Paradise Lost

      Сложнейший выбор пал на мои плечи, от чего я ненароком почувствовала себя жнецом, решающим, кому умереть, а кому остаться в живых. Вид заплаканного Кью меня удручал, а время, которое осталось до завершения действия способности, стремительно приближалось к нулю, заставляя суетиться. Пальцы начали коченеть от непривычного мороза, что неожиданно свалился на Йокогаму — даже погодные условия намекают, что пора уходить, бросив всё.       Надежда оставалась на выжившего военного, которого я решилась оставить в живых: Кью вместе с ним точно не пропадёт, если не будет делать глупостей и использовать способность, ранее из-за применения которой на его плече теперь находится стремительно истекающая кровью рана. Наверняка ему окажут медицинскую помощь взамен на необходимые этим структурам ответы, но дальше... мальчишку могут оставить в живых как заложника, и использовать против любой из организаций, что не менее опасно. С каждым новым вариантом развития событий, сделать решение становилось всё сложнее, однако выбрала для себя я всего два варианта: либо оставить в живых обоих, либо прикончить сразу двоих. Разглядывая место событий в попытках понять, какой же вариант событий устроит меня больше, я осознала, что лишь теряю невероятно ценное время и игнорирую приказ Достоевского, что велел торопиться.       Снежинки путались в развевающихся на ветру волосах, а тело сковывали мороз и убивающая изнутри усталость, что была неминуемой после бессонных ночей. Регулировать температуру организму становилось всё сложнее, и лишь сейчас, в момент тишины, я заметила дрожь по всему телу, что сопровождала едва ли не с начала пути. Взяв в руки пистолет и охотничий нож, я встала с колен и принялась уносить ноги, пока военный не очнулся и не возникли новые проблемы. Вместе с людьми, оставленными в беде, я пыталась избавиться и от чувства вины перед Кью, которого бросила на произвол судьбы. Однако, как мне показалось, это было лучшим вариантом — так он хотя бы имеет возможность выжить, если не будет предпринимать неосознанных действий, ведь военный совершенно точно после пробуждения возьмёт его в заложники и позже перегруппируется. Развив достаточную скорость, огибая снежные бугры и хаотично разбросанные машины, я направилась к ближайшей станции подземного метро, через тоннель которого должна приблизиться к цели.       Спустя, как мне показалось, одиннадцать минут бега, вдалеке начал виднеться покрытый белым одеялом пункт назначения. Каждый новый шаг давался всё тяжелее, так как тело упорно не хотело согреваться даже при интенсивной физической нагрузке — последний рывок, и я пересекла черту входа, за которым следовала присыпанная снегом лестница. Перелетая через каждые две, а то и три ступеньки, я смогла приблизиться к платформе, на которой совсем недавно ещё живые люди, не знающие подобных бедствий, мирно ждали поезда в повседневной суете. Сейчас же всё это выглядело мрачно и безжизненно, несмотря на обосновавшихся внутри людей, дома которых оказались уничтожены из-за эгоистичного плана Достоевского. Без труда перепрыгнув турникет, я включила фонарик на пистолете, благодаря которому создавалась хоть какая-то видимость — всё-таки, электричества теперь нигде нет, и особенно это касается территории, что находится ближе, чем в трёх километрах от взрыва.       Люди обосновались кто где — семьями на лавочках или по одиночке на полу, прислонившись спинами к бетонным столбам. Выживших было совсем не много, но даже так я смогла разглядеть в их лицах скорбь и отчаяние. Из-за отсутствия движений казалось, будто все они уже мертвы, а в реальности осталась одна лишь оболочка, с грустью напоминающая о безмятежных буднях. Тут же я заметила за собой, что перестала понимать, рада ли я вообще встретить обыкновенных выживших, что сейчас походили скорее на живые трупы. Стало бы лучше, если бы они попали под взрывную волну, что в один миг стёрла их с лица земли как с детской рисовальной доски?       Никто так и не отреагировал на мой приход, ведь сейчас появление другого будет скорее несчастьем, чем возможностью на спасение — совсем недавно убивали любых уцелевших, что по случайности или необходимости оказывались на улице. Продолжая следовать приказу Достоевского, я чувствовала дискомфорт и вину перед людьми: если бы не корыстная цель Демона, то огромное количество людей не отдало бы жизни напрасно. Вероятно, данными событиями встревожена не только страна, но и весь мир — масштабы не могли не ужасать.       Спрыгнув с платформы на рельсы, я направилась в пустой, тёмный тоннель, ведущий в центр города, освещая тьму фонариком пистолета. Оставалось только идти вперёд и смотреть под ноги, медленно отогреваясь — всё-таки в подземном метро намного теплее и комфортнее, чем на улице во время снежной бури. Без интереса шагая по бетонным перекладинам, мне неожиданно начало казаться, что дорога бесконечна с обоих сторон, так как свет рассеивался в темноте не достигая конца — это, от части, даже забавляло. Время, проведённое здесь, перестало ощущаться вовсе, от чего я со скуки начала без умысла считать шаги, раздающиеся эхом по всему пространству вблизи. Привычного шума метро не стало вместе с уничтоженным городом, и от этого становилось не менее жутко — раньше тишину здесь я слышала только ночью, когда транспорт был недоступен.       Разглядывая предстоящий путь, пространство, которое позволял увидеть фонарик, я заметила вдалеке безмятежно лежащий на рельсе предмет, который разглядеть из-за плохой освещённости на расстоянии было очень трудно. Тут же я ускорила шаг, чтобы быстрее приблизиться к нему и развеять свои подозрения и подтвердить догадки.       Чем ближе я подходила, тем меньше верила своим глазам — неужели работа закончена и я могу возвращаться, причём не с пустыми руками, а с победой? Несмотря на с трудом проделанный путь и потраченное время, я не могла принять всерьёз, что величайшая книга, за которую борются три или даже более организации, находится в обычном тоннеле метро без какой-либо охраны, где до этого, уверена, бывали люди. Осветив фонариком пол возле книги, я лицезрела лишь пыль и камни, что откололись от наполовину обрушившегося потолка. Неужели её ещё никто не успел настичь, и я буду первой?       Внезапно я почувствовала мелкую дрожь, исходящую от пола и стен, что усиливалась с каждой секундой. В ту же секунду я поспешила осмотреться, так как звук был очень похож на тот, что издают проезжающие мимо поезда. Однако когда громкость достигла пика, с обеих сторон были всё те же беспросветная тьма и одиночество, от чего я пришла в недоумение — неужели он был прямо за стеной на другой линии, по направлению из города? Шум начал утихать: я вздохнула и мысленно порадовалась, что мне не пришлось столкнуться лицом к лицу с поездом в тот момент. Однако, не означает ли это, что кто-то смог включить здесь электричество? Остерегаясь ходьбы по проводам и рельсам, я медленно приблизилась к желанному предмету трёх организаций, после чего окинула взглядом пространство вокруг на наличие подвоха — никаких ловушек в виде нитей со взрывчаткой обнаружено не было, что может говорить лишь о моём первенстве.       Остановившись возле небрежно лежащей на рельсе толстой книги, я не спеша взяла предмет в руки, смахнув с него пыль ладонью. Осмотрев обложку в старинном стиле с двух сторон, я вздохнула — так же ничего подозрительного. Вера в настоящее испарилась, так как до этого стойко ощущалось, что битва за творение неизвестного эспера будет необычайно сложной или даже смертельной, но… теперь она находится прямо у меня в руках, от чего возникло подозрение на опаснейший обратный путь, который наверняка подстерегает немало сюрпризов: не думаю, что кто-либо на белом свете захочет, чтобы Достоевский переписал реальность на свой лад.       В последний раз решив убедиться, что это именно тот предмет, который нужно было найти, я раскрыла роман, однако тотчас застыла в недоумении: на первой же странице был текст, хотя Фёдор, описывая книгу, объяснял, что она должна не должна содержать в себе абсолютно ничего — лишь чистые, пустые листы. Невольно взгляд зацепился за первую строку неизвестного мне произведения, и я, полагая, что никто не мог оставить настолько обыкновенную вещь в неподходящем для той месте, хотела положить её на место, но ловушкой оказалась сама книга.       Увидев ядовито-желтый свет, исходящий из романа в руках, я в панике попыталась отбросить его и сбежать, однако оказалась в совершенно другом месте, едва успев моргнуть. Прошло не менее секунды прежде, чем я пришла в себя и осмотрелась: меня окружали темно-зеленые стены просторной гостевой комнаты в английском стиле, где по всему периметру располагалась мебель древесного оттенка с резными элементами. Так же не могло не броситься в глаза весьма тусклое, жёлтое освещение, исходящее от люстры и пары торшеров на квадратных столиках. В этом идеальном интерьере был всего один вычурный, неподходящий ему элемент — экзотический гость, расположившийся на тёмно-коричневом диване.       — А вот и ты, — отложив сборник рассказов на деревянный столик, находившийся по правую руку, Фёдор окинул меня взглядом, подняв уголки губ. Кажется, его совсем не смущало, что мы находимся в другой реальности, наоборот — он ждал меня.       — Как ты здесь… — с трудом произнесла я, так и не закончив фразу от удивления. В голове никак не укладывалось, что такой человек, как Достоевский, добровольно попался во вражескую ловушку, однако именно по этой причине и произошла наша первая встреча, последствия которой я разгребаю до сих пор. Различие, из-за которого сработал защитный механизм психики — отрицание, лишь в том, что теперь мы оба находимся в опасности.       — Оказался? — добавил Фёдор, соизволив продолжить мои слова. Казалось, что его тёмно-фиолетовые глаза будто оживились, по сравнению с тем, что я видела полминуты назад, и это не могло не напрягать —пристальный взгляд Демона, как показала практика, не может означать ничего хорошего. Не дождавшись никакой реакции, тот, ухмыляясь, ответил на мой вопрос, — Очень просто. Тем же путём, что и ты.       — Зачем? — тут же выдала я, — Это ловушка, ведь так?       — Тем не менее, сейчас это самое безопасное место, откуда мы сможем выбраться в любой момент, — с поразительной невозмутимостью говорил Достоевский, с лёгкостью выдерживая шквал вопросов. Кажется, его только забавляло давать абсурдные моему пониманию ответы, от чего ситуация становилась всё более пугающей.       Шок от произошедшего до сих пор меня не покинул, о чём говорили трясущиеся от адреналина холодные руки и суженные зрачки. Идея находиться в тисках врага не приходилась мне по душе от слова совсем, от чего я продолжала задавать съедающие изнутри вопросы, которых становилось всё больше с каждым ответом Фёдора.       — А если её заберут или, того хуже, уничтожат?       — Тогда продолжай следовать моим указаниям, чтобы этого избежать, — уверенно сказал Достоевский, одной фразой расставив всё по местам. Всё-таки он — искусный кукловод, а я — заложник, вынужденный работать на него ради возможности сохранить свою жизнь. К сожалению, поменять это, без использования могущественной книги, никак нельзя, что не могло не удручать.       Сделав глубокий вдох, за которым последовал медленный выдох, я почувствовала, как тревога стала медленно превращаться в невозмутимость. Наконец придя в себя, я осмотрела комнату более тщательно, отметив для себя пару новых деталей — массивные книжные шкафы и каменный камин, что был по центру стены. За большими окнами царила кромешная тьма, так и говоря о том, что покинуть это место без воли хозяина нельзя.