащила из сумки маленькую зеленую бутылочку с изображением белых цветов и поставила на стол.       – Желаю вам найти золотую жилу. Спасибо вам. Прощайте!

***

      – Он чуть не убил меня! Белый эльф! – она глядела на Фрингилью, однако в ее взгляде уже не было ужаса, оставленного произошедшим.       – Кто?! – на лице Виго застыло нешуточное удивление.       – Не делай вид, будто не знаешь о чем я говорю. Ты рассказала все эльфской чародейке!       – Я... Нет. Не все.       – Этот поход был ловушкой!       – Нет! Я не знала, что Филавандрель пойдет с вами и что случится нечто...       – Так значит ты и с ним знакома.       – Ну разумеется. Ари, послушай. Если бы я хотела пленить тебя, я бы могла сделать это в любой момент. Для чародейки это не составит ни малейшего труда, понимаешь? Я хочу помочь разыскать Руду Истока и...       – И спасти всех от катаклизма. Я слышала это множество раз, Фрингилья. Но мы что-то делаем неправильно. Я не знаю, сумею ли...       – Мы продолжим то, что начали. Я верю в тебя. И я столько времени и сил потратила на то, чтобы привести тебя сюда живой и невредимой. Не разочаровывай меня.       Изумрудно-зеленые глаза чародейки нешуточно сверкнули. Ее лицо было преисполнено решимости. Но Арис стойко выдержала этот колкий взгляд.       – Это ты велела ему уйти, не так ли? – голос травницы дрогнул.       Чародейка отстраненно покачала головой и поправила манжету своего изысканного медного платья.       – Это не имеет никакого значения. Продолжай свой путь, Арис, – произнесла она. – Обещаю, что впредь Францеска Финдабаир не побеспокоит тебя.       Разговор был окончен.

***

      Они давили в винтовом прессе ядра скеллигского ореха, толкли мускусное семя, рубили амбру, щипали ирисовый корень, отделяли чистое масло выжатых лимонных корок от мутного остатка при помощи разделительной воронки; без конца фильтровали, концентрировали, осветляли, дистиллировали и мацерировали горы растительного сырья, накопленного за лето, чтобы получить всего несколько капель желанного эфирного масла.       Помимо этого, Хион и Регис делали разнообразные вытяжки, катали свечи из древесного угля, селитры и стружки сандалового дерева, растирали и прессовали пудру из пшеничной муки, цветков лаванды и миндальных отрубей, изготавливали лосьоны для кожи и волос из мяты и мелиссы.       Альдерсберг был не самым крупным городом Аэдирна, но он был центром торговли и производства; нильфгаардским наместником здесь была организована крупнейшая ярмарка продовольственных и непродовольственных товаров прямо на площади Роасен-гар, где расположились сотни лавок и лавочек от мала до велика.       В одной из таких лавок и нашли свое пристанище ароматические товары мэтра Хиона Патеры, ментора, антрополога, химика, натуралиста и парфюмера, презирающего свое ремесло. Кучерявый Лотте стоял за прилавком и мечтательно вглядывался в оживленную толпу, бурным потоком струящуюся в обе стороны рынка, просачивающуюся меж бочек и столов, заваленных рыбой. Он смотрел на молоденькую девушку, игриво наматывающую золотистый локон на свой изящный пальчик. Девушка беззаботно смеялась, встряхивая запачканный морковью фартук, надетый поверх потертого овечьего тулупа. Она была прекрасна как первый весенний цветок, пробивающийся из-под холодного снега. Лотте смотрел на нее, но думал о другой. Странное чувство тревоги закралось к нему в сердце и не переставало напоминать о себе. У той, о ком он думал были темные волосы и печальные влажные глаза, смотрящие куда-то сквозь. Ладони ее покрывали мозоли и трещинки, а на шее виднелся уродливый белесый шрам. Она никогда не запрокидывала голову вот так, когда смеялась, заливаясь озорным румянцем, но она была не менее живой, она дарила ощущение тепла и уюта одним лишь своим взглядом. Она была добра к нему, как и мэтр Патера. Где она сейчас? Если бы знать...       Парнишка вздохнул и опустил голову. Его взгляд упал на помятый, почти втоптанный в землю кусок пергамента, лежащий в пяти шагах от его прилавка. Лотте огляделся и, не узнав в слоняющихся поблизости зеваках потенциальных покупателей, шмыгнул за бумагой и тут же вернулся обратно. Настало время попрактиковаться в чтении.       «Внимание всему люду! Требуется знаток природы и науки, ведающий в травах лекарственных, медицине, животноводстве и алхимии. Всяких тварей убогих не чурающийся, с умом твердым и рассудительным. Дело бедственное: в прелестный город Венгерберг закралась хворь, доселе неизвестная. Брюшные боли, язвы нелицеприятные, все это сопровождается кашлем с гноем, что у людей, что у скотины. Надобно эту хворь расследовать и нужную панацею предоставить. Достопочтенный наместник города Венгерберга, именуемый графом Орлафом аэп Ширрадо де Босхом назначает награду в пятьдесят флоренов за помощь и содействие, а также почитаемое место в венгербергском университете тому, кто делу поможет».